Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)
Быстро, словно для того, чтобы избавиться от сомнений, даже от страха, сорвала она папиросную бумагу и набросилась на письма. И она читала их, читала одно за другим, короткие и длинные, маленькие, торопливо набросанные записочки: "Завтра вечером, в семь часов, моя любовь!" Или: "Любимая, один только поцелуй прежде, чем я лягу спать!"; и длинные, во много страниц, написанные во время путешествий, которые он со своими коллегами совершал пешком; или те, что он писал вечером после концерта, тотчас по возвращении домой, чувствуя неодолимую потребность поделиться с нею своими впечатлениями; затем бесконечные письма, где он излагал планы на будущее, как они вместе будут путешествовать по Испании и по Америке, прославленные и счастливые... Она читала их все, все, - одно за другим, с неутолимой жаждой, - начиная с первого, которое он прислал ей вместе с нотами, и до последнего, датированного двумя с половиной годами позже, где он посылал лишь привет из Зальцбурга, - и когда она кончила, то уронила руки на колени и неподвижным взглядом уставилась на разбросанные вокруг листки. Почему это письмо было последним? Каким образом это кончилось? Как могло кончиться? Как могла пройти эта большая любовь? Никогда дело не доходило до разрыва, до размолвки, и внезапно все оборвалось. Когда?.. Она не знала. Ибо когда пришла та открытка из Зальцбурга, она его еще любила, осенью она еще видела его - да, той зимой, казалось, все снова ожило. Ей вспомнились прогулки, рука в руке, по хрустящему снегу, возле Карлскирхе, но когда же они гуляли в последний раз? Они так и не попрощались друг с другом... Этого она не могла понять. Как могла она сама так легко отказаться от счастья, ведь в ее власти было удержать его! Когда она перестала любить Эмиля? Неужели отупляющие повседневные заботы, тяготевшие над нею дома с тех пор, как она оставила консерваторию, лишили ее честолюбия, усыпили ее чувства? Неужели на нее отрезвляюще подействовало ворчанье ее родителей, их недовольство ее тесным общением с молодым скрипачом, которое не сулило ничего в будущем? И теперь она вспомнила, что позже он еще раз навестил их, после того как они несколько месяцев не виделись, и в прихожей поцеловал ее. Да, это было в последний раз. Она вспомнила также, как почуяла тогда, что его отношение к женщинам изменилось, что он, вероятно, пережил нечто такое, о чем она не должна знать, но никакой душевной боли она при этом не испытала. И Берта задавалась вопросом: не сложилось ли бы все иначе, если бы она была не столь добродетельна, если бы она так же легко принимала жизнь, как другие? Она подумала о подруге, с которой прекратила знакомство потому, что та была в связи с учеником театрального училища. И ей снова пришли на ум дерзкие слова Эмиля, сказанные им, когда они проходили мимо его окон, и страстное желание, охватившее ее, когда они стояли на набережной. Непонятно было ей: почему эти слова так мало подействовали на нее тогда, почему это желание пробудилось в ней лишь однажды и на такое короткое время? С каким-то беспомощным удивлением думала она о годах своей непорочной молодости и с внезапным мучительным стыдом, от которого кровь бросилась ей в голову, - о холодной готовности, с какой отдалась нелюбимому человеку. И она впервые ощутила горечь при мысли, что все счастье, которое она познала как женщина, были объятья этого нелюбимого человека. Так вот что сулила ей жизнь, вот чем оказалось на самом деле это желанное, таинственное счастье! И смутное недовольство стало нарастать в ней, недовольство против всего и всех, против живых и мертвых. Она негодовала на своего покойного мужа, на своих умерших родителей, сердилась на людей, среди которых жила, - на глазах у них она не могла себе ничего позволить; была раздражена против фрау Рупиус, которая отнеслась к ней не столь дружески, чтобы она могла обрести в ней опору, ненавидела Клингемана за то, что он так уродлив и ничтожен и все-таки смеет ухаживать за нею, и, наконец, все возмутилось в ней против возлюбленного ее молодых лет за то, что он не был более настойчив, за то, что лишил ее высшего счастья и оставил ей только светлые, но мучительные воспоминания. И вот теперь она, одинокая, сидит у себя в комнате, среди поблекших воспоминаний бесцельно и безрадостно прожитой молодости, не за горами время, когда уже не останется ни надежд, ни желаний, - жизнь утекла между пальцев, а сама она - алчущая и нищая.
