Остров обреченных - Стиг Дагерман
Я очень боялась мелкой живности, ну знаете, которая живет под камнями или в старых мячиках для крокета, пролежавших на улице так долго, что под ними уже пожелтела трава. Больших животных – орлов, сенбернаров, быков – я не боялась, а вот маленьких, боже мой! Несколько недель я боялась выйти на кухню и почти ничего не ела, потому что какое-то мерзкое маленькое насекомое, не больше муравья, выползло из щели рядом с раковиной, когда я вечером пришла попить воды. Время было позднее, все остальные уже спали, за окном гудел ночной поезд, и только я собиралась повернуть кран, как это жуткое существо выбежало из-под перевернутой чашки и шмыгнуло под разделочную доску. Я с ужасом представила себе все, что могло бы произойти, если бы я сдвинула доску хоть на сантиметр, хотя прекрасно понимала, что это все очень глупо, но мне привиделось, будто под доской это существо ожидали тысячи ему подобных, что доска вот-вот приподнимется на их серых спинах и они потекут оттуда бесконечным потоком, соорудят из доски мост и по нему доберутся до меня, застывшей посреди кухни, как истукан, заползут мне под пижаму и покроют все тело вонючим ковром (да-да, они ведь наверняка воняют!), а потом я задохнусь и умру, без всякого там папиного чувства собственного достоинства.
В конце концов я поняла, что главное – не спускать глаз с доски, и тогда ничего не случится, и я так пристально глядела на желтую доску с остатками лука, что у меня защипало глаза; пришлось зажмуриться, и, закрыв глаза, я осознала жуткие последствия этой небрежности.
О, мне казалось, что я умру, я не решалась открыть глаза, мне казалось, что я слышу, как доска медленно поднимается и приходит в движение. Я пропала, никто меня не спасет, никто, я пропала, подумала я и закричала. Папа вышел в коридор – наверное, не спал, читал справочник по картографии, потому что сапоги, как всегда, стучали шляпками гвоздей.
– Что тебе нужно? – закричал он, а не спросил: что случилось, что с тобой, ты ударилась? Если кричит, значит, чего-то хочет, другое ему и в голову не приходило.
– Папа, оно там! – закричала я. – Оно под доской!
Мне хотелось прижаться к нему в поисках тепла и защиты, но он увернулся, поднял доску и раздавил жучка. Мне показалось, что я сейчас умру, что меня вывернет наизнанку, потому что он взял двумя пальцами влажное мертвое тельце и поднес его так близко к моему лицу, что острый запах ударил мне прямо в нос.
– Это оно? – угрожающе спросил он, потому что вопросы к подчиненным всегда звучали угрожающе, если, конечно, не являлись приказами.
О, как я бежала по дому, прорываясь сквозь тишину, а за мной гнались жуткие щупальца, резкие запахи, липкое присутствие мелких насекомых, таких, которые всегда поджидают под плоскими камнями, в щелях расклеившихся от дождя стульев, в швах старых шинелей, в потрескавшихся рамах на даче, в ямках от воротцев для крокета, когда приходит осень, в теннисных ракетках, когда их достаешь после зимы с чердака, в полотенце, стоит его на секунду оставить без присмотра на пляже, в старых газетах, которые не успели выкинуть, под сиденьями старых скрипучих лодок, в сломанной задвижке на старом окне, – и все они только и ждут, пока род человеческий охватит минутная слабость, пока все на секунду прикроют глаза, и тогда полчища насекомых выйдут из укрытий и заполонят мир, удушив на своем пути все живое.
Это было ужасно, и, вообще-то, только эти мелкие существа и победили меня в тот раз, когда папа пришел, достал меня из-под кровати, жестко поставил на ноги и закричал: «Во что ты там играла?» – «В евнуха, папа, в евнуха для Ники». И знаете, тогда он сделал два больших шага назад, как будто собираясь произвести какие-то измерения, а сам все время осыпал меня быстрыми, словно электрические разряды, взглядами.
– А ну-ка, скажи это слово еще раз, – угрожающе приказал он, и я повторила «евнух» еще раз, потому что хотела узнать, что оно значит.
И тогда он влепил мне пощечину, да такую, что я упала бы на пол, если бы не споткнулась о кровать.
– Скажи это слово еще раз, – с торжествующим видом повторил он, будучи уверенным, что я не осмелюсь открыть рот.
– Евнух, папа, – послушно повторила я, потому что еще ничего не понимала.
И тогда он ударил меня по другой щеке так сильно, что кровать исчезла в звездной дымке, и я упала навзничь. Пока я лежала и пыталась прийти в себя, вернуться в комнату, издалека послышался его крик:
– А ну-ка, иди сюда, Ники, это ты научила Драгу этому слову?
– Нет, папа, – донесся до меня, на самое дно колодца, ее голос, такой бесстрашный и спокойный, что только военный мог не понять, что она врет, – в первый раз слышу такое слово!
Потом он позвал госпожу Мюльхаус, она прибежала, подняла меня на ноги, обдав луковым дыханием, и потащила в ванную.
Папа сказал, что я буду сидеть под арестом, пока не попрошу прощения. Она поставила меня на пол, зажгла свет и заперла дверь так быстро, что я даже не успела посмотреть ей в глаза и увидеть, как ей стыдно. Понимаете, я стояла там и чувствовала, что мне хочется остаться в этой ванной и никогда не выходить, никогда больше не выходить, потому что мир так несправедлив. Я взяла расческу и резкими, яростными, свирепыми движениями зачесала свои длинные волосы вперед так, что они закрыли лицо, но в зеркало на себя посмотреть не решилась. Я сделала две узенькие щелочки для глаз и понадеялась, что, когда вырасту, буду похожа на Клару Боу.
Но тут я вспомнила о крошечных существах, которые жили на стене в ванной, – Милли всегда показывала мне их, когда купала. «Что за жизнь, – вздыхала она, глядя на них, – что за жалкое существование!» Несколько сморщенных серых существ могли пролететь пару сантиметров, если к ним поднести палец, а так они просто неподвижно сидели на стене, похожие на капельки застывшей грязи. Летали они отвратительно – знаете, есть такие бабочки, которые напоминают крыс, когда хлопают крылышками, и тогда приходится все время повторять себе «это бабочка, это бабочка!», чтобы не стошнило, а еще есть насекомые, которые перемещаются по воздуху рывками, как-то неестественно, механически; но ни одни птицы, насекомые или жуки не летают так отвратительно, как эти, потому что все время видно, что, вообще-то, они должны ползать,
