Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна
- Тебя что-то тревожит, Хашим? - прямо спросил я.
- Ничего, - ответил он, отводя глаза. - Со мной все в порядке.
- Нет, не в порядке. Я достаточно хорошо тебя знаю.
Он ответил не сразу, а я со страхом ждал.
- Вчера мне позвонили по телефону, - наконец сказал он. - Плохие вести.
Поскольку в последнее время я все принимал как относящееся к себе лично, то сразу же подумал, что плохая информация касается меня.
- Плохие вести? - переспросил я с внутренней дрожью.
- Мой отец умирает, - ответил он печально.
Мне стало стыдно за то чувство облегчения, которое я невольно испытал, узнав, что плохая новость касается не меня, а Хашима. Конечно, я искренне сочувствовал ему, хорошо помня боль утраты, но был рад, что не я причина плохого настроения Хашима.
- Сестра сообщила, что ему осталось жить всего несколько дней, продолжал Хашим. - Сегодня я еду домой.
Хашим был родом из небольшого городка в двадцати километрах от Кербелы.
- Прости, что заставил тебя говорить об этом, Хашим, - извинился я. Это бестактно с моей стороны. Я разделяю твое горе.
- Нет, ничего, друг, - ответил Хашим и подошел ко мне. - Я хотел кое о чем попросить тебя, прежде чем уеду.
Это "кое-что" было его приглашение на похороны отца. Оно удивило меня, потому что я никогда не знал ни его отца, ни других членов его семьи. У меня не было никакого повода присутствовать на похоронах. Я попытался, как принято, отказаться.
- Едва ли мое присутствие будет удобным для твоей семьи. Человек, так похожий на Саддама, может нарушить спокойствие обряда.
- Я хочу, чтобы ты приехал, - подчеркнуто настаивал Хашим. - Мой отец очень гордился тем, что его старший сын работает в президентском дворец, но, мне кажется, не все из его друзей верят этому. А для моей матери увидеть тебя на похоронах будет значить очень многое. Никто не должен знать, что ты Микаелеф Рамадан.
- Ты хочешь, чтобы я приехал как Саддам? - испуганно спросил я. Боюсь, что это не так просто, как ты думаешь, Хашим. Я могу подменять президента только по его приказу. Если меня увидят на похоронах твоего отца, а Саддам в это время будет где-то в другом месте, это может привести к большим неприятностям.
- А что, если ты спросишь его? Может, он не будет возражать.
Мне в голову сразу пришла мысль, что с благословения Саддама я могу использовать эти похороны для встречи с Абдуллой Юнисом в Кербеле. Поэтому я устроил себе встречу с Саддамом в этот же день. Он находился в обществе нескольких министров и был в духе. Он охотно разрешил мне побывать на похоронах как "президенту", а затем ехать в Кербелу.
- Весьма подобающе для президента, - сказал он в ответ на одобряющие кивки министров, - появиться на похоронах простого горожанина, претерпевшего столько невзгод и бед по вине наших врагов. Но в Кербелу ты поедешь инкогнито.
Несмотря на то что во всем мире Саддам известен как человек, не умеющий контролировать себя и подверженный припадкам жестокости и ярости, я всегда находил его удивительно последовательным и спокойным в отношениях с людьми. Для каждого случая у него было свое настроение и свой стиль поведения. Будучи интровертом, он только на публике зажигался каким-то особым внутренним огнем.
При встречах с иностранными представителями он всегда мягок и задумчив и выглядит погруженным в свои мысли. Некоторые из остроумных наблюдателей сравнивают его в такие моменты с подкрадывающимся тигром. Неплохо, если бы он чаще сохранял этот вполне идущий ему образ.
В обществе своих министров и чиновников он более открыт, разговорчив и откровенен. В основном приветлив и любит юмор, но достаточно суров и беспощаден, если что-либо задевает его достоинство. Он редко бранится. В моем случае с исчезновением в Кувейте он впервые вышел из себя в моем присутствии.
Спустя два дня после нашего разговора с Хашимом я приехал утром во дворец и узнал, что отец Хашима умер и я должен немедленно ехать к нему.
Прибыв к дому Хашима, как положено, со свитой, я был встречен матерью Хашима и его многочисленными сестрами. Они неимоверно суетились вокруг меня, хотя им более пристало хранить траур по отцу, и бесконечно говорили о "великой чести", оказанной памяти отца Хашима. Он умер скоропостижно, после нескольких дней болезни, и эта неожиданная потеря особенно тяжела для родных.
