Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо
— Африка? Она немного похожа на сердце. Представьте себе ее очертания. Она похожа на сердце. Африка — это мое сердце, это сердце всех нас — людей с черной кожей. Без нее мы ничто. Пока она несвободна, мы не люди. Вот почему мы должны освободить ее. Или умереть. Вот так!
Теперь взгляд его уже не был невидящим, в нем читались вызов и робость. Она подавила в себе желание спорить, убеждать. Разве можно оспаривать то, что недоступно твоему пониманию? А если и можно, она все равно не будет.
— Я понимаю, — спокойно сказала она и стала разливать чай.
— Этого не понять ни одному белому, — сказал он.
Скованность его исчезла. Он весь раскрылся. И вдруг оказалось, что в нем нет той неистовой, неукротимой силы, которая страшила ее. Перед ней был милый, обаятельный человек, каких она давно не встречала. Она подвинула к нему чашку. Он взял ее руку и сжал осторожно и нежно.
— Я рад, что вы спросили меня о моей стране, — сказал он. — Вы заставили меня подумать. И теперь я знаю. На свете нет ничего более важного.
Она внутренне съежилась и отвела глаза в сторону. Может быть, на родном языке он красноречивей. Ведь он образованный человек, имеет ученую степень. Почему же ему так трудно находить слова, когда речь заходит о том, что его глубоко волнует? Может быть, раньше он ни с кем не делился своими сокровенными мыслями?
Он перевернул ее руку ладонью кверху.
— Какая маленькая, — сказал он.
— У всех женщин маленькие руки, — возразила она.
— Никогда раньше не замечал, — сказал он.
— Значит, вы никогда не влюблялись.
— Никогда, — подтвердил он. — Лоис, вы любите Мэби?
— Увы, нет. А было бы хорошо, если бы мы с ним любили друг друга.
— Он вам очень нравится?
— Да, мне нравятся такие люди.
— Художники? Как ваш муж?
«Вот оно. Начинается», — подумала Лоис.
— Дело не в этом. Просто я люблю таких людей.
— Вы мне нравитесь, Лоис, — сказал он.
— Очень рада. — Она налила ему еще чаю.
— Я хочу сказать, вы мне нравитесь… в определенном смысле. — Он с трудом выговорил эти слова.
Она быстро взглянула на него.
— Это от одиночества, Майкл.
— Я одинок. Это правда.
— Тогда найдите себе какую-нибудь славную девушку. Пол может вас познакомить, у него много приятельниц.
Он подождал, чтобы она взглянула на него, затем сказал:
— Я хочу вас, Лоис.
В ней поднялось возмущение.
— При чем тут я? Вы что, влюблены в меня? Или думаете, со мной легко завести интрижку?
— Вы мне нравитесь, — тихо, но твердо произнес он.
— Вы что же, спите с каждой женщиной, которая вам нравится?
— Нет.
— Тогда при чем тут я?
— Вы сердитесь. — Он улыбнулся широкой настоящей улыбкой, осветившей и его глаза. — Мне нравится, когда вы сердитесь.
Она попыталась подавить смущение.
— Прекратим этот разговор, Майкл. Мне скоро сорок. С меня достаточно романов, которые были у меня в молодости. Я не люблю романов: в них есть что-то нечистоплотное, неопрятное… Мне не нужен мужчина…
— Каждой женщине нужен мужчина, — сказал он.
Она замолчала и холодно посмотрела на него.
— Вы же сами знаете, что это так, — спокойно сказал он.
— Прошу вас, прекратите это. — Она вдруг почувствовала себя невероятно усталой, ее утомила спокойная самоуверенность этого человека. — Пойдемте-ка лучше домой.
Он расплатился, взял машинку и вышел следом за ней.
От кинематографа растекалась толпа. Они выбрались из людского потока и стали подниматься к дому Лоис.
— Вы еще сердитесь? — спросил он.
— Нет, — устало сказала она.
Прощаясь у дверей, он поцеловал ей руку.
— Я читал, что женщинам это нравится, — сказал он.
Лоис понимала, что это смешно. Но не смогла рассмеяться.
— Спокойной ночи, — торопливо сказала она.
— Спокойной ночи, Лоис. Завтра увидимся.
«Завтра, — думала она. — О господи! Завтра». Закрыла дверь и стала искать в сумке сигареты. Потом прислонилась к косяку и закурила. Джо Фэрз еще не спала. В кухне горел свет, оттуда доносился мужской голос. У Джо кто-то был.
— Это вы, Лоис? — окликнула Джо.
— Да.
— Идите пить с нами какао. Генри сейчас уходит. Мы были в театре.
— Спасибо, не хочу. Только что пила чай. И потом я устала, как собака. Спокойной ночи!