Она собрала все письма и остальные бумаги, как попало побросала их в сумку, заперла ее и подошла к окну. Близился вечер, ласковым ветром повеяло с виноградников; глаза ее горели от невыплаканных слез обиды, а не скорби. Что ей делать теперь? Еще недавно она без упований, без страха оглядывала дни, ночи, месяцы, годы, которые ей предстояло прожить, а сейчас с ужасом думала лишь об одном сегодняшнем вечере. В этот час она обычно возвращалась с прогулки; сегодня она отослала няню с малышом, так как совсем не стремилась увидеть его; да, на мгновенье и ребенка словно коснулась охватившая Берту ярость против всего человечества и против судьбы, в своем безмерном ожесточении она испытывала даже зависть к людям, которые прежде вовсе не казались ей достойными зависти. Она завидовала жене доктора Мартина за то, что муж так нежно относится к ней; табачнице, которую любили Клингеман и капитан; своей невестке, sa то, что она уже стара; Элли - за то, что она еще молода; она завидовала служанке, которая сидела на бревнах с солдатом и громко смеялась. Она не могла дольше усидеть дома, надела соломенную шляпу, взяла зонтик и поспешно вышла на улицу. Здесь ей стало немного легче. В комнате она чувствовала себя несчастной, теперь же она была лишь раздосадована.
На главной улице она встретила супругов Мальман, их детям она давала уроки музыки. Фрау Мальман уже знала, что Берта вчера заказала себе платье у венской портнихи, и теперь с важностью рассуждала на эту тему. Потом Берта встретила деверя - он шел ей навстречу по каштановой аллее.
- Ты вчера была в Вене, что ты там делала? - спросил он. - Завела какую-нибудь интрижку?
- Как? - переспросила Берта и испуганно посмотрела на него, словно ее уличили в чем-то.
- Нет? Ничего не было? Ты ведь ездила с фрау Рупиус; наверное, все мужчины бегали за вами.
Она посмотрела на его лицо: глаза его блестели, как в те дни, когда ему случалось выпить лишнее; она вспомнила, как кто-то предсказал, что Гарлана хватит удар.
- Я намерен тоже вскорости опять побывать в столице, - сказал он, - я не был там с незапамятных времен, хочу снова повидать некоторых моих клиентов. Вы с фрау Рупиус могли бы в следующий раз взять меня с собой.
- С удовольствием, - ответила Берта, - мне придется вскоре поехать туда на примерку.
Гарлан засмеялся.
- О да, ты можешь взять меня с собой, когда будешь примерять.
Он придвинулся к ней ближе, чем полагалось. Это была его обычная манера. К шуткам его Берта тоже давно привыкла; но сегодня все это было ей особенно противно. Ее до крайности возмущало, что именно этот человек постоянно с таким подозрением говорит о фрау Рупиус.
- Сядем, если хочешь, - сказал Гарлан. Они сели отдохнуть на скамью. Гарлан вынул из кармана газету.
- А! - невольно вырвалось у Берты.
- Хочешь, возьми, - сказал Гарлан.
- Твоя жена уже прочла ее?
- Ну, что ты, - ответил Гарлан, протягивая газету, - хочешь, возьми.
- Если ты можешь без нее обойтись.
- Ради тебя с удовольствием. Можно и вместе почитать. - Он придвинулся ближе к Берте и развернул газету.
Рука об руку подошли супруги Мартин и остановились перед ними.
- Уже вернулись из дальних странствий? - спросил господин Мартин.
- Ах да, вы были в Веке, - сказала фрау Мартин, прильнув к мужу. - И с фрау Рупиус? - прибавила она, и это прозвучало, как колкость.
Берте пришлось снова рассказывать о своем платье. Она уже делала это почти механически, но чувствовала, что давно не была так привлекательна, как сегодня. Мимо прошел Клингеман; он поклонился с насмешливой вежливостью и посмотрел на Берту так, будто выражал ей сожаление, что ему и ей приходится общаться с подобными людьми. Берте казалось, что сегодня ей дано читать мысли людей по их глазам.
Стало темнеть. Все двинулись вместе з обратный путь. Берта вдруг забеспокоилась, что не встретила сына. Она пошла вперед с фрау Мартин. Та заговорила о фрау Рупиус. Она хотела непременно выяснить, не заметила ли Берта чего-нибудь.
- Но чего же именно, фрау Мартин? Я проводила фрау Рупиус к ее брату и заехала за ней туда же.
- И вы убеждены, что фрау Рупиус была все время у своего брата?
- Я, право, не знаю, в чем подозревают фрау Рупиус! Где же ей еще быть?
- Ах, - сказала фрау Мартин, - вы действительно так наивны или только притворяетесь? Вы совершенно забыли... - И она шепнула Берте на ухо нечто такое, от чего та вспыхнула. Никогда не слыхала она от женщины такого выражения. Она была возмущена.
- Фрау Мартин, - сказала она, - ведь я тоже нестарая женщина, и вы видите, что можно отлично жить и так.
