Ирина Грекова - Пороги
Еще один пункт обвинения: Фабрицкий насильно приписывает себя в качестве соавтора всем сотрудникам отдела. Мне такие факты неизвестны. Пожалуйста, поднимите руку, кто печатался в соавторстве с Фабрицким?
(Коринец поднимает руку.)
Дятлова. Вы печатались в соавторстве с Фабрицким? И что это было?
Коринец. Статья в стенгазете. (Смех.)
Дятлова. Думаю, вопрос ясен. Так же обстоит дело и с другими обвинениями. Впрочем, нет. Одно из них справедливо. Анонимщик утверждает, что мы с Фабрицким друзья. Это я подтверждаю с гордостью. Прибавлю: и воевали вместе, хотя я обычно об этом не говорю. Все-таки быть ветераном войны не каждой женщине приятно. (Смех.) Я не знаю, кто это писал. (Председатель останавливает.) Что вы мне затыкаете рот? Не знаю и не догадываюсь! Но кто бы ни писал, это классический подлец. Если он сидит сейчас среди нас, пусть плюнет самому себе в рожу. (Смех.)
Кротов. Анна Кирилловна!
Дятлова. Умолкаю.
Малых. Дайте и мне. В анонимках все клевета и вонючая ложь! Как будто лопнула канализационная труба и хлынул поток дерьма...
Кротов. Смягчайте свои выражения.
Малых. Извиняюсь. (Смех.) Таких людей, как Александр Маркович, надо заносить в Красную книгу! Разве он хуже, менее достоин охраны, чем какой-нибудь венценосный журавль? Он венценосный руководитель!
Фабрицкий. Смягчайте свои выражения. (Смех.)
Малых. Если этот тип сидит сейчас здесь, то он должен подать заявление об уходе. А не подаст, мы все равно узнаем, кто он, и выгоним с позором. (Аплодисменты.)
Ган. Я с самого начала знал об анонимках, и мне было нелегко хранить тайну. Александр Маркович правильно поступил, что добился гласности. В анонимках нет ни слова правды. У нас немало недостатков, но содержание анонимок с ними не коррелировано. Если бы я писал анонимку, поверьте, я бы написал ее лучше. (Смех.) Разоблачить анонимщика необходимо, но не надо играть в любительский сыск. Мы должны не кустарничать, а передать дело в руки правосудия. Если нельзя подавать в суд от лица отдела, добьемся, чтобы дело возбудил партком.
Ярцева. Я, как и все, возмущена обвинениями в адрес Александра Марковича. Коснусь одного пункта, о котором еще никто не говорил: это обвинение в бабничестве. Может быть, Александр Маркович в душе и бабник, но в отделе он этого никак не проявляет. Я это знаю из достоверных источников и даже по собственному опыту. (Смех.)
Фабрицкий. Спасибо, Даная. (Смех.)
Толбин. Я считаю, что Александр Маркович прекрасно руководит отделом. У него просто талант руководителя. Мы с ним находимся в теплых, дружеских отношениях, и я горжусь этой дружбой. С его стороны я всегда встречал горячую поддержку. К диссертации Георгия Фабрицкого я не имел никакого отношения.
Что касается докторов, то они работают с полной отдачей. Я всегда восхищался тем, как руководят своими аспирантами Полынин и Дятлова. Большое количество докторов — честь для отдела. Присоединяюсь к мнению, что желательно дело передать в прокуратуру, но сомневаюсь, что она за него возьмется.
Малых. Возьмется, если нажать как следует!
Вишнякова. Я не доктор и не близкий Александру Марковичу человек. Один раз, правда, он подвез меня на машине к Финляндскому вокзалу. (Смех.) У нас с ним бывали разные мнения, мы спорили, иногда резко. Например, я считала, что дисплей нужно делать, а он — что не нужно. Но он всегда относится к чужому мнению терпимо. Эта терпимость, чувство юмора и неизменная доброжелательность — замечательные черты Александра Марковича. Правда, порой он бывает слишком запутан, не всегда до конца искренен, играет в тайну. Элемент игры, безусловно, есть в его поведении. Может быть, это и хорошо, не берусь судить. Хорошо, когда человек встречает неприятности играя, я этого не умею. И, безусловно, хорошо, что анонимки преданы гласности: туман спадает, ситуация проясняется. Последнее время мы все чувствовали что-то неладное, но нас ни во что не посвящали.
