X-AVIA - Анна Олеговна Ефименко
Летом Дантес подарил мне серебряный браслетик, и я носила его, не снимая. Прилетев на остров Кипр, возилась с барахлом на багажных полках, и зацепилась браслетом за что-то, сломался замок. Тем же вечером И. плоскогубцами закрутил замок так, что теперь браслет нельзя было ни открыть, ни закрыть. Повода его снять и вовсе не осталось. Я дышала в шею Дантесу, говорила, что меня похоронят вместе с этим браслетом. Позже, уже здесь, Б. купил мне в одном бутике на улице имени Ротшильда серебряную «Е», и ее я носила на том же запястье.
И вот недавно, дождливым днем, после невероятно тягомотного рейса я покупаю энное количество пакетиков с перекисью водорода и щедро поливаю этим добром несчастную свою голову. Ближе к полуночи приходится бросить Б. ночевать в одиночестве и ехать в круглосуточный салон продолжать начатое. Еще несколько дней безумных усилий, сожженный аммиаком скальп, и я превращаюсь в не просто первый шлагбаум за печатной машинкой, а в первый и единственный златоволосый шлагбаум за печатной машинкой. Обесцвеченная башка вызывает куда больший ажиотаж и резонанс в обществе, нежели чернильная. На полке в ванной комнате собирается аварийно-спасательный арсенал средств из серии «специально для блонд». Пока я собираю арсенал по разным магазинам Большого Города, трачу на это невероятное количество мыслей и сил, так, что на горькие страдания практически ничего не остается.
Вторым шагом на пути к социальной пригодности и ассимиляции идет покупка золотой цепи на шею с золотым же кулоном – прописной буквой «Е». Разложив перед собой дома сие штампованное богатство из сетевого ювелирного, не могу нарадоваться собственной изобретательности и тому, какие ловушки догадалась расставить своему неугомонному подсознанию. Я не люблю желтый металл в принципе, но не могу не носить свою милую буковку. Она будет у меня на шее, постоянно на виду, поэтому нельзя допустить моветона, смены акцентов и наличия на себе чего-то второстепенного из белого металла, скажем, из серебра. Натюрлихь. Зэльбстферштендлихь! Весело и бодро кусачками, зажатыми в левой руке, я «расстегиваю» подаренный Дантесом браслет, и сто тридцать тонн свинца в одну секунду падают с моих плеч.
В бумажный пакет с надписью «Airport Vienna», который я берегла, о, как я его бережно хранила!, один за другим складываются подарки нашей медовой эпохи, подарки Дантеса, которые меня больше не любят, сувенирчики, которые я коллекционировала в Садах, которым со мной пусто и неинтересно. Итак, в именной венский пакетик я складываю следующее:
1. Серебряный браслет.
2. Серебряная подвеска в виде викторианского сердца на тот же браслет.
3. Бензиновая зажигалка (на дне маркирована «made in Austria»).
4. Брелок-игрушка из бизнес-класса (лиловый слоник).
5. Шкатулка для драгоценностей, сделанная из красного дерева, с ликом Моцарта на крышке.
6. Музыкальная шкатулка. Маленькая скрипочка крутится вокруг своей оси и играет «Маленькую ночную серенаду».
7. Фарфоровая фигурка Моцарта.
8. Фарфоровая фигурка принцессы Зизи.
9. Три открытки с видами Вены. На обороте одной из открыток следующая надпись: «Этих двух человечков передал тебе из Вены Вольфганг. А я их доставил с любовью и нежностью, которую испытываю к тебе, любовь моя. Всегда с нетерпением жду встречи с тобой, любимая! Твой я.» И размашистая подпись «И…» в круге росчерка черной шариковой ручки.
На следующий день вручаю пакет обратно дарителю, и мы криво шутим, что с ним он походит на школьника, несущего с собой завтрак. Мы всеми транспортными средствами стремимся побыстрее разъехаться по домам. Он – лечить больное ухо, я – к станку. Меня невероятными усилиями оттаскивают от скрипторского станка, мне хочется оклеиться напечатанными страницами будто мумии, завернутой в бинты, и ни на секунду не отрываясь от клавиш, стучать и стучать буквами, расфасовывать по новым абзацам, разлиновывать по особым строкам, печатать и печатать без перерыва.
Меня вновь раздражает работа, бесит Дантес (мои смс по поводу рейсов и прочей рутины достигают уровня невиданного красноречия, его же послания отличает слог простой и понятный, за что получают кучу упреков в отсутствии у них художественной ценности, он же не может понять, чем я недовольна), меня сводит с ума подкравшаяся на фоне предыдущих бедствий незаметно зима, с ее садистскими выходками с утра, во время прогрева автомобиля, ночью у окна и где угодно еще – везде проклятый морозный ветер так и норовит опростудить! Единственное желание – добраться до дома, чай-кипяток, кровать и печатать. И печатать. Приступ острой графомании. Рявкать по телефону на всех, кто посмел отвлечь меня от священнодействия.
Сворачивать карту сражения, прощаться ныне насовсем с Черными Садами и сотнями зеркал отраженными вопросами «Как? Зачем? Почему?», погружаться на дно. Дно – это всегда сознание. «Я побывал в своем сознании, это такая тонкая линия…» Убирать показное, убирать воинственное, провожать навсегда любимого Моцарта, и выходить на финальные соревнования. На этот раз за букву Е.
Вообще-то я очень редко называла Дантеса его именем. Полное имя начинается на букву Е, потому и были все тайные и явные исписаны анаграммами «А.И.Е.», чтобы сэкономить на гравировке. Смысл платить больше, если одна буква у нас одинакова? Поэтому в Садах, считающих монетки на автобус до аэропорта, буква Е нас сближает и греет четырьмя конфорками газовой плиты. А теперь Е – моя, и только моя, и я не