Она прошла в свою спальню. Зажгла огонь в камине и села на постель. Немного погодя встала, подошла к зеркалу и стала смотреть на себя.
Ну чего ты боишься, Лоис? Ты же всегда считала, что у тебя ясный ум. И ты умеешь трезво смотреть на вещи. Если ты не захочешь, ничего не случится. Ведь ты не хочешь, чтобы это случилось. Ну и не случится. Случится! Только если ты захочешь. Не захочу. Тогда не случится. Все равно случится. Только потому, что ты этого хочешь. Но я не хочу. Хочешь! Нет, не хочу. Ты мне надоела. Если ты хочешь, это случится, если нет — не случится. «Загляни ко мне в гости, — сказал мухе паучок…» Не обманывай себя — ты не наивная девочка. Ты — женщина, и вдобавок опытная. А он— простодушный, неискушенный человек. Если ты прямо скажешь ему «нет», он уйдет. Ты его не знаешь! Ах, скажите пожалуйста… «Загляни ко мне в гости, — сказал мухе паучок…» Себе можешь морочить голову, сколько угодно, но меня ты не проведешь. Конечно, это все подлое англосаксонское пуританство, иначе ты не можешь: пусть будет виноват кто-то другой, и предпочтительно человек низшей расы, бесправный. Главное, придерживайся старой испытанной линии: «Я этого не хотела, не знаю, как это вышло». Но почему все-таки я так боюсь? Ты знаешь почему. Кажется, ты окончательно разучилась думать. Потому что меня когда-то очень обидели. Ага, условный рефлекс. Значит, дело вовсе не в нем? Ну-ка, ответь сама себе.
Она сжала виски ладонями. Отвернулась от зеркала. Села на постель и взяла телефонную трубку. Набрала номер Мэби. Послышались гудки. Внезапно Лоис положила трубку на место.
— Никто не решит это за тебя, — громко сказала она.
Затушила окурок и начала раздеваться.
Звонок прозвенел на всю квартиру. Лоис быстрыми шагами пошла к двери. Это был Удомо. Она широко распахнула дверь и улыбнулась.
— Добрый день, — весело проговорила она. «Загляни ко мне в гости, — сказал мухе паучок…»
— Я принес восковки, — сказал он.
— Джо вернется только вечером, — сказала она.
Он прошел вслед за ней в гостиную.
Теплое полуденное солнце, проникавшее сквозь стеклянные двери, наполняло комнату радостью и светом, и такое же светлое и радостное настроение было у Лоис. За окном молодая весенняя травка ярким зеленым ковром застилала землю. На деревьях набухли почки, готовые вот-вот лопнуть. Приближалась пора цветения, земля и воздух были напоены негой.
Удомо скинул на пол свою ношу.
— Первый теплый день! — воскликнула Лоис.
— И от этого вы счастливы?
Он опустился на одно колено и принялся развязывать пакет. Она подошла и встала рядом, сверху вниз глядя на него.
— Да, счастлива.
Что-то в ее голосе заставило его поднять глаза.
— Вчера вечером вы хотели поцеловать меня, — тихо сказала она. Он медленно поднялся.
— Да, — сказал он.
Ее глаза говорили «можно». Он взял ее руки в свои. Как они дрожали! Перед ним была женщина — нежная, страстная, доверчивая, как и подобает истинной женщине. Он притянул ее к себе. Лоис чуть отстранилась.
— Я не хочу банальной связи, — прошептала она.
В следующее мгновение она была в его объятиях.
Потом они лежали рядом в ее спальне. Солнечный зайчик, прокравшийся сквозь узенькую щелку наверху в задернутых шторах, весело танцевал на спинке кровати. А за окном в счастливом самозабвении распевала какая-то птица.
Лоис слушала птичье пение и пыталась определить, чем пахнут волосы Удомо. Чем-то горелым. Осенним палом, — решила она. Конечно же! Осенним палом. Чудесный запах. Она никогда не ожидала от него такой огромной нежности, упоительной, как поэзия. Нежный Майкл! Чего же она боялась — и она и Мэби? Уж во всяком случае, не этого безмятежного покоя. Ей, наверное, просто почудились в нем неистовость, жестокость. Ничего жестокого, ничего неистового в нем не было. А теперь эта умиротворенность! Что дает больше наслаждения — сама близость или ощущение совершенного покоя потом? Она порадовалась, что так и не собралась постричься. Ему нравятся ее волосы. Пусть уж теперь отрастают. Как он спокоен сейчас. Спокойствие чувствуется даже в его руке, лежащей у нее под головой. Удивительно красивой, сильной руке.
Он шевельнулся и чуть повернул голову. Она пробежала пальцами по его широкой груди. У некоторых мужчин потом наступает реакция. Может, так будет и с ним?
