Джон Карр - Расследования доктора Гидеона Фелла. Преступный замысел (сборник)
– Ха-ха-ха! – пророкотал капитан Валвик. – Йа скашу фам. В моей стране, Норфекии, мы имеем обытшай. Кокта вы хотите останоффить лошать, вы критшите: «Тпру!» Но мы нет. Мы критшим: «Прупуплуплуууу-плуууу!»
Капитан Валвик, поигрывая желваками, вскинул голову, как Тарзан над жертвой, и издал один из самых невероятных звуков из всех, которые Морган когда-либо слышал. Его нельзя передать на бумаге, ведь тогда он потеряет всю свою красоту и звучность. Тот вопль напоминал шум воды, переливающейся через край ванной, но затем взвивался триумфальным боевым кличем и дребезжанием проржавевших водосточных труб. Словно прославленный мистер Пол Уайтман[33] написал мелодию для своего джазового оркестра, и важную роль в этом представлении играли трубы и скрипки.
– Прупуплуплуууу-плуууу! – проревел капитан Валвик, тряся головой и надувая щеки. Звук начинался с низкой ноты и достигал апогея на высокой.
– Не слишком ли сложно? – усомнился Морган.
– О нет, йа лехко это телаю, – пожал плечами Валвик. – Но йа хотшу скасать, што кокта йа попропофал это на анклокофоряштшей лошати, она не поняла меня. Йа раскашу фсе, как пыло. Ф то фремя, кокта я пыл молот, я фстретшался с отной тефитсей ф Фермонте, кте фсекта снек, как ф Норфекии. И йа потумал фсять ее кататься на санях. Йа арентофал лутшие сани и лошать, што у них пыли, скасал тефитсе пыть котофой ф тфа пополутни и приехал са ней. Конетшно, я хотел происфести на тефитсу фпетшатление, и я лихо потъехал к ее тому, а она стояла на крыльтсе и штала меня. Йа тумать, хорошо пы сейтшас останофиться с помпой, и я кофорю лошати: «Прупуплуплуууу-плуууу!» – та покромтше, штопы она смокла фписаться ф форота. Но он не останафлифается. И я тумать: «Проклятье! Што с тшертофым лошатью?!» – Капитан Валвик театрально взмахнул руками. – И я критшу: «Прупуплуплуууу-плуууу!» – и прикипаюсь к лошати плише. Ф этот рас он меня слышит, пофоратшифает колофу и смотрит на меня. Но фсе рафно не тормосит, тшерт еко тери. Несется мимо тома, кте стоит та тефушка, а кокта я критшу ему: «Прупуплуплуууу-плуууу!» – он несется еше пыстрее. И моя тефушка стоит на крыльтсе, смотрит на меня ошалефшими класами, а я фстаю на санях, снимаю шляпу и натшинаю раскланифаться, пока несусь мимо, фсе тальше и тальше. И я так и стоял, пока она не скрылась ис фиту.
Рассказывая все это, капитан активно жестикулировал, удерживая поводья воображаемой лошади. Наконец Валвик вздохнул, грустно покачал головой, а затем подмигнул аудитории.
– Мне польше не уталось прикласить ту тефушку на сфитание, так-то. Ха-ха-ха!
– Я не поняла, – запротестовала Пегги Гленн, растерянно глядя на капитана, – при чем здесь Курт Уоррен?
– Йа не снаю, – признал Валвик, почесав затылок. – Йа просто хотел расскасать фам эту историю. Мошет, у неко морская полеснь, а? Ха-ха-ха! Напоминать мне. Йа раскасыфал фам историю о мятеше, кокта пофар фсекта фыетал ис супа корох и…
– Морская болезнь? – возмутилась девушка. – Чепуха! Ну… надеюсь на это. Мой дядя страдает от нее, его гнетет еще и то, что он обещал выступить на корабле со своими марионетками… Как думаете, может, нам сходить и выяснить, как там Курт?
