Андре Жид - Яства земные
Я сидел в саду и не видел солнца; но воздух блестел от рассеянного света, как если бы небесная лазурь стала текучей и пролилась дождем. Да, точно, здесь были волны, водовороты света, на мхе - искры, как капли; да, в этой большой аллее, можно сказать, тек свет, и золоченая пена скапливалась на кончиках веток среди этого потока лучей.
...........................................................................
..................
Неаполь; маленькая парикмахерская по соседству с морем и солнцем. На набережных жара; занавеска, которую нужно приподнять, чтобы войти. Вверить себя... Долго ли это продлится? Покой. Капли пота на висках. Дрожание мыльной пены на щеках. И тот, кто своим бритьем способен придать изысканность любому, трудится с еще большим усердием и ловкостью, приподнимает губу, помогая себе теперь маленькой губкой, смоченной теплой водой, которая смягчает кожу. Потом нежной душистой жидкостью приглушает ощущение жжения, потом успокаивает его кремом. И, чтобы подольше не двигаться, я требую подстричь мне волосы.
Амальфи (ночью)
Есть ночные ожидания
Какой-то еще неведомой любви.
Маленькая комнатка над морем; меня разбудил слишком яркий свет луны, луны над морем.
Когда я подошел к окну, то подумал, что наступил рассвет и я сейчас увижу, как восходит солнце. Но нет... В небе было другое светило, уже явленное и вполне завершенное, - луна - нежная, нежная, нежная, как для встречи Елены во Второй части Фауста. Пустынное море. Мертвая деревня. Собака воет в ночи... Тряпки на окнах.
Здесь нет места человеку. Невозможно понять, как все это сейчас проснется. Безмерная скорбь собаки. Дня больше никогда не будет. Невозможность сна. Что ты сделаешь... (то или другое?):
выйдешь в пустынный сад?
спустишься на берег, чтобы умыться?
пойдешь рвать апельсины, которые кажутся серыми при свете луны?
Пес, примешь ли ты ласку?
(Сколько раз я чувствовал, что природа настойчиво ждет от меня какого-то движения, но не знал, какое ей нужно.) Ожидание сна, который придет не скоро...
*
Ребенок следил за мной в этом саду, окруженном стеной, ухватившись за ветку, которая почти касалась лестницы. Лестница вела к террасам, растянувшимся вдоль сада. Разглядеть их целиком было невозможно.
О маленькая фигурка, которую я ласкал под кронами деревьев! Никакая тень не могла бы скрыть твоего сияния, и тень от завитков на твоем плоде всегда казалась еще более темной.
Я пойду в сад, к свисающим лианам и веткам, и буду рыдать от нежности среди этих рощ, где песен больше, чем птиц в вольере, - пока не приблизится вечер, пока не наступит ночь, которая сначала позолотит, а потом сделает еще темнее таинственную воду фонтанов.
И нежные тела новобрачных под кронами деревьев.
Я трогал нежным пальцем кожу, похожую на перламутр.
Я видел нежные ноги, которые неслышно ступали по песку.
Сиракузы
Плоскодонка; низкое небо, которое иногда спускалось к нам теплым дождем; запах водяных растений; дрожание стеблей.
Толща воды скрывает, как обильна мощь этого голубого источника. Ни звука. В этой одинокой деревушке, в этом естественном расширяющемся водоеме вода как будто расцветает на стеблях папируса.
Тунис
Во всей синеве ничего белого, что сгодилось бы для паруса, ничего зеленого - для его тени на воде.
Ночь. Кольца, светящиеся в темноте.
Лунный свет, при котором легко заблудиться. Мысли, не похожие на дневные.
Роковой свет луны в пустыне. Крадущиеся демоны змей. Босые ноги на голубых плитах.
Мальта
Необыкновенное упоение летними сумерками на площадях, когда становится еще светлее, а тени больше нет. Восторг, ни с чем несравнимый.
Натанаэль, я расскажу тебе о самых прекрасных садах, которые я видел.
Во Флоренции продавали розы; бывали дни, когда весь город благоухал. Я гулял каждый вечер в Кашинах, а по воскресеньям - в садах Боболи, где нет цветов.
В Севилье, близ башни Хиральда, есть старый двор мечети; торговцы апельсинами ссорятся там из-за симметрично расположенных мест; остаток двора вымощен плиткой; во время солнцепека здесь можно найти лишь очень маленькую тень; это квадратный дворик, окруженный стенами; он очень красив, не могу объяснить почему.
За пределами города, в огромном, огороженном решетками саду, растет множество деревьев из жарких стран; я не входил в него, но смотрел через решетку; я видел бегущих цесарок и подумал, что там много ручных зверюшек.
Как рассказать тебе об Алказаре? Этот сад - персидское чудо; когда я говорю с тобой о нем, мне кажется, что именно ему я готов отдать предпочтение среди всех других. Я думаю о нем, перечитывая Гафиза:
Принесите мне вина
Пусть прольется оно на платье,
Ибо я шатаюсь от любви.
