Генри Фильдинг - История жизни покойного Джонатана Уайлда Великого
Глава XII
Хроника возвращается к созерцанию в_е_л_и_ч_и_я
Но мы, пожалуй, слишком долго задержали этим рассказом читателя, оторвав его помыслы от нашего героя, который ежедневно являл самые высокие примеры величия, улещивая _плутов_ и облагая налогом должников; последние сами теперь настолько возвеличились, то есть развратились, что с крайним презрением говорили о том, что чернь называет честностью. Самым почетным наименованием стало среди них "карманный вор" (на правильном языке _ширмач_), и осуждалось только одно - недостаток ловкости. А прямодушие, доброта и тому подобное - все это стало предметом насмешки и глумления, так что весь Ньюгет превратился в сплошное скопище _плутов_: каждый норовил залезть к соседу в карман, и каждый понимал, что сосед точно так же готов его обворовать; таким образом (хоть это почти невероятно!) в Ньюгете ежедневно совершалось не меньше краж, чем за его стенами.
Возможно, слава, увенчавшая Уайлда вследствие этих подвигов, возбудила зависть его врагов. Приближался день суда, к которому он готовился, как Сократ, - но не со слабостью и глупостью этого философа, вооружившегося терпением и покорностью судьбе, а набрав изрядное число лжесвидетелей. Однако, так как не всегда успех бывает соразмерен с мудростью того, кто старается его достичь, мы скорее с прискорбием, чем со стыдом, сообщаем, что наш герой, невзирая на всю свою осторожность и благоразумие, был признан виновным и приговорен к казни, которую, учитывая, сколько великих людей ее претерпело и какое огромное множество было таких, кто мнил для себя наивысшим почетом заслужить ее, мы иначе не назовем, как почетной. В самом деле, те, кого она, к несчастью, миновала, всю жизнь, как видно, тщетно трудились, стремясь к тому концу, в котором Фортуна - по известным ей одной причинам - посчитала нужным отказать им. Итак, без дальнейших предисловий скажем: наш герой был приговорен к _повешению за шею_; но какова бы ни была теперь его судьба, он мог утешаться тем, что на путях преступления свершил то, чего
...nec judicis ira, nec ignis,
Nec poterit ferrum, nec edax abolere vetustas {*}.
{* Здесь Филдинг перефразирует (заменив "Юпитера" на "судей") следующие строки:
...ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость (лат.)
(Овидий. Метаморфозы, XV, 871-872).}
Я, со своей стороны, признаться, полагаю, что смерть через повешение так же приличествует герою, как и всякая другая; и я торжественно заявляю, что если бы Александра Великого повесили, это нисколько не умалило бы моего уважения к его памяти. Лишь бы только герой причинил при жизни достаточно зла; лишь бы только его от души проклинали вдова, сирота, бедняк, угнетенный (единственная награда величия, или _плутовства_, как жалуются горестно многие авторы в прозе и в стихах), - а какого рода смертью умрет он, не так это, думаю, важно - от топора ли, от петли или от меча. Его имя несомненно всегда будет жить в потомстве и пользоваться тем почетом, к которому он так достославно и страстно стремился; ибо, согласно одному _великому_ поэту-драматургу:
Слава
Не так добром питается, как злом.
В ней жив гордец, спаливший храм в Эфесе,
Но не простак, воздвигший этот храм.
Наш герой заподозрил теперь, что злоба врагов осилит его. Поэтому он ухватился за то, что всегда оказывает величию истинную поддержку в горе, за бутылку. С ее помощью он нашел в себе силу ругать и клясть судьбу, и бросать ей вызов, и чваниться ею. Другого утешения он не получал, так как ни разу ни единый друг не пришел к нему. Его жена, суд над которой был отложен до следующей сессии, навестила его только раз и на этом свидании так нещадно донимала, мучила и корила его, что он наказал смотрителю в другой раз не допускать ее к нему. С ним часто вел беседы ньюгетский священник, и нашу хронику очень бы украсило, если бы могли мы занести в нее все, что добрый человек говорил осужденному; но, к несчастью, нам удалось раздобыть только краткую запись одной такой беседы, сделанную стенографически лицом, подслушавшим ее. Мы ее здесь точно воспроизведем - в той самой форме, в тех словах, как она получена нами; и не можем не добавить, что мы в ней видим один из самых любопытных документов, какие для нас сохранила история, древняя или новая.
Глава XIII
Диалог между пастором Ньюгета и мистером Джонатаном
Уайлдом Великим, в котором священнослужитель с глубокой
ученостью толкует о смерти, бессмертии и прочих важных
предметах
Пастор. С добрым утром, сэр! Надеюсь, вы хорошо отдохнули в эту ночь?
