Анатолий Иванов - Ермак
— Запалили! — прошептал Иван.
— Кажись, так…
Ермолай подошел к краю чердака, начал топором приподнимать тесину крыши.
Вьюга все гудела, ветер свирепо раздувал огонь, который хлестал из низеньких окошек, лизал уже бревенчатые стены избенки. С разных сторон горящей избы стояли Сысой с обнаженной саблей в руке и два стражника с оружием наготове.
Ермолай и Кольцо метались в дыму. Снизу огонь уже начал проедать перекрытия, под крышей заболтались языки пламени.
— Их всего трое вроде, — сказал Ермак.
Иван еще раз обежал чердак, припадая к проделанным щелям в крыше, подтвердил:
— Трое. У Сысоя только сабля, у стражников пищали и сабли.
— Ежели скакнем сверху враз на пищальников, а? — подал голос Ермолай. — Не гореть же заживо!
Кольцо размазал на взмокшем от жары лице копоть.
— Что же… Коли будем живы, так и смерть погодит, поди…
— Я те свистом дам сигнал.
Они — один с вилами, другой с топором — полезли в дыры на разных сторонах крыши. Языки пламени уже чуть не доставали их.
…Вылез на крышу Ермолай, держится за край пролома.
…Зацепился за край крыши и Кольцо. Внизу виден стражник, но он не замечает Ивана.
…Ермак вложил пальцы в рот, раздался свист, который за бурей расслышал только Иван.
Оба враз прыгнули вниз…
…Иван свалился прямо на голову стражнику, тот упал. Кольцо вскочил, как кошка, первым метнулся к стражнику и пригвоздил его вилами к земле. Тот даже не вскрикнул.
…Второй стражник увидел Ермолая, когда тот уже летел вниз, отскочил в сторону, вскинул пищаль. Ермолай метнулся в сторону, ударил выстрел.
…Сысой кинулся на выстрел.
…Ермолай, к счастью, невредим. Он кинулся на стражника.
…Стражник отбросил пищаль, схватился за рукоятку сабли.
…Ермолай опередил его, страшным ударом топора раскроил ему череп.
…Но к Ермолаю бежит Сысой. Вот он уже взметнул для смертельного удара саблю.
— Ерма-ак! — вскричал дико Иван, выбежавший из-за угла. До Сысоя далеко, смертельный удар его не упредить…
Тогда Иван размахнулся и сильно бросил вперед вилы…
…С хрустом воткнулись они в шею Сысоя, пронзив ее насквозь. Сысой, уронив саблю, схватился за окровавленные рожки вил, упал.
— Ну, Иван, — произнес Ермолай, глядя на труп Сысоя. — Вечный должник я твой.
— Я твой тоже. Так что не будем считаться.
— А старик-то? Может, ишо живой! — вскричал Ермак, нырнул в горящую избу.
— Куда?! — испуганно вскричал Иван.
Сквозь вой метели донесся колокольный сполох.
Ермак в дымящейся одежде выскочил из горящей избы.
— Мертвый…
Иван застегивал на себе дорогой узорчатый пояс Сысоя с саблей.
— Айда! Счас люди на пожар прибегут, — прокричал он. — Дорога на Дон мне знакома.
Ермак тоже сдернул ремень с убитого им стражника, поднял его саблю, сложил в ножны. И они кинулись в снежную круговерть.
Новый завоеватель Сибири Кучум, опираясь на поддержку бухарского ханства, в 1563 году нанес поражение Сибирскому царству, захватил в плен ханов Едигера и Бекбулата.
Кучумовы конники влетели в распахнутые ворота Кашлыка, проскакали сквозь клубы дыма по горящей улице. Всюду валялись прошитые стрелами, разрубленные, обезглавленные защитники павшей столицы Сибирского царства.
Два всадника вместо страшных трофеев везут связанных волосяными арканами и перекинутых через седла бывших сибирских властителей Едигера и Бекбулата.
Врывается страшная кавалькада на площадь перед ханским дворцом. У крыльца торчит знамя Кучума — белый конский хвост на длинном шесте; под знаменем, окруженный телохранителями, сидит сам Кучум — широкий в плечах, крепкий, сильный человек лет пяти десяти. Поодаль под сабельной охраной стоит толпа бывших приближенных свергнутых властителей, а также остяцкие и вогульские князьки.
Всадники сбросили головы с пик под ноги Кучуму на дорогой ковер, предводитель отряда склонился в поклоне:
— Эти головы военачальников нечестивых сибирских царей, великий хан.
Всадники швырнули на землю Едигера и Бекбулата, силой поставили их на колени.
— А это сами нечестивцы, осмелившиеся тебе сопротивляться, великий хан.
Возле Кучума стоял грузный человек лет сорока главный ханский советник, называемый карача.
