Собрание сочинений. Том 1. Странствователь по суше и морям - Егор Петрович Ковалевский
Юнг-Ишень поместился за пригорком, в таком именно месте, откуда он ровно ничего не мог видеть; храбрый генерал жался в своем широком, богато вышитом платье, подобно Тому, Шекспира, в «Лире», и если не вслух, то, конечно, мысленно повторял: «Юнг-Ишеню холодно».
Сколько я мог понять, военные эволюции должны были состоять в том, что, по данному знаку, пехота должна двинуться от пригорка по прямому направлению, а два отряда конницы, расположенные справа и слева, должны были проскакать параллельно один другому, правый перед пехотой, а левый назади ее; и вот подан условный знак. Но, не смотря на близость расстояний, на очень медленное движение конницы, она не умела расчесть времени и наткнулась прямо на пехоту с обеих сторон и в одно время: можете вообразить кутерьму, которую представило это столкновение двух конных и одного пешего отряда между собою! Поднялся крик; иные рады были выбраться из этой общей давки, бросили оружие и бежали, как с поля битвы. Другие попали под лошадей и были смяты. Всякая команда была забыта, и в силу, в силу могли развести эту толпу в разные стороны и тем кончать маневры. – Не знаю, был ли доволен ими Юнг-Ишень? Думаю, что нет, потому что ему было очень холодно.
Известно чем кончилась эта экспедиция на Кокан. – Китайский отряд сжег несколько кочевьев, прилегавших к Коканским владениям, взял несколько человек челяди в плен, и гордый своими трофеями, вернулся домой. Впрочем, не все китайские генералы действовали так неудачно, как Юнг-Ишень; китайцы не раз били коканцев.
Мы были в Кульже, как я уже сказал, с купеческим караваном, а потому я позволю себе сделать несколько замечаний о торговле этого края[28].
В торговле и в частном обороте почти не видно золота; серебра довольно; оно обыкновенно обращается в ямбах, или в больших слитках, 94-й пробы, от 4 фунт. 53 золот. до 1 фунт. 55 золот. веса каждый, которые вообще содержат в себе часть золота. Относительная ценность золота к серебру здесь как 1:10 иногда 1:11, что составляет чрезвычайную разность с нашим европейским курсом. Вывоз обоих металлов совершенно свободен. Есть медная монета, но она дороже своей настоящей стоимости.
Говоря вообще о торговле, я заметил, что она находится в руках правительства, которое, по собственной оценке, берет от караванов товары и потом передает их своим купцам. Это общее мнение всех посещающих Чугучак и Кульжу; вникая ближе в настоящий предмет и особенно соображая поведение Джанджуна и оценщиков караванных товаров, кажется, можно безошибочно заключить, что торговля находится в руках не правительства, но пограничного военного сословия, которое пользуется здесь исключительной, в этом случае, монополией и меняет получаемые им, вместо жалованья, бязи и другие китайские произведения на привозимые товары; если же местное начальство выставляет перед продавцами свое правительство, как главного действователя, то только для того, чтобы свободнее и самостоятельней поступать самому. В Аксу, в Кашкаре и в других городах, как увидим, торговля совершенно свободна и правительство заботится только о пошлинном сборе.
В Кульже нет богатого купечества; зато находятся поверенные в торговых делах со всех стран, и можно, по заказу, получать в этом городе самые дорогие товары Индии, шали и разные произведения отдаленных провинций Китая, западных ханств Средней Азии и, наконец, фабричные изделия Европы.
Таким образом, несмотря на монополию привилегированного общества, Кульжа может со временем сделаться одним из обширных рынков Азии, особенно при затруднительных обстоятельствах торговли в ее приморских городах. Перевоз товаров с нашей пограничной линии, с Бухтармы, Семипалатинска, до города Кульжи, обойдется, считая плату провожатым, султанам, покровительствующим на пути караван, подарки, или базарлык, тем из них, которые встречаются в степи, подарки различным китайским властям, баранту и проч., – считая все это, обойдется не более 5 или 6 рублей с вьючной лошади, т. е. около одного рубля ассигн. с пуда, что может еще уменьшаться при обстоятельствах более благоприятных в Киргизской Степи, хотя и нынче восточный край Степи, заключенный между Иртышем и западной китайской границей, благодаря попечениям нашего правительства, довольно безопасен для торговли.
Оставляя Кульжу, Хой-Юан-Чен китайских географов, нельзя не побывать в здешних театрах, как ни пошлы их зрелища, и в игорных домах, как ни отвратительны сцены, представляемые ими; игра всех родов здесь в полном разгаре, страсти кипят; отчаяние, или немое или раздирающее душу, поражает вас. Твердо врезалась мне в память сцена, которой я был однажды свидетелем. Манжур играл в кости и проигрывал. У него не было уже ни денег, ни вещей: лук, стрелы, все было проиграно. Он поставил платье, до рубахи, включительно, и проиграл.
– Играй еще! – закричал он своему антагонисту, когда тот кончил.
– Тебе нечего больше проигрывать.
– У меня есть жизнь и свобода: играй на жизнь мою: выиграешь, и я твой вечный раб.
– Знаю я тебя: убьешь себя или меня, вот-те и выигрыш.
– Убью себя, так старший сын заменит меня. А тебя не убью; потому что у меня остается семья, и я не хочу навлечь на нее месть твоей семьи и кару властей.
Тот согласился, и бедный манжур дикими, блуждающими взорами следил за падением костей; вся душа его переселилась во взор, и страшно сжалась эта душа! Он проиграл! «Ты выиграл мое тело, играй на душу!» – завопил он в бешенстве. – «Что мне в душе твоей», – равнодушно отвечал другой игрок, и вышел. – Тихое, глубокое отчаяние овладело бедным манжуром: безмолвен, неподвижен, почти бессмысленен, сидел он, как прикованный на одном месте, хотя все уже расходились. «Все так же как у нас», – подумал я, и вышел.
Публичные казни представляют также зрелища довольно частые, потому что малейшее воровство, обман в торговле, наказывается отсечением головы. Здешний правитель очень остроумен в изобретении казней; раз обвинили в каком-то преступлении киргиза и присудили его к казни: Джанджун приказал ему отсечь голову на границе Китайской Империи и Киргизской Степи, таким образом, чтобы голова осталась внутри империи, а туловище за ее пределами: «Голова, – сказал он, – замыслившая преступление, всему виной: она должна пасть на чужбине, на месте преступления, а тело невинно: пусть его остается на
