Робер Мерль - Смерть - мое ремесло

Явился Зецлер. Он был красен как рак и весь в поту. Став по стойке "смирно", он отрапортовал:

- Прибыл по вашему приказанию, господин штурмбанфюрер.

Я сухо спросил:

- Почему вы так задержались? - и добавил, уже для Шмольде. - Вы что, заблудились?

- Да, заблудился, господин штурмбанфюрер.

Я сделал знак, и Зецлер стал слева от меня.

Унтерштурмфюрер вынул из кармана свисток и дважды свистнул. Стало тихо, затем где-то загудел автомобильный мотор. Эсэсовцы, продев руку в ремень, небрежно повесили автоматы на плечо.

- Прошу вас, господин штурмбанфюрер, - сказал Шмольде.

Он шагнул вперед, эсэсовцы расступились, и мы обошли барак. Зецлер следовал за мной.

Позади барака, совсем близко от него, стоял большой грузовик. От его выхлопной трубы поднимался шланг и, изогнувшись наверху, на уровне потолка, входил в барак. Мотор грузовика работал безостановочно.

- Отработанный газ. - сказал Шмольде, - поступает в барак через отверстие рядом с центральной лампой.

Он прислушался к гудению мотора, нахмурился и подошел к кабине водителя. Я последовал за ним. У руля с сигаретой в зубах сидел эсэсовец. Увидев Шмольде, он вынул изо рта сигарету и высунулся из кабины,

- Не нажимайте так на газ! - сказал Шмольде.

Мотор заработал медленнее. Шмольде обернулся ко мне.

- Они дают полный газ, чтобы побыстрее кончить. В результате вместо того чтобы уснуть, наши пациенты задыхаются.

В воздухе стоял терпкий, неприятный запах. Я огляделся. Кругом было пусто, и лишь человек двадцать заключенных в полосатой форме выстроились в два ряда в нескольких метрах от грузовика. Это были молодые люди, чисто выбритые, и они производили впечатление здоровых ребят.

- Особая команда, - сказал Шмольде. - Их обязанность - хоронить мертвецов.

Некоторые из этой команды были блондины, прекрасно сложенные, с безукоризненной выправкой.

- Это евреи?

- Конечно.

Зецлер наклонился вперед.

- И они вам помогают? Просто с трудом верится.

Шмольде устало пожал плечами.

- Здесь все возможно.

Он обернулся ко мне и сказал:

- Прошу вас, господин штурмбанфюрер.

Я последовал за ним. По мере того как мы шли, неприятный запах все усиливался. Внезапно у наших ног оказалась огромная глубокая яма. В ней штабелями в три ряда лежали сотни мертвецов. Зецлер резко отступил и повернулся спиной к яме.

- Основная проблема для нас, - проговорил своим вялым голосом Шмольде, - это проблема трупов. Скоро не будет уже места для ям. Поэтому мы вынуждены делать их очень глубокими и не засыпать, пока не заполним до краев. Но даже так у меня вскоре не останется места.

Он окинул все своим пустым взглядом, поморщился и упавшим голосом проговорил:

- Мертвецы занимают слишком много места. - И, помолчав, сказал: - Прошу вас, господин штурмбанфюрер.

Я повернулся, дал Шмольде немного опередить себя и подошел к Зецлеру. Лицо его было серым. Я проговорил сухо, тихим голосом:

- Возьмите себя в руки, прошу вас.

Потом я догнал Шмольде - он был уже около барака. Мотор грузовика все еще тихо урчал. Шмольде подошел к машине и эсэсовец снова высунулся из кабины.

- Вот теперь нажмите на газ, - сказал Шмольде.

Мотор сразу загудел так, что задрожал капот. Мы обогнули барак. Во дворе теперь находилось не более десятка эсэсовцев. Шмольде спросил:

- Хотите взглянуть?

- Конечно.

Мы подошли к двери, и я заглянул в смотровое оконце. Заключенные кучками лежали на бетонном полу. Лица у них были спокойные, и если бы не широко открытые глаза, можно было подумать, что они спят. Я взглянул на свои часы - было три часа десять минут. Я обернулся к Шмольде.

- А как скоро вы открываете двери?

- По-разному. Все зависит от температуры воздуха: когда стоит сухая погода, как сегодня, приходится ждать долго.

Теперь в оконце заглянул Шмольде.

- Кончено.

- Как вы узнали?

- Цвет кожи землистый, скулы розоватые.

- И вы никогда не ошибались?

- Вначале - конечно. Люди приходили в себя, когда открывали окна. Что ж, начинали все сначала.

- Зачем же вы открываете окна?

- Надо проветрить, чтобы могла войти особая команда.

Я закурил сигарету и спросил:

- А что дальше?