— Какой казнью их казнить, мой мудрый карача?
— Прикажи разодрать их лошадьми, великий хан, — зловеще сказал карача.
Кучум поцарапал шею под короткой черной бородой, усмехнулся.
— Нет… Эти нечестивцы оскорбили свой народ данью русскому царю.
— Ты сам — порождение шайтана, — вскричал Едигер.
Бекбулат вскочил, повернулся к толпе, закричал:
— Не служите проклятому Кучуму! Много горя он принесет нашей земле!
Пока плетьми и пинками успокаивали Едигера и Бекбулата, Кучум снова царапал ногтями шею. И с той же усмешкой продолжал:
— Эти нечестивцы предали забвению то славное время, когда мы, потомки великого хана Чингиза, сами брали дань с русских земель и с половины мира. И они осмелились называться татарскими ханами, осмелились осквернить своими вонючими задами серебряные ханские тропы! За это я приказал расплавить их троны на огне, а жидкое серебро влить им в глотки. Исполнить!
Из какой-то пристройки к дворцу с дымящимися ковшами выбежали нукеры. Возглас ужаса вспух над площадью. Связанным Едигеру и Бекбулату заломили головы, кинжалами разжали зубы, стали лить в глотки расплавленное серебро…
А Кучум в третий раз поцарапал пальцами шею.
Когда Едигер и Бекбулат, облитые застывшим серебром, лежали бездыханные в пыли, Кучум мягким и доброжелательным голосом произнес:
— Кто хочет служить мне — перейти на эту сторону.
Какое-то время толпа мурз, беков и князьков стояла недвижимо. Потом отделился от нее один человек лет 30, молча шагнул в указанную сторону, потом другой.
Свирепого вида нукер, яростно хлестнув первого плетью, прокричал:
— Имя! Называй свое имя!
— Вогульский князь Юмшан…
Затем поспешно прокричали свои имена еще четверо:
Мурза Баянда…
Князь остяцкий Бояр…
Тебендинский князь Елыгай…
— Князь Самар…
Больше из толпы никто не выходил…
Кучум помедлил, встал. Был он высок и могуч, на поясе болталась сабля в драгоценных ножнах. Еще раз провел пальцами по шее и опять с мягкой улыбкой сказал:
— Я на службу к себе два раза не приглашаю. Этих пятерых прошу на ханский пир. Остальных отвести в лес, сломать каждому спину и бросить в лесу на корм зверям.
Кучум повернулся и стал не спеша подниматься во дворец по ступенькам крыльца. Сзади него раздались вопли ужаса обезумевших от страха людей, крики нукеров, хлопанье плетей, слова мольбы о пощаде. Но Кучум даже не оглянулся, не спеша скрылся во дворце.
Прошло еще несколько лет.
1569 год известен в истории как год «Донской обороны».
Турецкий султан Селим в союзе с крымским ханом Девлет-Гиреем начали военные действия против Руси, совершая бесконечные набеги на окраинные русские поселения, толпами угоняя людей в рабство…
На звоннице небольшой церквушки тощий жилистый старичонка дергает за колокольные веревки.
Колокольный всполох катится по небольшому городку над которым занимается утро, делается все тревожнее.
И вдруг стрела пробивает насквозь хиленькую грудь старика, он пятится к краю площадки, дергает еще какое-то время колокольные веревки. Наконец звон умолкает, старик падает со звонницы на землю. И тогда снизу доносится чей-то истошный крик:
— Та-та-ары-а!
Крик тонет в истошном, визгливом вое:
— Ар-ра… Ар-ра…
Из дверей избушки-мазанки выскакивает полураздетый человек с обнаженной саблей в руках. В человеке этом легко узнается Иван Кольцо. Со всех сторон сбегаются во двор заспанные, полураздетые, поднятые сполохом казаки.
Впереди большого отряда всадников в меховых шапках, чалмах, восточных одеждах, с кривыми саблями в руках, с луками и стрелами в колчанах летел молодой сакка-баша, то есть лейтенант турецких янычаров по имени Омар Гази. С леденящим душу воем турки и татары врываются в городок через открытые ворота деревянной крепости.
Поднятые с постелей люди — мужчины, женщины, дети — выскакивают из домов, с воем и плачем разбегаются кто куда. Некоторые мужчины с копьями, топорами женщины с детьми на руках.
…В узкой улочке мужик в исподней рубахе замахнулся было косой на татарского всадника в богатой одежде, скакавшего впереди других, но тот взмахнул ятаганом, голова мужика покатилась по затравеневшей улочке.
— Жечь гнездо урусов! — орет татарский военачальник.
…Всадник в бараньей шапке с ходу пускает горящую стрелу в соломенную крышу дома. Пересохшая крыша воспламеняется.
