Элизабет Гоудж - Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны
Дверь в заднем конце зала открылась, и вошел крупный мужчина, он был выше других, на плече у него сидел огромный черный петух, в руках он держал ружье, а на поясе у него болталась пара мертвых кроликов. Он был одним из тех, от кого они спасли Тишайку. За ним шли еще пятеро, которые несли корзины, полные свежей рыбы. Они отдали одну из корзин человеку у жаровни, и тот принялся чистить рыбу и печь ее на угольях. Мужчины сняли сапоги и расположились отдыхать на скамьях, стоящих вдоль стен.
Мария сосчитала их. Всех вместе их было двадцать. Двадцать здоровенных мужчин и один здоровенный петух против двух детей, очень маленькой собачки и кота.
Как только мясо и рыба были готовы, трапеза началась. Люди из Темного Леса придвинули скамьи и с жаром накинулись на еду. У детей закипела кровь в жилах, когда они увидели, «как эти люди наслаждаются ворованной едой. Рыба пахла замечательно. У них в Усадьбе никогда не было такой рыбы. Даже рыбные головы для Захарии приходилось возить из города, и они были совсем не такого качества. Захария очень хорошо почувствовал разницу, потому что когда они принялись за рыбу, он начал сглатывать слюну и тихонько урчать.
Кто-то когда-то говорил Марии, что ворованная еда и питье невкусны, но скоро она поняла, что это утверждение ложно, потому что никогда не видела, чтобы кто-то так наслаждался едой, как эти злодеи — даже она сама и сэр Бенджамин уступали им. Они начали есть в очень плохом настроении, но чем больше мяса сэра Бенджамина, сидра, яиц и хлеба мистера Булочки и прекрасной рыбы из Бухты Доброй Погоды исчезало в их глотках, тем веселей и веселей они становились, пока, наконец, они не начали кричать во все горло, смеяться, петь и барабанить по столу. Они подняли такой шум, что черный петух взлетел, уселся на стропила и начал кричать, и под аккомпанемент его крика они пели свою песню.
«Мрак-мрак!», — доносилось оттуда. — «Ку-ка-рак. Как вы там живете, как? Мрак-мрак-как-как?»
ПЕТУШИНАЯ ПЕСНЯМы из северных лесов,Звероловы, рыбаки,С моря, с пустоши, с холмов,Мы свободны и дики.
На гербе у нас петухИ высокая сосна,По утрам кричит петух,Пробуждаясь ото сна.
Любим ветер, шторма вой,Снег и холод и метель,Темный ужас, страх ночнойМы для взрослых и детей.
На гербе у нас петух,Черный-черный, словно ночь,И когда кричит петух,Разбегаются все прочь.
Полон шлемов, топоров,И дубин, мечей, щитов,И отчаянных бойцовЗамок средь густых лесов.
На гербе у нас петух,Мы охотники до драк,И всегда кричит петух:«Мрак, мрак, мрак, мрак».
Тут заиграла дудочка Робина, которую он достал из кармана. Поймав мелодию песни, он шепнул Марии: «Пора!»
Он пошел вниз по каменным ступеням, наигрывая на дудочке, за ним Мария с Виггинсом на руках, а следом Захария, еще сглатывающий слюну и урчащий, но с задранным вверх и сердито раскачивающимся огромным хвостом.
Они храбро пересекли зал, но только когда они уже приблизились к столу, нежная дудочка Робина прорвалась сквозь шум и заставила поющих обернуться. Их удивление было столь велико, что они не сделали ничего ужасного, а просто перестали петь и барабанить по столу и сидели, уставившись на Робина, продолжавшего аккомпанировать крикам петуха со стропил. Робин подошел и стал слева от вожака, сидевшего во главе стола. Мария стала справа от него.
«Приятного пения, добрый сэр!» — воскликнул Робин чистым звонким голосом. И так красиво он играл, что сначала один человек, потом другой снова запели, пока наконец не запели все хором.
Когда снова воцарилось удивленное молчание, Мария уселась рядом с хозяином, взяла чистую тарелку и спросила нежным серебристым голоском: «Простите, можно мне немного рыбки?»
Робин тоже сел и сказал: «И мне, пожалуйста».
И прежде, чем он сам понял, что делает, вожак подцепил своей вилкой с блюда две рыбины и дал по одной Марии и Робину, а в ответ на оглушительное «мяу» за спиной отрезал рыбью голову и бросил ее через плечо Захарии.
«Какая вкусная рыба, сэр», — сказала Мария, с удовольствием поедая ее.
Действительно, рыба была очень вкусна, и несмотря на огромное количество еды, съеденное в лесу, Мария поняла, что у нее уже разыгрался аппетит, и чем больше она ела, тем меньше и меньше боялась. Справившись со своей порцией, она уже совсем осмелела, и положив нож и вилку, решилась посмотреть прямо в лицо мужчине, сидящему напротив нее.
