Тимберлейк Вертенбейкер - Для блага Отечества
КОЛЛИНЗ. Нам известно, Джордж, как вы проявляете сострадание к местным грешницам.
ТЕНЧ. Преступление есть преступление. Человек либо преступает закон, либо не преступает. Если преступил, значит, он преступник. все логично. Возьмите, к примеру, здешних дикарей. Дикарь он и есть дикарь, потом что ведет себя диким образом. И было бы глупо ожидать от него чего-либо иного. Они даже лодку толком смастерить не умеют.
ФИЛЛИП. Их можно обучить.
КОЛЛИНЗ. А зачем? По-моему они и так вполне счастливы, и нет у них ни малейшего желания строить лодки или дома. Им незнакомы ни жадность, ни тщеславие.
ФЭДДИ (глядя на Ральфа). Чего не скажешь о некоторых.
ТЕНЧ. Да, про наших каторжников этого не скажешь. Но причем здесь пьеса? Речь может идти самое большее о том, чтобы немного развлечься, заполнить, так сказать, часы досуга.
КЭМПБЕЛЛ. Пш-кхм... Это... Каторжники... Бездельники до мозга и костей... Время-то впустую...
ДОУЗ. По-моему, мы как раз занимаемся тем, что тратим впустую наше драгоценное время. Будет пьеса, не будет пьесы - мир от этого не изменится.
РАЛЬФ. Но нравы местного общества могут измениться.
ФЭДДИ. Младший лейтенант Кларк вознамерился изменить общественные нравы!
ФИЛЛИП. Уильям!
ТЕНЧ. Мой дорогой Ральф, кучка валяющих дурака каторжников, даже если они смогут выговорить слова, написанные каким-то придурком из Лондона, вряд ли способны что-либо изменить.
РАЛЬФ. Джордж Фаркер не придурок. К тому же, он ирландец.
РОСС. Ирландец! Буду я еще слушать, что там написал какой-то ирландец!
КЭМПБЕЛЛ. Пш-кхм... Ирландцы... Дикий народ... Дикий...
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Надеюсь, Ральф, там нет католической ереси.
РАЛЬФ. Джордж Фаркер был офицером, как и мы.
ФЭДДИ. Который спал и видел, как его повысят в звании.
РАЛЬФ. Из гренадеров.
КЭМПБЕЛЛ. Э... Хм... Гренадеры... Наберут гранат... Швырк! Швырк! И бегом назад.
РАЛЬФ. Пьеса называется "Офицер-вербовщик".
КОЛЛИНЗ. Сдается мне, я ее видел в Лондоне. Да, да! Точно видел. Там еще был такой сержант, как его? Сержант Кайт! Уж как он только не изгилялся, чтобы угодить своему капитану.
ФЭДДИ. Роль прямо для вас, Ральф.
КОЛЛИНЗ. Уильям, если вам нечего сказать по существу дела, лучше помалкивайте.
М о л ч а н и е .
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Так о чем пьеса, Ральф?
РАЛЬФ. Офицер-вербовщик и его друг влюблены в двух дам из Шрусберри. На их пути возникают разные преграды, но они их с успехом преодолевают, и в финале две девицы становятся их женами.
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. То есть пьеса утверждает священность брачных уз.
РАЛЬФ. Да, да, именно это она утверждает.
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Пожалуй, вреда такая пьеса не принесет. А, может, будет и польза. Мне никак не удается убедить каторжников вступать в законный брак и отказаться от преступного сожительства в пороке.
РОСС. Узы! Пьесы! Может, нам еще бал закатить для каторжников?!
КЭМПБЕЛЛ. Угу-угу... Кулачные бои...
ФИЛЛИП. У некоторых из них срок каторги истекает через несколько лет. Они будут восстановлены в правах и примут участие в строительстве нового общества в этой колонии. Их надо поощрять в стремлении мыслить и действовать, как подобает свободным и сознательным членам общества.
ТЕНЧ. Не понимаю, Артур, как вы собираетесь преуспеть в этом с помощью комедии о похождениях двух влюбленных офицеров?
ФИЛЛИП. Театр это зеркало цивилизации. Наша страна дала миру великих авторов: Шекспир, Марло, Джонсон. А в наше время - Шеридан. Каторжники будут изъясняться высоким, изящным слогом, способным выразить тончайшие и доселе неведомые им чувства. Вся колония, а нас здесь несколько сотен, будет смотреть спектакль, и пусть хоть на несколько часов мы перестанем делиться на презренных каторжников и ненавистных тюремщиков. Кто-то будет смеяться, кто-то будет растроган, а кто-то, может, задумается. Вы, Уоткин, знаете другой способ добиться всего этого?
ТЕНЧ. Каторжники будут смеяться над офицерами. Я не уверен, что это здорово, Артур.
КОЛЛИНЗ. Смеяться будут только над сержантом Кайтом.
РАЛЬФ. Что касается главного героя, то этот молодой человек благороден и хорош собою.
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Надеюсь, Ральф, он не развратник? Слышал я, что герои нынешних пьес все как один повесы и поощряют распущенность нравов в женщинах. Так, говорите, они женятся? Но до этого они... м-м-м... ничего такого? Это не вынужденный брак?
РАЛЬФ. Они женятся по любви и ради приумножения достатка.
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Тогда все в порядке.
ТЕНЧ. Чтобы строить новую цивилизацию, есть вещи поважнее, чем пьесы. Если уж учить чему-то каторжников, то строительству домов, обработке земли. Привейте им уважение к чужой собственности. Наконец, научите их бережливости, а то они недельный запас проедают за один вечер. Но главное ( научите каторжников трудиться. Это важнее и полезнее, чем просто сидеть и потешаться над комедией.
