Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
- Без сомненья. Я никогда не видал, чтобы человек проявил такое отчаянное малодушие. Сначала я было поздравил его, полагая, что вызов вашего сына должен его обрадовать: какой юноша в наши дни не мечтал о дуэли. Но я в нем ошибся, черт возьми! Он принялся рассказывать мне какую-то чертовщину, будто вы хотели сосватать сына с этой его дьявольски хорошенькой сестрицей, что выходит за молодого Фаринтоша, и пришли в ярость, когда дело провалилось, а теперь, мол, дуэль между членами семьи может бросить тень на мисс Ньюком; тут я возразил ему, что этого легко избежать, если имя барышни не будет упомянуто в споре. "Черт возьми, сэр Барнс, - говорю я, - помнится, этот юнец, когда был еще мальчишкой, швырнул вам в лицо стакан с вином. Вот мы и свалим все на это и скажем, что между вами давняя вражда". Он побелел, как полотно, и сказал, что за тот стакан вина ваш сын перед ним извинился.
- Да, - с грустью подтвердил полковник, - мальчик извинился перед ним за тот стакан кларета. Странное дело, но оба мы с первого взгляда невзлюбили этого Барнса.
- Так вот, Ньюком, - продолжал сэр Томас, но тут его горячая лошадь вдруг вскинулась и сделала курбет, давая возможность подбитому ватой служаке продемонстрировать всю свою прекрасную кавалерийскую сноровку. - Тише, старушка! Полегче, милая! Так вот, сэр, когда я понял, что этот малый идет на попятный, я и говорю ему: "Слушайте, сэр, коли я вам не нужен, черт побери, зачем вы ко мне обращались, черт побери! Еще вчера вы разглагольствовали в таком духе, словно готовы оторвать полковнику голову, а сегодня, когда его сын предлагает вам полное удовлетворение, черт побери, сэр, вы боитесь с ним встретиться? По-моему, вам лучше обратиться к полицейскому, - нянька, вот кто вам нужен, сэр Барнс Ньюком!" - С этими словами я сделал направо кругом и вышел из комнаты. А Барнс в тот же вечер укатил в Ньюком.
- Бедняге так же трудно выказать мужество, ваше превосходительство, как стать шести футов росту, - вполне миролюбиво заметил полковник.
- Так какого же черта этот мозгляк обращался ко мне? - вскричал его превосходительство генерал сэр Томас де Бутс громким и решительным голосом.
На этом старые кавалеристы расстались.
Когда полковник вернулся домой, в гостях у Клайва как раз находились господа Уорингтон и Пенденнис, и все трое сидели в мастерской молодого художника. Мы знали, как несчастен наш друг, и всеми силами старались развеселить и утешить его. Полковник вошел в комнату. Был пасмурный февральский день, в мастерской горел газ. Клайв сделал рисунок на сюжет наших любимых с Джорджем стихов; то были восхитительные строки из Вальтера Скотта:
Вокруг себя на брег морской
Он поглядел тогда,
И дернул он коня уздой:
Прости же навсегда,
мой друг!
Прости же навсегда!
Томас Ньюком погрозил пальцем Уорингтону и подошел взглянуть на картинку, а мы с Джорджем пропели дуэтом:
Прости же навсегда,
мой друг!
Прости же навсегда!
С рисунка наш честный старик перевел взгляд на художника и долго с невыразимой любовью смотрел на сына. Потом он положил руку Клайву на плечо и с улыбкой погладил его белокурые усы.
- Значит, Барнс так и не ответил на твое письмо? - спросил он с расстановкой.
Клайв рассмеялся, но его смех больше походил на рыдания.
- Милый, милый, добрый батюшка! - сказал он, сжав обе руки отца. Какой же вы у меня молодчина!..
Глаза мои застилал туман, так что я с трудом различал двух нежно обнявших друг друга мужчин.
^TГлава LIV^U
с трагическим концом
В ответ на вопрос, заданный ему отцом в прошлой главе, Клайв извлек из-за мольберта смятую бумажку, в которую теперь был завернут табак и которая некогда представляла собой ответное письмо сэра Барнса Ньюкома на любезное приглашенье его кузена.
Сэр Барнс Ньюком писал здесь, что, по его мнению, нет нужды обращаться к упомянутому другу в этом весьма неприятном и тягостном споре, в который вздумал вмешаться мистер Клайв; что причины, побудившие сэра Барнса закрыть глаза на постыдное и неджентльменское поведение полковника Ньюкома, равно касаются и мистера Клайва Ньюкома, как тому отлично известно; что если его, сэра Барнса, не перестанут оскорблять словесно и даже действием, он будет вынужден искать защиты у полиции; что он намеревается покинуть Лондон и, конечно, не отложит своего отъезда из-за нелепой выходки мистера Клайва Ньюкома; и что он не может больше вспоминать ни об этой гнусной истории, ни о человеке, с которым он, сэр Барнс Ньюком, старался жить в дружбе, но от которого со дней своей юности видел одни только обиды, недоброжелательство и неприязнь.
- Такого обидишь - врага наживешь, - заметил мистер Пенденнис. По-моему, он все еще не простил тебе тот стакан кларета, Клайв.
- Что ты, у нас более давняя вражда, - отвечал Клайв. - Однажды, когда я был совсем мальчишкой, Барнс решил поколотить меня, а я не дался. Ему, пожалуй, пришлось хуже, чем мне: я действовал руками и ногами, хоть это, конечно, было не по правилам.