Она замолчала, когда стюард в белом пиджаке, пошатываясь, вышел из двери неподалеку и принялся вглядываться в сумерки. Морган узнал стюарда, обслуживающего его каюту, – молодого человека с добродушным лицом, вытянутым подбородком и приглаженными черными волосами. Сейчас он выглядел несколько подозрительно. С заговорщическим видом проскользнув на палубу, он подошел к Моргану и сказал, перекрикивая шум волн:
– Сэр, мистер Уоррен передает вам привет, сэр. Он хочет вас видеть. И ваших друзей тоже…
Пегги Гленн выпрямилась.
– Все в порядке? Где он? Что случилось?
Стюард нахмурился, а потом попытался успокоить девушку:
– О нет, мисс, все в порядке. Ничего не случилось. Только мне кажется, его кто-то ударил.
– Что?
– В глаз, мисс. И по затылку. Но он вовсе не расстроен, мисс, вовсе нет. Когда я ушел, он сидел на полу каюты, – со значением произнес стюард. – Сидел, обмотав голову полотенцем, с куском кинопленки в руке и ругался как сапожник. Его сильно стукнули, мисс, это уж точно.
Компания переглянулась, а затем все поспешили за стюардом. Капитан Валвик, тяжело дыша и сопя в усы, бормотал себе под нос угрозы. Открыв одну из дверей, они вломились в теплый, пахнущий резиной и краской коридор, оставив позади завывания ветра. Каюта Уоррена, двухместная, хотя он и занимал ее один, находилась в самом конце палубы С по правому борту. Они спустились по шатающимся от качки ступенькам, оставили мрачную лестницу позади, миновали кают-компанию и постучали в дверь каюты С-91.
Лицо мистера Кертиса Дж. Уоррена, обычно добродушное, сейчас имело угрожающее выражение. Смрад произошедшего здесь злодейства окружал его, как чесночный дух. Вокруг головы юноши на манер тюрбана было повязано мокрое полотенце, на лице виднелся четкий отпечаток костяшек чьих-то пальцев. Зеленые глаза мистера Уоррена с горечью взирали на прибывших, лицо явно только что отмывали со всем тщанием, волосы выбивались из-под импровизированной повязки, как шерсть гоблина. В руке он держал кусок чего-то похожего на кинопленку, с перфорацией для записи звука, оборванную с одного конца. Курт сидел на краю своей койки, едва видимый в желтом сумрачном свете, льющемся из иллюминатора, а в каюте царил беспорядок.
– Входите, – сказал мистер Уоррен. Но хладнокровие тут же изменило ему. – Когда я… – Он глубоко вздохнул, как оратор перед речью, и продолжил, тщательно выговаривая слова: – Когда я поймаю эту трусливую наглую тварь, этого подонка, который решил, что ему все сойдет с рук… Когда я посмотрю на мерзкую рожу этого самодовольного сукиного сына, который бегает тут и бьет людей дубинкой…
– Курт! – воскликнула Пегги Гленн и кинулась ощупывать его голову, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, будто пытаясь осмотреть и за ушами.
– Ай! – дернулся Уоррен.
– Но, дорогой мой, что случилось? – спросила девушка. – Ох, почему вообще ты допустил подобное? Тебе больно?
– Детка, – с достоинством произнес Уоррен, – могу сказать, что пострадала лишь моя честь. Когда мою голову закончили зашивать, я, наверное, стал похож на бейсбольный мяч. Что же касается того, что я намеренно допустил подобное… Парни, – обратился он к Моргану и капитану, – мне нужна помощь. Я влип в неприятности, и мне нужна помощь.
– Ха! – воскликнул Валвик, пригладив усы. – Только скаши мне, кто тепя стукнул, а? Йа фосьму еко и…
– В том-то и дело – я не знаю, кто это был.
– Но почему? – спросил Морган, обозревая царящий в каюте беспорядок.
Уоррен мрачно усмехнулся.
– А вот это, приятель, уже по твоей части, – заявил он. – Не знаешь, нет ли на борту знатных мошенников, воротящих дела международного масштаба? Вроде герцога Такого-То или графини Какой-То-Там из тех, что все время ошиваются в Монте-Карло? Потому что украли документ государственной важности… Нет, я не шучу. Я даже не знал, что он здесь, я думал, его уничтожили… Говорю вам, у меня неприятности, и это не смешно. Присядьте где-нибудь, и я расскажу вам.