ФИЛЛИП. Греки считали, что посещение театра - долг каждого гражданина. Считалось, что это тоже труд, требующий внимания, терпения и умения выносить справедливые суждения.
ТЕНЧ. Однако, Артур, греков завоевали более практичные римляне.
ФИЛЛИП. Действительно, римляне лучше умели строить мосты и дороги, но при этом они из века в век жалели, что они не греки. К тому же, Рим пал под натиском варваров. Но еще до того, он стал жертвой собственной мелочности и бездуховности.
ТЕНЧ. Вы хотите сказать, что будь у римлян театр получше, Рим стоял бы и поныне?
РАЛЬФ (громко). А почему мы нет?
Все смотрят на него. РАЛЬФ продолжает быстро и взволнованно.
У меня был совсем небольшой опыт. Всего несколько часов. Но даже за это время я почувствовал, как что-то стало меняться. Я попросил нескольких женщин почитать текст пьесы. Вы знаете, что это за женщины. Многие из них ведут себя хуже животных. Так вот, мне показалось, что одна или две, не все, конечно, но одна или две, произнося отточенные фразы, сочиненные мистером Фаркером, обрели какое-то достоинство. Мне показалось... показалось, что грязи, которая покрывает их души, стало меньше. Вот Мэри Бренэм, она чудесно читала. И кто знает, может, именно благодаря этой пьесе она не побежит за первым встречным матросом, который поманит ее куском хлеба.
ФЭДДИ (сквозь зубы). Уж лучше она побежит за тобой.
РОСС. Так вот откуда дует ветер.
КЭМПБЕЛЛ. У-у-у... Буря... У-у-у...
РАЛЬФ (стараясь перекричать их). Я говорю о Мэри Бренэм, но это может принести пользу, пусть малую, всем каторжникам, да и нам тоже. Хоть на время мы забудем о запасах продовольствия, о виселицах, о плетях. Мы представим себе, что мы в театре, в Лондоне, и что наши жены и дети рядом с нами, то есть мы... мы сможем...
ФИЛЛИП. Возвыситься.
РАЛЬФ. Возвыситься над тьмой... над...
ДЖОНСТОН. Над жестокой...
РАЛЬФ. Над жестокостью... и вспомним, что в каждом из нас есть крупица добра... и вспомним...
КОЛЛИНЗ. Англию.
РАЛЬФ. Англию.
П а у з а .
РОСС. Где это наш лейтенантик научился так складно говорить?
ФЭДДИ. Не иначе ему опять кто-то приснился.
ТЕНЧ. Ваши утверждения, Ральф, голословны. Два часа представления ( может, будет весело, а может, скучно. Дело не в этом. Дело в том, что когда каторжники репетируют, они не работают. Это расточительство. Никому не нужное расточительство!
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Меня по-прежнему беспокоит содержание...
ТЕНЧ. Причем здесь содержание?
РОСС. А если эта пьеса учит неповиновению? Неподчинению офицерам? Тут один шаг до революции.
КОЛЛИНЗ. Поскольку мы все согласны, что вреда от пьесы не будет, а возможно, она даже принесет пользу, поскольку никто не возражает, кроме майора Росса, хотя он сам толком не может объяснить, чем вызваны его возражения, предлагаю разрешить Ральфу приступить к репетициям. Кто-нибудь против?
РОСС. Я, я...
КОЛЛИНЗ. Мы приняли ваши возражения к сведению, Робби.
КЭМПБЕЛЛ. А вот я... я...
У м о л к а е т .
КОЛЛИНЗ. Благодарю вас, капитан Кэмпбелл. Доуз? Доуз, вернитесь, пожалуйста, на землю и удостойте нас вашим вниманием.
ДОУЗ. Что? Нет?.. Почему нет? При условии, что я не обязан это смотреть...
КОЛЛИНЗ. Джонстон?
ДЖОНСТОН. Я за.
КОЛЛИНЗ. Фэдди?
ФЭДДИ. Я против.
КОЛЛИНЗ. Можно узнать, почему?
ФЭДДИ. Режиссер не вызывает у меня доверия.
КОЛЛИНЗ. Тенч?
ТЕНЧ. А, пустая трата времени.
КОЛЛИНЗ. Его преподобие, наш духовный пастырь, не возражает.
ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Я, конечно, пьесу не читал...
ТЕНЧ. Дэйви, вы передергиваете, так нельзя. С присущим вам высокомерием...
КОЛЛИНЗ. Не думаю, Уоткин, что вам пристало обвинять кого-либо в высокомерии.
ФИЛЛИП. Джентельмены, прошу вас.
КОЛЛИНЗ. Его превосходительство, насколько я понимаю, поддерживает идею пьесы. Я же со своей стороны убежден, что это будет весьма интересный эксперимент. Итак, нам остается только пожелать Ральфу удачи.
РОСС. Я категорически против. Все эти ваши словечки заумные. Фа-фа-фа! Му-му-му! Греки, римляне, эксперимент! Вам лишь бы своего добиться. Все значительно серьезнее, чем вы думаете. Я знаю одно: эта пьеса... эта пьеса... порядку конец. Начнется бардак. Театр распространяет крамолу. А вы, господин губернатор, уполномочены Его Величеством возводить крепости, строить города, создавать армию, а в колонии поддерживать железную дисциплину. Вместо этого вы тут собираетесь устроить балаган с какой-то развратной пьеской. Я буду вынужден писать об этом в Адмиралтейство.
