Пятая колонна. Рассказы - Эрнест Миллер Хемингуэй
– Ça va[75], – ответил тот.
– Rour moi ça ne va pas[76], – сказал Джонсон.
– Мсье разводится, – объяснил первый.
– А-а! – сказал второй.
– Ага, – сказал третий.
– Ну, – сказал Джонсон, – тема, кажется, исчерпана. Вам вряд ли интересны мои неприятности, – он обращался к первому носильщику.
– Ну почему же, – сказал тот.
– Тем не менее давайте поговорим о чем-нибудь другом.
– Как скажете.
– О чем же нам поговорить?
– Вы занимаетесь спортом?
– Нет, – сказал Джонсон. – А вот моя жена занимается.
– А чем вы увлекаетесь?
– Я писатель.
– За это много платят?
– Нет. Но потом, когда вы становитесь знамениты, тогда – да.
– Интересно.
– Нет, – сказал Джонсон. – Ничуть не интересно. Простите, джентльмены, но я вынужден вас покинуть. Надеюсь, вы разопьете другую бутылку сами.
– Но поезд придет только через сорок пять минут.
– Я знаю, – сказал Джонсон.
Подошла официантка, он расплатился за шампанское и за обед.
– Вы уходите, сэр? – спросила она.
– Да, – сказал Джонсон. – Хочу немного пройтись. Я оставлю здесь свои вещи.
Он замотал шею шарфом, надел пальто и шляпу. Снаружи валил снег. Он обернулся и через окно посмотрел на трех носильщиков, сидевших за столом. Официантка разливала по фужерам остатки шампанского из уже открытой бутылки. Закупоренную она унесла обратно в бар. По три франка с чем-то навара с каждого, отметил про себя Джонсон. Он отвернулся от окна и пошел по перрону. Там, в буфете, он вдруг подумал, что боль притупится, если с кем-нибудь поговорить об этом, но она не притупилась, лишь на душе стало мерзко.
Часть III. Сын члена Географического общества в Территэ
В станционном буфете Территэ было жарковато; ярко горели лампы, и столы были отполированы до блеска. На столах стояли корзинки с солеными крендельками в пакетиках из вощеной бумаги и лежали картонные подставки под пивные кружки, чтобы те не оставляли мокрых кругов на дереве. Сиденья резных стульев были потертыми, но очень удобными. На стене висели часы, в дальнем конце располагалась буфетная стойка, а за окном шел снег. За столиком под часами какой-то старик пил кофе и читал вечернюю газету. Вошел носильщик и объявил, что Симплонский восточный экспресс опаздывает из Сент-Морица на час. Официантка подошла к столику мистера Харриса; мистер Харрис только что закончил обедать.
– Экспресс опаздывает на час, сэр. Принести вам кофе?
– Если хотите.
– Прошу прощения?
– Хорошо, принесите, – сказал мистер Харрис.
– Благодарю вас, сэр, – сказала официантка.
Она принесла из кухни кофе, мистер Харрис положил в чашку сахар, размешал его ложкой и посмотрел в окно на снег, кружившийся в свете перронного фонаря.
– Вы говорите на каких-нибудь языках, кроме английского? – спросил он официантку.
– О да, сэр. Я говорю по-немецки, по-французски и еще на местных диалектах.
– И какой из языков вам больше нравится?
– Да вообще-то все они для меня одинаковы. Не могу сказать, что какой-то один нравится мне больше, чем другие.
– Хотите выпить? Кофе или чего-нибудь покрепче?
– О нет, сэр, нам не разрешают пить в буфете с посетителями.
– Может быть, сигару?
– О нет, сэр. – Она рассмеялась. – Я не курю, сэр.
– Я тоже, – сказал Харрис. – Я не согласен с Дэвидом Беласко.
– Прошу прощения?
– Беласко. Дэвид Беласко. Его всегда можно узнать по воротничку, пристегнутому задом наперед. Но я с ним не согласен. К тому же он уже умер.
– Я могу идти, сэр?
– Конечно, – сказал Харрис.
Он подался вперед и стал смотреть в окно. Старик в другом конце зала сложил газету. Он посмотрел на мистера Харриса, взял свою кофейную чашку с блюдцем и подошел к его столу.
– Прошу прощения, если помешал, – сказал он по-английски, – просто мне пришло в голову, что вы можете быть членом Национального географического общества.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Харрис.