– Ты пойдешь к доктору, – заботливо проворковала Пегги Гленн. – Если ты думаешь, что я позволю тебе тут лежать с амнезией или чем-то подобным…
– Детка, послушай, – взмолился Уоррен. Похоже, его терпение было на исходе. – Ты, видимо, не поняла. Это настоящая бомба. Это… ну, это как одна из шпионских историй Хэнка, только, если подумать, сюжет не такой уж и избитый. Глядите, видите пленку?
Он протянул пленку Моргану. Тот развернул ее и принялся изучать в свете иллюминатора. На ней были кадры с изображением дородного седого джентльмена в вечернем туалете, сжимающего кулак, будто он произносил речь. Его рот был широко раскрыт – похоже, речь была крайне эмоциональной. Тем не менее в облике этого уважаемого джентльмена имелось кое-что любопытное – его галстук сполз к уху, а голова и плечи были усыпаны чем-то, на первый взгляд похожим на снег. На самом деле это было конфетти.
Лицо человека казалось смутно знакомым. Морган какое-то время вглядывался в него, пока не узнал ту самую Важную Персону, самого помпезного чиновника в администрации президента, могущественного властителя дум, чья подпись могла изменить ход истории. Его проникновенный бархатный голос вдохновлял миллионы американцев, слушавших по радио его выступления. Он говорил о грядущей эре народного процветания, временах, когда каждый сумеет воплотить свою мечту, не тревожась о расходах, – и так далее в том же духе, свойственном всем американским политикам того времени. Казалось, он не говорил ничего нового, но слушатели не могли устоять перед его красноречием, его образованностью, его манерами…
– Да, ты прав, – Уоррен криво усмехнулся. – Это мой дядя. Сейчас я все вам расскажу… Только не смейтесь, это все совершенно серьезно. Он славный мужик, мой дядя, Тадей Варпус, понимаете? Он оказался в этом положении из-за вполне понятных человеческих слабостей, хотя кому-то, наверное, так не покажется. Каждому политику нужно временами спустить пар, иначе они обезумеют и примутся кусать послов за уши или вроде того. Когда страна катится неизвестно куда, все идет не так, а дуболомы в правительстве блокируют принятие адекватных мер, каждый может сорваться. Особенно в подходящей компании, да еще и приняв на грудь. Так вот. Как вы знаете, у меня есть хобби – любительская киносъемка со звуком, прости господи. Где-то за неделю до отплытия я приехал к дяде Варпусу в Вашингтон, чтобы попрощаться. – Уоррен подпер подбородок руками и оглядел остальных, отошедших в поисках места, где бы присесть. – Я не мог взять с собой в круиз киноаппарат – это слишком капризное оборудование. Дядя Варпус предложил, чтобы я оставил камеру ему. Он всегда интересовался такими вещицами, и я подумал, что дядюшка захочет с ним поразвлечься и мне следует показать ему, как все работает… В первую же ночь, – продолжил Уоррен, переведя дыхание, – у дяди была крупная вечеринка. Он и несколько его приятелей-сенаторов и коллег по администрации сбежали с танцев и закрылись наверху в библиотеке, где играли в покер и выпивали. Когда я прибыл, они решили, что было бы здорово настроить мою технику и заснять их дружную компанию на камеру, да и звук записать. Мне понадобилось время, но с помощью дворецкого я установил аппарат. Тем временем все выпили еще. К тому моменту они упились, как ковбои в салуне где-то на просторах прерий, да и дядя Варпус порядком расслабился. – Уоррен зажмурился от удовольствия, вспоминая славный вечерок. – Началось все чинно-благородно. Снимал дворецкий, а я писал звук. Сначала достопочтенный Уильям Т. Пинкис произнес Геттисбергскую речь Линкольна[34]. Тут еще все было в порядке. Затем уважаемый господин министр сельского хозяйства представил сцену с кинжалом из «Макбета», весьма сильную, используя в качестве кинжала бутылку джина. Ну, и тут понеслась. Сенатор Боракс спел «Энни Лори», а затем они квартетом исполнили «Где же мой миленочек» и «Ах, эта золотая свадьба».