- Особая команда вытаскивает трупы через заднюю дверь барака, и одни грузят их на машину, вывозят к яме и там вываливают, а другие укладывают трупы в яму. Их приходится укладывать очень аккуратно, чтобы они занимали как можно меньше места. - Помолчав, он устало добавил: - Скоро мне уже негде будет хоронить их.

Он обернулся к Зецлеру.

- Хотите посмотреть?

Зецлер растерялся, украдкой взглянул на меня и тихо ответил:

- Конечно.

Заглянув в смотровое оконце, он воскликнул:

- Да ведь они голые!

Шмольде вяло произнес:

- Нам дан приказ собирать одежду. Если убивать их одетыми, пришлось бы затрачивать много времени на раздевание.

Зецлер смотрел через оконце. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше видеть.

- Кроме того, - сказал Шмольде, - когда шоферы чересчур интенсивно дают газ, заключенные задыхаются. При этом они выделяют экскременты. Одежда была бы вся загажена.

- У них такие спокойные лица, - сказал Зецлер, прижимаясь лбом к оконцу.

Шмольде обернулся ко мне.

- Хотите посмотреть, что будет дальше?

- Не стоит. Ведь вы мне все рассказали.

Я резко повернулся на каблуках и пошел от барака.

Шмольде последовал за мной. Пройдя несколько метров, я обернулся и крикнул:

- Вы идете, Зецлер?

Зецлер оторвался от оконца и догнал нас. Шмольде взглянул на часы.

- Ваш поезд уходит через час.

Я кивнул. Остальной путь мы прошли молча. В маленькой комнате нас ждали бутылка рейнского вина и бисквиты. Есть мне не хотелось, но вину я обрадовался. Немного погодя я спросил:

- А почему бы их не расстреливать?

- Это обходится дороговато, - сказал Шмольде. - И требует много времени и много людей. Но все же иногда мы прибегаем к этому, когда грузовики не в порядке.

- А такое случается?

- Да, часто. Это старые грузовики, взятые у русских. Они слишком потрепаны, а запасных частей у нас нет. Да иногда и бензина не хватает. Или бензин плохой, и тогда газ недостаточно ядовит.

Я повертел стакан в руке и спросил:

- Как вы считаете, этот способ верный?

- Нет, - ответил Шмольде, - на него все-таки нельзя положиться.

Мы помолчали, потом Зецлер проговорил:

- Но, во всяком случае, это гуманный способ. Люди засыпают - и все. Смерть наступает совсем незаметно. Вы обратили внимание, какие у них умиротворенные лица.

Шмольде пожал плечами и добавил:

- Если я при этом присутствую.

Зецлер непонимающе посмотрел на него, и Шмольде пояснил:

- При мне шофер дает газ постепенно.

- А нельзя было бы поставить два грузовика вместо одного? - спросил я. - Дело пошло бы быстрее?

- Нет, - сказал Шмольде, - я располагаю десятью газовыми камерами на двести человек каждая. Однако у меня никогда не бывает больше четырех машин в приличном состоянии. С одним грузовиком на камеру я за полчаса подвергаю обработке восемьсот человек. Если же я поставлю два грузовика на камеру, быть может, я и обработаю - может быть! - четыреста человек за четверть часа, но в действительности я не выиграю время. Ведь после этого останется обработать еще четыреста человек. Разумеется, мне никогда не дадут хороших машин, - добавил он.

Я сказал:

- Нужен более верный и более простой способ. Например, ядовитые газы, как в семнадцатом году.

- Не знаю, производят ли их еще, - ответил Шмольде, - в эту войну их не применяли.

Он одним духом опорожнил стакан и подошел к столу, чтобы снова наполнить его.

- По существу основная проблема - это не обработка, а захоронение. Не могу же я обрабатывать быстрее, чем хоронить. А это отнимает много времени.

Он сделал несколько глотков и продолжал:

- Мне никогда не удавалось за сутки хоронить более пятисот единиц. Производительность слишком маленькая.

Он потряс головой.

- Конечно, у рейхсфюрера есть основание считать такой результат ничтожным. Но, с другой стороны, ведь мне ни разу не удалось получить новые грузовики.

Он обвел своими пустыми глазами комнату и вяло продолжал:

- У нас бывают и мятежи. Понимаете, они знают, что их ждет, и иногда попросту отказываются входить в камеру. Бывает, что они даже набрасываются на наших людей. Разумеется, нам удается с ними справиться, но на это тоже уходит время.

Я сказал:

- По-моему, если они бунтуют, значит, что-то неладно с психологической подготовкой. Вы говорите им: "Ваша одежда подвергнется дезинфекции, а вы пока побудете в бараке". Но им хорошо известно, что так не делают. Обычно в то время, пока одежду дезинфицируют, людей ведут в душ. Надо посмотреть на все их глазами. Ведь они прекрасно понимают, что им никогда не возвратят чистую одежду, если сами они завшивели. Это было бы бессмыслицей. Даже десятилетний ребенок поймет, что здесь какой-то подвох.