- Да простит мне бог! - восклицает полковник. - Я всегда чувствовал в нем врага, и теперь мне даже как-то легче, что между нами открытая война. Я казался себе лицемером, пожимая ему руку и вкушая его хлеб-соль. Вот, вроде и хочешь ему верить, а душа восстает. Десять лет я старался побороть это чувство, считая его недостойным предубеждением, с которым необходимо справиться.
- Зачем же справляться с подобными чувствами? - возражает мистер Уорингтон. - Разве не должно нам негодовать против подлости и презирать низость? Из рассказов моего друга Пена и прочих дошедших до меня сведений я заключаю, что ваш почтенный племянник - подлец из подлецов. Благородство чуждо ему и недоступно его пониманию. Он унижает всякого, кто с ним общается, и если он мил с вами, значит, вы нужны ему для каких-то его неблаговидных планов. С тех пор, как я стал издали наблюдать за ним, он вызывает у меня неизменное изумление. Насколько же негодяй из плоти и крови страшнее тех, которых вы, романисты, рисуете в своих книгах, Пен! Этот человек совершает подлости по естественной потребности причинять зло, подобно тому, как клоп должен ползать, вонять и кусать кого-то. По-моему, Барнса не больше мучает совесть, чем какую-нибудь кошку, стянувшую баранью котлету. Когда вы снимаете шляпу перед сим молодым человеком, вы приветствуете в его лице Зло и воздаете почесть Ариману. Он соблазнил бедную девушку в родном городе - вполне для него естественный поступок.. Бросил ее с детьми - тоже в порядке вещей! Женился^ ради титула - да кто же ожидал от него чего-либо другого? Приглашает в дом лорда Хайгета - так ведь надо, чтобы тот держал деньги в его банке. Вы и не представляете себе, сэр, куда может доползти эта жадная гадина, если только по пути ее не придавит чей-нибудь каблук. Ведь дела сэра Барнса Ньюкома идут все лучше и лучше. Я ничуть не сомневаюсь в том, что он кончит дни крупным богачом и одним из виднейших пэров Англии. На могиле его поставят мраморный памятник, а в церкви прочтут трогательную проповедь. У вас в семье, Клайв, имеется священник - вот он ее и сочинит. Я с почтением оброню слезу на могиле барона Ньюкома, виконта Ньюкома или даже графа Ньюкома, а покинутые малютки, переправленные к тому времени своими благодарными соотечественниками в Новый Южный Уэльс, будут с гордостью говорить другим каторжникам: "Да, этот граф наш почтенный папаша!"
- Боюсь, мистер Уорингтон, что так уж ему на роду написано, - говорит полковник, качая головой. - А про покинутых детей, я что-то впервые слышу.
- Откуда же вам было это слышать, простодушный вы человек! - восклицает Уорингтон. - Я и сам не любитель таких скандальных дел, однако историю эту я узнал от земляков сэра Барнса Ньюкома. Мистер Бэттерс из "Ньюком индепендент" - мой уважаемый работодатель. Я пишу передовые для его газеты, и когда прошлой весной он был в Лондоне, он рассказал мне эту историю и предложил порадовать их депутата разоблачением. Я не пишу такого рода статей; более того, из уважения к вам и к вашему сыну, я приложил все старания к тому, чтобы переубедить Бэттерса и уговорить его не публиковать этих материалов. Вот так они стали мне известны.
Вечером, когда мы сидели вдвоем с полковником, он в своей простодушной манере завел речь об услышанной им от Уорингтопа истории про похождения сэра Барнса Ньюкома. Он сообщил мне, что наутро после известной вам ссоры его посетил Хобсон, который пересказал ему оправдательные слова Барнса и выразил при этом полное сочувствие брату. "Между нами говоря, молодой баронет нынче слишком уж дерет нос, и я рад, что ты его высек. Да только ты уж очень, полковник, ей-богу!"
- Знай я про этих брошенных детей, сэр, я б ему не такого задал! говорит Томас Ньюком, покручивая ус. - Впрочем, мой брат не причастен к этой ссоре и вполне прав, что не хочет в нее впутываться. Он занят делом, наш милый Хобсон, - продолжает мой друг, - принес мне чек на мой личный вклад, который, как он подтверждает, разумеется, не может у них оставаться после моей ссоры с Барнсом. Крупные же вклады Индийского банка, по его мнению, забирать не надо, да и действительно, зачем? Словом, то, что не имеет ко мне прямого касательства, будет вестись прежним порядком, и мы расстались с братом Хоб-соном добрыми друзьями. По-моему, с тех пор, как исчезла эта неопределенность, у Клайва стало легче на душе. Он даже спокойней и добродушней, чем я, говорит об этой свадьбе, - ведь он слишком горд и не хочет показывать вида, что потерпел поражение. Но я-то знаю, как ему тяжко, хоть он и молчит, Артур; он охотно согласился предпринять маленькое путешествие, чтобы не быть здесь во время предстоящей церемонии. Мы поедем с ним в Париж и, наверно, еще куда-нибудь. Несчастья, как ни трудно их переносить, благодатны в одном: они сближают любящие сердца. Мне кажется, что мальчик стал как-то ближе ко мне и больше любит теперь своего старика отца, чем то было в последнее время.