А меня считают мудрецом!12
В аллеях водяные забавы; аллеи выстланы мраморной плиткой, обсажены миртами и кипарисами. С двух сторон - мраморные бассейны, где купались любовницы короля. Там не было других цветов, кроме роз, нарциссов и цветов лавра. В глубине сада росло исполинское дерево, где легко было представить себе пронзенного булавкой бюль-бюля. Возле дворца - другие бассейны, очень дурного вкуса, напоминают о бассейнах Резиденции в Мюнхене, где есть статуи, целиком выполненные из раковин.
В королевских садах Мюнхена я бродил, чтобы попробовать холод майской травы, по соседству с навязчивой военной музыкой. Публика неэлегантная, но меломаны. Вечер очаровывал соловьиным воодушевлением. Пение соловьев томило, как немецкая поэзия. Есть некий предел наслаждения, который человек способен выдержать, и не без слез. Поэтому наслаждение, которое я получал от этих садов, заставляло меня почти болезненно мечтать о том, чтобы оказаться в каком-нибудь другом месте. В это лето я научился весьма своеобразно пользоваться перепадом температур. Веки великолепно приспособлены для этого. Я вспоминаю ночь в вагоне, которую провел у открытого окна, занятый единственно тем, что пробовал прикосновения прохладного воздуха: я закрывал глаза не для того, чтобы заснуть, но ради этого.
Жара, длившаяся весь день, была удушающей, и еще теплый вечерний воздух казался, однако, прохладным моим обожженным векам.
Когда я увидел в Гренаде терассы Хенералифе, обсаженные олеандром, они не цвели; не были в цвету ни Кампо-Санто в Пизе, ни дворик монастыря Сан-Марко, которые я мечтал увидеть утопающими в розах. Но в Риме я видел Монте Пинчо в самое лучшее время года. В изнурительные послеполуденные часы многие искали там прохлады. Живя неподалеку, я гулял там каждый день. Я был болен и не мог ни о чем думать; природа целиком завладевала мной; успокоив свои расстроенные нервы, я порой утрачивал ощущение границ собственного тела, оно как бы тянулось вдаль; или иногда, так сладостно, становилось пористым, как сахар; я рождался заново. С каменной скамьи, где я сидел, почти не было видно Рима, который меня утомлял; над всем господствовали сады Боргезе, ниже которых, на уровне моих ног, совсем недалеко, качались верхушки самых высоких сосен. О террасы! Террасы, возле которых пространство разрывалось. О воздухоплавание!
Я хотел ночью побродить в садах Фарнезе, но туда не пускали. Восхитительная растительность на этих заброшенных руинах.
В Неаполе есть нижние сады, которые тянутся вдоль моря, как набережные, позволяя солнцу беспрепятственно проникать в них;
в Ниме - фонтан, полный прозрачной проточной воды;
в Монпелье - ботанический сад. Я вспоминаю, как однажды вечером мы сидели с Амбруазом13, будто в садах Академа, возле древнего надгробия, окруженного кипарисами, и медленно беседовали, покусывая лепестки роз.
Мы видели ночью с площади в Пейру далекое море, которое серебрила луна; рядом с нами шумел каскад городских фонтанов, черные лебеди с белой бахромой плавали по глади водоема.
На Мальте в садах резидента я снова попытался читать; в Чита Веккиа есть крохотная лимонная рощица; ее называют "il Boschetto"*, нам нравилось бывать там; и мы вонзали зубы в созревшие плоды, сок которых вначале бывал нестерпимо кислым, но зато потом во рту оставался неповторимый аромат свежести. Мы грызли лимоны и в Сиракузах, в ужасных Катакомбах.
В Гаагском парке бродят лани, почти совсем ручные.
Из сада Авранша видна гора Сент-Мишель и далекие пески, которые по вечерам кажутся пылающими. Есть множество маленьких городов с очаровательными садами; можно забыть город, его название, но так хочется снова увидеть сад; и уже не знаешь, куда нужно вернуться.
Я мечтаю о садах Моссуля; мне говорили, что они полны роз. Сады Нашпура, воспетые Омаром, сады Шираза, воспетые Гафизом; мы никогда не увидим садов Нашпура.
Но в Бискре я узнал сады Уарди. Дети пасут там коз.
В Тунисе нет других садов, кроме кладбищенских. В Алжире, в саду Испытаний (пальмы всех пород), я ел плоды, которых прежде никогда не видел. И наконец, Блида! Натанаэль, что мне сказать?
Ах, нежна трава Сахеля14; и цветы твоих померанцев! и твои тени! сладостны ароматы твоих садов. Блида! Блида! Маленькая роза! В начале зимы я не сумел оценить тебя. В твоей священной роще не было других цветов, кроме тех, что цветут круглый год; и твои глицинии, твои лианы, казалось, годились лишь для очага. Снег, сползая с гор, подкрадывался к тебе; я не мог согреться в своей комнате, тем более в твоих залитых дождем садах. Я читал "Наукоучение" Фихте15 и чувствовал, что ко мне снова возвращается религиозность. Я был мягок; я читал, что нужно смириться со своей печалью, и изо всех сил старался достичь этой добродетели. Теперь, по прошествии времени, я отряхнул пыль со своих подошв; кто знает, куда унес ее ветер? Пыль пустыни, где я бродил, как пророк; бесплодный камень всегда рассыпается в прах; для моих ног он оказался жгучим (ибо солнце слишком нагрело его). Теперь пусть мои ноги отдыхают в траве Сахеля! Пусть все наши слова станут любовью!