У него было лицо, как у орла, темное и жестокое, с хищным крючковатым носом и сверкающими черными глазами, которые смотрели прямо вперед безо всякого намека на мягкость. Его черные брови были сурово сдвинуты, а рот, выглядывающий из-под черных усов и густой бороды, был похож на одну из, его жестоких ловушек. В его твердых глазах таился испуг, а Мария инстинктивно понимала, что если человек чем-то испуган, с ним можно делать все, что хочешь.
«Месье Кукарекур де Мрак», — очень вежливо начала она, — «я давно мечтала об удовольствии встретиться с вами».
И тут хозяин испугался еще больше. Его глаза чуть не выкатились из орбит. «С чего ты взяла, что меня зовут Кукарекур де Мрак?» — спросил он.
«Потому что это ваше имя», — ответила Мария. — «Я знаю, кто вы. Вы потомок маленького сына Черного Вильяма, который, как предполагается, был убит сэром Рольвом. Но он не был убит. Его мать спрятала его в безопасном месте далеко от этой долины. Он так и не вернулся сюда, зато вернулись его сыновья, и все вы здесь их потомки».
Изумленное молчание, последовавшее за этим утверждением, доказало Марии, что они со Старым Пастором совершенно правильно сложили два плюс два.
«Мой предок, сэр Рольв, был очень жесток, когда пытался отобрать у Черного Вильяма его землю», — продолжала Мария. — «Но он был не более жесток, чем вы сейчас, когда крадете и браконьерствуете».
«Моя земля неплодна», — проворчал месье Кукарекур де Мрак. — «Мы не можем ничего посадить в сосновом бору. Как же мы и мои люди проживем, если мы не будет красть и браконьерствовать?»
«Вы должны торговать с людьми из долины», — внезапно вмешался Робин. — «У нас нет свежей рыбы, а нам ее очень хочется. Вы бы могли продавать нам рыбу, а мы бы продавали вам мясо, яйца и домашнюю птицу».
Месье Кукарекур де Мрак даже фыркнул от возмущения. «Кукарекуру де Мраку совершенно невозможно обеспечивать свое существование в наследном замке унижающей его достоинство продажей рыбы», — сказал он с негодованием, а его голос постепенно повысился от сердитого бормотания до гневного рычания. — «А где жемчужное ожерелье, которое моя прародительница, Лунная Дева, взяла с собой в Лунную Усадьбу? Этот жемчуг — собственность моей семьи. Имей я его, я бы мог его продать и жить безбедно до конца моих дней. Жестокость меня не привлекает, если я могу без нее получить то, чего хочу… Ваша семья украла жемчуг».
«Мы не крали!» — возмущенно сказала Мария. — «Этот жемчуг никто не видел с тех пор, как исчезла Лунная Дева. Она потеряла его или взяла с собой, она сама. Мы с ним ничего не делали».
«Отдайте мне жемчуг», — заявил Кукарекур де Мрак, — «и тогда я всерьез задумаюсь, не изменить ли мне образ жизни».
«Как же я отдам вам то, что потеряно много сотен лет тому назад?» — сердито спросила Мария. Потом она вспомнила, что Эстелла сказала ей о вреде гнева и попыталась говорить более спокойно: «Не нужно ссориться. Если вы простите сэра Рольва за попытку присвоить себе землю Черного Вильяма, сэр Бенджамин простит вас за все воровство и браконьерство, и если вы пообещаете больше не творить зла, мы сможем стать потом друзьями навеки… Знаете, мы ведь дальние родственники. Лунная Дева и моя прародительница».
Но месье Кукарекур де Мрак становился все злее и злее. «Если даже сэр Рольв и не убивал сына Черного Вильяма, он убил самого Черного Вильяма», — прорычал он. — «И этот грех простить нельзя, пока будет жив последний из де Мраков».
«Но сэр Рольв не убивал Черного Вильяма», — решительно возразила Мария. — «Черному Вильяму просто все внезапно надоело, как это бывает со злыми людьми, и он сам куда-то ушел. Мне кажется, что он взял лодку и уплыл на закат».
«Докажи это», — закричал месье Кукарекур де Мрак, ударяя по столу кулаком. — «Верни мне жемчуг, докажи, что Черный Вильям не был убит, и я стану образцом добродетели до конца своих дней».
Это было нехорошо. Месье Кукарекур де Мрак был совершенно неразумен в своих требованиях, и Мария просто ничего не могла поделать со своим характером. Несмотря на то, что Робин наклонился к ней и сделал предупреждающую гримасу, а Захария непрерывно издавал громкое «мяу», она просто вскипела.