Пожилой джентльмен сел.
– Не хотите ли еще кофе или ликеру?
– Благодарю вас, нет, – сказал джентльмен.
– Тогда, может быть, выпьете со мной кирша?
– Не откажусь. Но позвольте мне вас угостить.
– Нет уж, угощаю я.
Харрис подозвал официантку. Старик достал из внутреннего кармана пальто кожаный бумажник, снял широкую резинку, которым тот был перетянут, вынул несколько карточек, перебрал их и одну вручил Харрису.
– Вот мой членский билет, – сказал он. – Вы знакомы в Америке с Фредериком Дж. Русселем?
– Боюсь, что нет.
– Насколько я знаю, он очень знаменит.
– А откуда он? Из каких краев в Соединенных Штатах?
– Из Вашингтона, разумеется. Разве не там находится руководство Общества?
– Полагаю, что там.
– Полагаете? Вы не уверены?
– Я давно не был в Штатах, – сказал Харрис.
– Значит, вы не являетесь членом Общества?
– Нет. А вот мой отец является. Он состоит в Обществе много лет.
– Тогда он должен знать Фредерика Дж. Русселя. Руссель – один из руководителей Общества. Позволю себе упомянуть, что именно он дал мне рекомендацию для вступления в него.
– Рад слышать.
– Жаль, что вы не являетесь членом. Но ведь ваш отец мог бы вас рекомендовать.
– Думаю, да, – сказал Харрис. – Нужно будет озаботиться этим по возвращении.
– Очень советую вам это сделать, – сказал джентльмен. – Вы, конечно, читаете журнал?
– Конечно.
– Видели номер, посвященный североамериканской фауне, с цветными иллюстрациями?
– Да. Он есть у меня, в Париже.
– А номер о вулканах Аляски?
– Это просто чудо.
– Мне еще очень понравились фотографии диких животных, сделанные Джорджем Шересом-третьим.
– Они были обалденные.
– Прошу прощения?
– Превосходные снимки. Старина Шерес…
– Вы называете его «старина»?
– Мы старые друзья, – сказал Харрис.
– Неужели? Так вы знаете Джорджа Шереса-третьего? Должно быть, он очень интересный человек.
– Так и есть. Пожалуй, он самый интересный человек среди всех моих знакомых.
– А Джорджа Шереса-второго вы тоже знаете? Он такой же интересный?
– О нет, он не такой интересный.
– А я думал, что он тоже должен быть очень интересным человеком.
– Знаете, это странно, но он совсем не такой интересный. Я сам не раз задумывался – почему так?
– Гм, – сказал джентльмен. – Мне казалось, в этой семье все должны быть интересными людьми.
– Вы помните номер, посвященный пустыне Сахара? – спросил Харрис.
– Пустыне Сахара? Это же было лет пятнадцать назад.
– Верно. Это был один из любимых номеров моего отца.
– А более поздние ему не нравятся?
– Нравятся, наверное. Но тот, о Сахаре, он очень любил.
– Да, тот номер был великолепен. Но, с моей точки зрения, его художественные достоинства намного превосходили его научную ценность.
– Не знаю, – сказал Харрис. – Ветер, несущий всю эту песчаную массу, араб со своим верблюдом, молится, стоя на коленях, лицом в сторону Мекки…
– Насколько я помню, там араб стоял и держал верблюда в поводу.
– Вы совершенно правы, – сказал Харрис. – Я спутал с книгой полковника Лоуренса.
– Книга Лоуренса вроде бы об Аравии.
– Ну разумеется, – сказал Харрис. – Просто этот араб напомнил мне о ней.
– Должно быть, полковник – очень интересный молодой человек.
– Думаю, да.
– Вы не знаете, чем он теперь занимается?
– Служит в Королевских военно-воздушных силах.
– Зачем?
– Наверное, ему нравится.
– Как вы думаете, он состоит в Национальном географическом обществе?
– Сам хотел бы знать.
– Он был бы очень полезным членом Общества. Он из тех, кого туда охотно принимают. Я был бы счастлив дать ему рекомендацию, если вы считаете, что его примут.
– Думаю, примут.
– Я уже давал рекомендации – одному ученому из Веве и своему коллеге из Лозанны, и оба были избраны. Наверняка в Обществе обрадуются, если я выдвину полковника Лоуренса.
– Прекрасная идея, – сказал Харрис. – Вы часто здесь бываете?
– Я