Родственники мужчины омыли его тело в мечети недалеко от дома, а меня попросили присутствовать только на кладбище. По традиции, в арабских странах умершего хоронят в тот же день, но женщины обычно не присутствуют при захоронении. Хашим с братьями и дядьями уже был на кладбище, я же со своим эскортом держался от них на почтительном расстоянии. Тело отца Хашима завернули в белый холщовый саван и опустили в могилу, ногами на юг, туда, где Мекка. Я гадал, был ли среди этих людей хоть один друг Хашима из госбезопасности, но определить это было невозможно. Все они обучены быть неразличимыми среди толпы.
Я вернулся в дом. Через несколько минут Хашим увел меня в комнату, где мы с ним остались одни. Его сестра принесла нам чай и тут же удалилась.
- Смерть отца была мучительной, - помолчав несколько минут, сказал мне Хашим.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, Хашим, - ответил я. - Мой отец умер семнадцать лет назад, но мы с ним были очень близки. Мне до сих пор его не хватает.
Хашим понимающе молчал, но я чувствовал, что он увел меня сюда не случайно. Очевидно, есть вопросы, которые он хочет обсудить только со мной наедине. Даже его братья мало знали о его жизни на службе в госбезопасности.
- Мой отец был простым, но гордым человеком. Он был честен. Меня тревожит то, что теперь он узнает о многих вещах, которые я натворил.
- Что же ты такого натворил, Хашим?
- Я офицер, Микаелеф. По долгу службы я делал много того, что позорит меня и память моего отца.
- Я не думаю, что ты чем-нибудь удивишь меня, - искренне ответил я ему, - но, если это облегчит твою душу, я готов выслушать тебя.
- Я даже не знаю, с чего начать, - признался он. - Например, был такой случай лет восемь назад, за год до того, как я был переведен во дворец. Я был в отряде, где допрашивали двух пленных курдов. Это было связано с покушением на Саддама. Мы понятия не имели, виновны или невиновны эти два курда, но у нас были верные сведения о том, что они знали, кто участвовал в организации покушения. Я стоял рядом с одним из курдов, которого привязали к доске и медленно опускали в ванну с серной кислотой.
Я знал, что случается с человеком, когда его подвергают такому испытанию. Но мне странно было слышать, что такой закаленный сотрудник безопасности, как Хашим, до сих пор находится под этим страшным впечатлением.
- Сначала растворились и исчезли ступни ног, затем сами ноги, продолжал Хашим, - было трудно разобрать, что бормотал в ванне этот человек, но я готов поклясться, что он начал нам все рассказывать. Он выкрикивал имена некоторых заговорщиков, но это ему не помогло. Когда же кислота начала разъедать его гениталии, веревка стала опускаться медленнее, чтобы он успел все рассказать, но он потерял сознание и через несколько секунд умер.
Я подумал, что Хашим никогда не рассказывал мне об этом случае. Это говорило о потрясении, связанном со смертью отца. Ничто в моем прошлом не вызывало в памяти таких страшных демонов, какие мучили Хашима. И тем не менее я его понимал, сочувствовал его беспощадному самобичеванию.
- Сколько раз ты повторял мне, что цель оправдывает средства? напомнил я ему.
- Говорить легко, Микаелеф. Я уже вижу, с каким презрением смотрит на меня мой отец. Я чувствую это вот здесь. - Он указал на грудь.
- А что ты можешь поделать? Уйти из безопасности?
- Нет. Меня сразу же заподозрят в тысяче заговоров. Я не знаю, что делать.
Я верил искренности его раскаяния, но не спешил утешать и снимать тяжесть вины с его совести. Мне казалось, что если его немного помучит раскаяние, то это пойдет ему только на пользу.
- Мы, возможно, ещё поговорим об этом, Хашим, - сказал я. - Я помогу тебе облегчить свою совесть. А сейчас возвращайся к семье. А мне надо в Кербелу.
Абдулле я позвонил заранее. Когда я приехал, мы обнялись и крепко расцеловались в обе щеки.
Оставшись наедине с Абдуллой в тот вечер, я поведал ему обо всем, что произошло за то время, что мы с ним не виделись, а затем поспешил раскрыть истинную цель моего приезда.
- Что ты думаешь о Саддаме Хусейне?
- Что за вопрос, Миклеф? - спросил Абдулла, улыбаясь. - Я считаю, что он замечательный.
Сарказм в его голосе заставил меня продолжить.
- Мне надо тебе кое-что рассказать, Абдулла, но это глубокая тайна. То, что сейчас я тебе скажу, должно остаться строго между нами.
- Ты меня оскорбляешь, Миклеф, если думаешь, что я могу предать твое доверие.
- Вот уже несколько лет, как я работаю против него.
- Да поможет нам Аллах! - Абдулла был ошарашен. - Это правда?
- Да, правда. Я работаю с людьми, чья единственная цель в жизни убить Саддама. Разумеется, я не могу сказать тебе, что это за люди.
