Записки о Шерлоке Холмсе - Артур Конан Дойль
Да, мистер Холмс, необычное предложение сделал мне этот Блессингтон. Не стану утомлять вас подробностями того, как шли и чем завершились наши переговоры. Кончилось тем, что я к следующему Благовещению переехал в свой нынешний дом и начал практику примерно на тех условиях, какие были предложены Блессингтоном. Сам он поселился у меня на правах домашнего пациента. У него как будто было слабое сердце, и он нуждался в постоянном медицинском присмотре. Из двух лучших комнат на втором этаже он устроил себе гостиную и спальню. Привычки у него были необычные, общества он чурался, на улицу выходил очень редко. Не то чтобы Блессингтон вел размеренную жизнь, но в одном неизменно проявлял пунктуальность. Каждый вечер, в один и тот же час, он являлся в мой медицинский кабинет, проверял журнал, отсчитывал мне по пять шиллингов три пенса за каждую заработанную гинею, а остальное уносил к себе и прятал в сейф.
Могу утверждать с уверенностью, что не дал Блессингтону ни единого повода раскаяться в нашей сделке. Она показала себя удачной с самого начала. Благодаря нескольким успешным излечениям, а также репутации, заработанной в больнице, я очень быстро был причислен к лучшим специалистам и за последние год или два сделал Блессингтона богатым человеком.
Это, мистер Холмс, что касается моего прошлого и связей с мистером Блессингтоном. Осталось только рассказать, что случилось недавно и почему я к вам сегодня явился.
Два-три месяца назад мистер Блессингтон, казавшийся очень взволнованным, спустился ко мне. Он рассказывал о каком-то взломе, совершенном в Вест-Энде; помнится, этот случай его слишком уж задел и он объявил, что нам нужно незамедлительно снабдить окна и двери более мощными засовами. Целую неделю он не находил себе места, постоянно выглядывал в окна и отказался от привычки совершать перед обедом краткую прогулку. Мне почудилось, что он кого-то или чего-то смертельно боится, и я попробовал его расспросить, но встретил такой отпор, что вынужден был замолчать. Со временем Блессингтон как будто пришел в себя и вернулся к своим прежним обычаям, но после нового происшествия совершенно пал духом и сейчас пребывает в самом жалком состоянии.
А случилось вот что. Позавчера я получил письмо, которое сейчас вам прочитаю. Ни адреса, ни даты на нем не было.
«Русский дворянин, проживающий в настоящее время в Англии, – говорилось в письме, – желал бы воспользоваться профессиональными услугами доктора Перси Тревельяна. Уже несколько лет он страдает от каталепсических припадков – болезни, по которой, как всем известно, доктор Тревельян является крупнейшим специалистом. Если доктору Тревельяну будет удобно его принять, он явился бы завтра вечером, в четверть седьмого».
Письмо очень меня заинтересовало: каталепсию трудно изучать как раз потому, что это очень редкая болезнь. Как вы понимаете, в назначенный час, когда мальчик-слуга впустил в мой кабинет пациента, я был на месте.
Пациент оказался немолодым худощавым человеком самой заурядной наружности – русского дворянина представляешь себе совсем не так. Гораздо большее впечатление произвел на меня человек, который его сопровождал. Он был высок, молод, удивительно красив, с хищными чертами смуглого лица, с конечностями и торсом Геркулеса. Спутник поддерживал пациента под руку, а потом нежно и бережно усадил в кресло. Люди с такой внешностью редко ведут себя подобным образом.
– Простите, доктор, что я позволил себе войти. – По-английски он говорил слегка пришепетывая. – Это мой отец, а для меня нет ничего важнее, чем его здоровье.
Меня тронула эта сыновняя заботливость.
– Вам, наверное, хотелось бы присутствовать при консультации?
– Ни за что на свете, – с испуганным жестом отозвался посетитель. – Для меня это такая мука, что просто не выразить. Если бы мне довелось видеть отца во время одного из его жутких припадков, я бы этого не пережил. У меня самого на редкость чувствительная нервная система. С вашего разрешения, я, пока вы будете заниматься отцом, подожду в приемной.
Я, разумеется, не стал возражать, и молодой человек удалился. Мы с пациентом стали беседовать о его болезни, причем я вел подробные записи. Умом пациент не блистал и ответы давал часто невнятные, что я объяснял плохим знанием языка. Но вдруг, пока я писал, он прекратил отвечать на вопросы. Повернувшись к нему, я испугался: он сидел в кресле прямой как палка, глаза на неподвижном лице смотрели на меня ничего не выражавшим взглядом. С ним случился очередной приступ его загадочной болезни.
Сначала, как уже было сказано, я ощутил страх и жалость. Но далее, увы, к ним присоединилось удовольствие профессионала. Я измерил пульс и температуру пациента, проверил сопротивление гладких мышц, изучил рефлексы. Ни в чем я не обнаружил существенных отклонений, что не противоречило моим прежним наблюдениям. В подобных обстоятельствах я с успехом применял пары нитрита амила; данный случай давал отличную возможность еще раз проверить их действенность. Склянка находилась внизу, в лаборатории, и я, оставив пациента в кресле, побежал за ней. Я нашел ее не сразу (минут, наверное, через пять), а потом вернулся в кабинет. Представьте себе мое изумление, когда я увидел, что пациент исчез и в помещении никого нет!
Разумеется, я сразу кинулся в приемную. Сына тоже не было. Входная дверь была прикрыта, но не заперта. Мальчик, который впускает пациентов, поступил на службу недавно и проворством не отличается. Он дежурит внизу и по звонку из кабинета взбегает вверх, чтобы проводить больного. Он ничего не слышал, и вся история осталась для меня полнейшей загадкой. Вскоре пришел с прогулки мистер Блессингтон, но я ни слова ему не сказал: по правде, с недавних пор я старался как можно меньше с ним общаться.
Никак не думал, что мне еще придется свидеться с русским и его сыном, но, к моему удивлению, нынче вечером, в то же самое время и ровно тем же манером, они вошли в мой кабинет.
«Понимаю, доктор, что должен нижайше просить у вас прощения за свой внезапный уход», – начал пациент.
«Признаюсь, вы меня ошеломили».
«Дело в том, – объяснил он, – что после припадков я с трудом вспоминаю то, что им предшествовало. Я очнулся, как мне показалось, в чужой комнате и, поскольку вас не было, в полубессознательном состоянии поспешил на улицу».
«А я, – продолжил сын, – увидел через дверь приемной отца и решил, что консультация закончилась. Мы успели вернуться домой, и только тут я понял, что случилось».
«Что ж, – сказал я со смехом, – ничего страшного не произошло, только я был сбит с толку. Если вы, сэр, соблаговолите пройти в кабинет, я буду рад продолжить нашу столь внезапно прерванную беседу».
Примерно полчаса я обсуждал со старым джентльменом его симптомы, а потом, получив предписания, он удалился