Теперь об авторе анонимных писем... (Председатель останавливает.) Я не делаю предположений. Но его позиция уязвима. Никто из нас не безукоризнен, но каждому дано видеть свои поступки и понимать, что в них хорошо, а что плохо. Автор писем поступил плохо и сам это понимает. Если бы он думал, что поступил хорошо, он бы подписывал письма. Такая позиция вызывала бы если не согласие, то понимание и даже уважение. Но позиция, занятая автором, ничего, кроме презрения, не заслуживает.
Шевчук. То, что происходит сейчас в нашем коллективе, имеет большое научно-методологическое значение. Лично я занимаюсь моделями поведения личности в условиях стресса. В конфликтной ситуации — а наша ситуация, безусловно, конфликтна — важно противостояние не интересов, а парадигм. Пока шло обсуждение, я на эту тему написал стихи.
Голоса. Не надо, не надо!
Шевчук. Возможно, вы их прочтете в журнале «Химия и жизнь». Так или иначе я доволен ходом дискуссии.
Малых. А где ваше мнение по анонимным обвинениям? Ложь это или правда?
Шевчук. Разумеется, ложь. Но важно другое. Писание анонимок — одна из форм реакции личности на стресс. Для этого явления пора создать математическую модель и проанализировать ее на устойчивость. Произвести классификацию анонимок... Их сюжеты, как учит практика, повторяемы, хорошо укладываются в мою теорию типов...
Голоса. Хватит! Все ясно! Прекратить прения!
Кротов. Поступило предложение закрыть прения. Кто «за»? Подавляющее большинство. Кто «против»? Нет. Кто воздержался? Магдалина Васильевна. Предложение принято. Пользуясь правом председателя, я выскажусь буквально в нескольких словах, а потом дам заключительное слово Александру Марковичу. Есть возражения?
Голоса. Нет, нет!
Кротов. Я буду краток. Если автор писем сидит сейчас среди нас, то ему надо уйти из института. Причем не завтра, а сегодня. Немедленно!
Голос с места. Куда уйти?
Кротов. Куда хочет. На улицу!
(Нешатов выходит из зала. Все молчат. Через одну-две минуты за ним выходит Ган.)
Кротов. Я не ожидал такой реакции. Продолжим собрание. Слово предоставляется Александру Марковичу.
Фабрицкий. Обсуждение приняло несколько необычную форму. Я думаю, что Максим Петрович поторопился со своим заявлением.
Кротов. Вы правы. Я ошибся.
Фабрицкий. Товарищи, вы понимаете, я взволнован. Не так уж часто вы видели меня взволнованным. Говоря честно, я тронут. Обсуждение было организовано по моей просьбе. Я, так сказать, тонул и звал на помощь, и мне ее оказали. Даже, пожалуй, в преувеличенных размерах. По моему адресу было сказано больше теплых слов, чем я заслуживаю. Постараюсь не зазнаваться и в дальнейшем оправдать ваше доверие.
Коллектив у нас замечательный. Меня всегда радовала здоровая, дружная атмосфера в отделе. Теперь эта атмосфера под угрозой. Нам нужно мобилизовать весь наш разум, все нервы, чтобы с честью выйти из испытания. Я благодарен товарищам, поддержавшим предложение о передаче этого дела на рассмотрение по официальным каналам.
Кротов. Предлагаю выбрать комиссию для составления обоснованного письма в партком в составе трех человек.
Голос с места. Кротов.
Кротов. Сам накликал. (Записывает.)
Голос. Малых.
Малых. Меня нельзя. Я слишком зол!
Кротов. Малых. (Записывает.)
Голос. Ган. (Кротов записывает.)
Кротов. Кто за эти три кандидатуры? Против? Воздержался? Принято единогласно. (Собрание закрывается.)
Подписи:
Председатель М. Кротов.
Секретарь В. Бабушкин.
29. Деловое предложение
Когда Ган вышел вслед за Нешатовым, того не было видно. Позднее время, институт опустел. С площадки вниз расходились две лестницы, одна была пуста, а с другой, издали, слышались чьи-то шаги.
— Юрий Иванович, где вы? — окликнул Ган.
Ответа не было. Шаги утихли.
— Подождите меня, — крикнул Ган, — я сейчас спущусь.
Молчание. Ган непроворно, на плохо гнущихся ногах спустился на два марша. Там снова была площадка, от которой лестница расходилась на две. Опершись руками на перила одной из них, ссутулившись, с безумным лицом стоял Нешатов. Что-то нетопыриное было в его облике.
— Юрий Иванович, — обратился к нему Ган, — объясните мне свое поведение.
— А почему я должен вам его объяснять?
— Мы с вами как будто были друзьями.
— У меня нет друзей.
— Во всяком случае, я чувствую себя ответственным за вашу судьбу. За вашу душу, о бессмертии которой я так усердно заботился.
— У меня нет души.