Джонатан. Чертовски плохо, сэр. Мне так назойливо снилась проклятая виселица, что я то и дело просыпался.
Пастор. Нехорошо, нехорошо. Вы должны принимать все с полной покорностью. Мне хотелось бы, чтобы вы извлекли немного больше пользы из тех наставлений, которые я старался вам преподать, особенно в последнее воскресенье, и из следующих слов: "Кто творит зло, тот будет гореть на вечном огне, уготованном для диавола и ангелов его". Я старался пояснить вам, во-первых, что разумеется под _вечным огнем_, а во-вторых - кто есть _диавол_ и _ангелы его_. Далее я перешел к понятию о геенне {В его произношении получалось "гиене", - и, возможно, это слово так же выглядело бы у пастора и в написании. (Примеч. автора.)} и сделал некоторые выводы. Но я жестоко обманулся, если не убедил вас, что вы сами один из тех _ангелов_ и что, следственно, уделом вашим на том свете будет вечный огонь.
Джонатан. По чести, доктор, я очень мало запомнил из ваших выводов, потому что, когда вы объявили, на какой текст прочтете проповедь, я сразу же и заснул. Но объясните: вы развивали эти выводы тогда или решили повторить их сейчас в утешение мне?
Пастор. Я это делаю, чтобы выявить истинное значение ваших многообразных грехов и таким путем привести вас к покаянию. Воистину, обладай я красноречием Цицерона или, к примеру, Туллия, его бы недостало, чтобы описать муки ада или услады рая. Нам ведомо только одно: что _сего и ухо не вняло и для сердца сие непостижимо_. Кто же ради жалких соображений богатства и утех мира сего захочет поступиться таким невообразимым блаженством! Такими радостями! Такими усладами! Или кто добровольно подвергнет себя угрозе такого страдания, при одной мысли о котором содрогается разум человеческий? Кто же, находясь в полном рассудке, предпочтет последнее первым?
Джонатан. А и вправду, кто? Уверяю вас, доктор, я и сам куда как больше хочу быть счастливым, чем несчастным. Но {Этот кусок был так перемаран, что его не везде удалось прочитать. (Примеч. автора.)} . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пастор. Ничего не может быть проще. Св. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Джонатан. . . . . . . . . . . . . . . Коль скоро постигнешь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ни один человек. . . . . . . . . . . . . . . жить тем. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . тогда как духовенство, несомненно . . . . . . . . . . . . . . . . . . . возможность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . более осведомл. . . . . . . . . . . . . . .все виды порока . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пастор. . . . . явл . . . . атеистом . . . . . . . . . . . . . . . . . деист. . . . . . . ариа. . . . . нианин . . . . . . . . . . . повешен . . .. сожжен . . . . . в масле . . . . жар . . . . . . дьяв . . . . . лы его . . . енна огнен . . . . . чная пог . . . . . ель . . . . . . . . .
Джонатан. Вы. . . .запугать меня до потери рассудка. Но добрый . . . .. будет несомненно милостивей, чем его дурной . . . Если бы я уверовал во все, что вы говорите, я попросту помер бы от несказанного ужаса.
Пастор. Отчаяние греховно. Уповайте на силу покаяния и милосердие божие; и хотя вам, несомненно, грозит осуждение, но есть место и для милости: ни для единого смертного, за исключением того, кто отлучен от церкви, не потеряна надежда на избавление от казни вечной.
Джонатан. Вот я и надеюсь, что казнь еще отменят и я уйду от _крючка_. У меня сильные связи, но, если дело не выгорит, никаким запугиванием вы не отнимете у меня мужества. Я не умру, как трусливый сводник. Черт меня побери, что значит умереть? Не что иное, как попасть в одну компанию с платонами и цезарями, сказал поэт, и со всеми прочими великими героями древности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пастор. Все это очень верно, но жизнь тем не менее отрадна; и, по мне, лучше уж жить для вечного блаженства, чем отправиться в общество этих язычников, которые, несомненно, пребывают в аду вместе с дьяволом и ангелами его; и как ни мало вы, по-видимому, этого опасаетесь, вы можете оказаться там же, и раньше, чем вы ждете. И где тогда будут ваши пересмешки и чванство, ваше бахвальство и молодечество? Вы тогда рады будете дать больше за каплю воды, чем когда-либо давали за бутылку вина.
Джонатан. Ей-богу, доктор, кстати напомнили! Как вы насчет бутылки вина?
Пастор. Я не стану пить вино с безбожником. Я считал бы, что в такой компании третьим будет дьявол, ибо, зная, что вы ему обречены, он, возможно, захочет поскорее захватить свое.
