Бред (журнальный вариант с дополнением исключённых глав) - Марк Александрович Алданов
Главное же было не в этом. Он твердо решил в Москву не ехать. Таким образом, аванс полковнику необходимо было бы вернуть очень скоро. Невозвращение аванса, при отказе от поручения, было бы гораздо хуже, чем неоплаченный счет в гостинице: оно означало бы бесславный конец карьеры разведчика. Означало бы также переход той не очень ясной, но существующей черты, которая отделяет авантюриста от мошенника. Тогда хоть выдавай чеки без покрытия! Как все настоящие авантюристы, Шелль чеков без покрытия никогда не выдавал.
Он по-прежнему совершенно не знал, чем заняться, как обеспечить себе шесть-семь тысяч долларов в год, которые были ему уж совершенно необходимы с Наташей, даже при образе жизни, грозно приближавшемся к мелкобуржуазному. Как-то купил парижскую американскую газету и внимательно прочел объявления: «Help wanted», «Situations wanted». «Есть что-то унизительное в этом робком самохвальстве, во всех этих «dynamic, reliable», «great experience», «fluent French», «good appearance», «first class references»[56]... И хуже всего то, что Наташа считает меня богатым человеком!» Не было бы ничего странного, ни неделикатного, если б она после свадьбы спросила о его средствах. Он сам удивлялся тому, что она не спрашивает, и заранее что-то придумывал в ответ.
Формальности по браку были проделаны им очень быстро. Шелль сказал о них Наташе наутро после тарантеллы. Её смятение было так велико, что она его слов почти не понимала. Плохо понимала и то, что происходило в следующие дни.
Они поженились в Неаполе: Капри стал почти страшен Шеллю после той ночи бреда. Он сказал Наташе, что они поедут в Венецию, — «свадебное путешествие». Невольно улыбался: так эти слова не подходили, особенно после такой свадьбы, — свидетелем был швейцар гостиницы. Наташа выразила восторг, но в душе была не очень рада. Ей было бы приятнее поскорее устроиться прочно, все равно где, лишь бы устроиться.
— Чудно!.. Где же мы будем жить? В Берлине? — решилась наконец спросить она.
— Посмотрим, подумаем. Я сам ещё не знаю, это зависит и от моих дел, — ответил он неохотно и, опасаясь, что она спросит о делах, поспешно прибавил: — А ты где хотела бы жить?
— С тобой все равно где. Но я хотела бы, чтобы у нас уже была какая-нибудь постоянная квартира. Увидишь, как я буду хорошо вести хозяйство. Все будет чисто как стеклышко!
Он ничего не ответил, и это немного её огорчило. Узнав, что в Венеции они остановятся в одной из самых знаменитых гостиниц мира, Наташа встревожилась: «Как же туда сунуться с моими тремя платьями!» На Капри Шелль купил ей кольцо и сказал, что платья здесь заказывать не стоит, да и нет времени.
— Какие там платья! Зачем? У меня в Берлине остались ещё вещи, — робко ответила она.
— Вот побываем в Париже, и у тебя будут платья от Диора.
— От какого Дьера? Это какой-нибудь дорогой портной? Не нужно мне таких платьев. Я в них была бы и смешна.
— Ты будешь одинаково прелестна и в платьях от Диора, и в лохмотьях, — сказал он совершенно искренне. И подумал: «Положительно, Ромео!»
Его слова её кольнули: «Правда, он говорит фигурально, но я, после завода, в лохмотьях никогда не была. За это платье заплатила на распродаже двадцать две марки! Лишь бы он меня не стыдился, мне все равно».
Они приехали в Венецию поздно вечером. Волшебный город её поразил, она ахала всю дорогу по Большому каналу. «Просто и представить себе такого не могла!» — говорила она и сама не вполне понимала, говорит ли о Венеции или о своем счастье.
Управляющий в гостинице оказался прежний. Утром Шелль справился по телефону в швейцарском банке, узнал, что две тысячи долларов на его счет поступили, и почти этому не обрадовался: «Все равно надо немедленно что-то придумать».
Весь день они осматривали город. Её восторг радовал его. За обедом он ей рассказывал о Венеции, говорил, что знает «все двести дворцов». Дворцов тридцать или сорок мог назвать.
— Этому городу природа не дала решительно ничего. Все создали человеческий гений и труд. Если б я способен был гордиться человеком, то гордился бы именно тут ... В моей жизни был период, когда я приезжал сюда каждую Пасху. Тогда ещё мало было пароходиков и моторных лодок на каналах, тишина была совершенная, только те тысячелетние крики гондольеров: «Э-эйа!», которые ты сегодня слышала. Ничего не было лучше для успокоения нервов, чем эта тишина.
— Наша деревня для этого была ещё лучше. Я обожаю природу, особенно русскую. А ты?
— Я тоже, хотя я городской житель... Флобер не любил природу и откровенно это говорил.
— Не может быть! Писатель!
— Говорил, что искусство гораздо лучше. А ты хотела бы поселиться в деревне?
— Страшно хотела бы, но где? Ведь в Россию мы не вернемся, — грустно сказала Наташа.
— Кто знает? Ты, может быть, до этого доживешь. А я не надеюсь... Не протестуй, не надо: всё-таки я гораздо старше тебя. Вдруг мы купим себе виллу в Италии, а?
Он заговорил об окрестностях Венеции и опять говорил хорошо, хотя несколько более вяло, чем обычно. После обеда посоветовал ей подняться в номер и отдохнуть:
— При твоем слабом здоровье надо лежать побольше.
— Да вовсе у меня не слабое здоровье! Но в самом деле, посиди один в холле или погуляй, а то все со мной, соскучишься, «смерть мухам», — сказала она как бы шутливо и поднялась. В самом деле чувствовала большую усталость.
Он вышел в холл, заказал кофе и закурил. Думал все о том же, о скучном, и сам этого стыдился: «Деньги. Только одна забота: проклятые деньги! Быть может, вернуться в Берлин уже через неделю? Скажу полковнику, что поехать в Москву не могу, и попрошу дать мне другое поручение? Он пошлет меня к черту. Да и в самом деле так не поступают. Во всяком случае тогда надо было бы иметь в кармане эти две тысячи, чтобы вернуть ему,
