Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2
Дела неважные, так не дойти. Ты можешь отдать мне свой шарф? — спросил он механика веселым голосом, хотя в душе зарождался страх.
— Зачем?
— Наверну вместо мокрых портянок.
— Возьми.
Юра сел на обочину дороги и вытянул ногу. Грищенко потянул, покряхтел и с отчаянием проговорил:
— Не снять. Схватило вместе со штанами. Может, разрежем?
— Валяй, только быстрей, а то, чего доброго, так смёрзнется, что и не отдерёшь вовсе.
Возились молча, торопливо, понимая, что теперь главное — освободиться от обуви. Наконец механик, поднатужился, рванул и упал с валенком в снег. Но с ним вместе снялись и портянка и носок. Юра засунул голую ногу в рукавицу и скорее за вторую. Её он замотал шарфом и хотел вытащить портянки из валенок, но рука нащупала в голенище сплошную корку льда.
— Бесполезное дело: всё схватилось намертво. Да теперь валенки всё равно не надеть: железо.
— Давайте, я вам сделаю всё как следует. — Механик натянул Ему на пальцы рукавички. Они были маленькими и не закрывали пяток. Тогда он обмотал ступни сверху разорванным шарфом и стянул изоляционной лентой.
Юра сидел и думал, что же делать, Идти в этих ненадёжных обмотках можно, Если нагонит машина. А Если нет? Вспомнился Могилевский…
— Я побегу, тут важно время. Ни черта, выдержу, — сказал он громко, подбадривая себя.
Позади ещё что-то кричал механик, доносился топот его ног, но потом он отстал.
Бежали берега, мелькали кустарники, шуршал, рассыпаясь под ногами, снег. Юра состязался с морозом за каждую долю минуты, и призом были ноги…
В кустах зажглись два зелёных огонька и проводили Его до поворота.
Потом почти из-под самых ног шарахнулся заяц и шарик долго катился впереди, пока не догадался свернуть с колеи.
Вот уже промелькнула широкая полоса снега в устье реки Дебин. Скорей, скорей… За поворотом должен показаться домик метеостанции. Что там Валя — забыл. Любой свет, любое тепло — все Его мысли. Стал разматываться на правой ноге шарф. Остановиться? — Ну нет. Ага, телогрейка? Сбросить — это Ещё несколько липших минут.
Шарф свалился, но рукавичка держится… А пятка, да чёрт с ней. Но вот и домик. Даже свет горит. Эх, Если бы не закрыто… Так и есть. Дверь от толчка распахнулась, и Юра влетел в помещение, чуть не свалив с ног растерявшегося пожилого человека. Он, как видно, собирался выходить.
— Ведро! Снег! Да шевелись, чёрт! — заорал он во весь голос, срывая с ног рукавицы. Пятки не чувствуют ничего, но мнутся под пальцами. — Выдержали, молодчики, — засмеялся он радостно и принялся растирать их рукавицами.
Человек пожал плечами, молча поставил два ведра с водой и вышел с тазиком за снегом. Да и кого не огорошит появление ночью в тайге босого незнакомца в одной гимнастерке, когда температура ниже сорока?
Юра скорей сунул одну ногу в одно ведро, другую — во второе. Человек принёс снегу и поставил рядом.
— Снег надо в воду. Вот сюда. Может быть, вы догадаетесь помочь? Ноги то у меня ведь две, чёрт возьми, — простонал Колосов.
Человек присел на корточки и стал повторять всё, что делал Юра.
— Как всё это понимать? Откуда вы взялись? — Юра хотел ответить, — но закусил губу от боли. В пятки словно заколачивали гвозди.
За дверью снежной пристройки скрипнули половицы, и донёсся тихий женский голос.
— Константин Иванович, кто у вас? И Что там за шум?
— Тут гражданин какой-то. С ним неладно, — ответил тот.
Теперь боль докатывалась до колен, так что замирало сердце. Испуганный крик Вали вывел Его из Оцепенения.
— Юра? Ты? Что такое? Ой, ноги! ахнула она и бросилась к вёдрам. Её руки скользнули вниз, потом вверх, снова вниз и быстро-быстро пробежали по всей ноге, прощупывая кожу…
Юра почувствовал Её пальцы. Значит, серьезного ничего. Только кости продолжало разламывать, но уже глуше, и можно было терпеть.
— А ну, подними их из воды. Вот так. Кажется, благополучно. Ой, как же я напугалась! Ну как?
— Да вроде полегчало. А у тебя найдётся что-нибудь надеть?
Валя побежала и принесла меховые носки.
— Ну, а теперь надевай и рассказывай!
И Юра рассказал, как всё получилось.
— Ой, Юра, Юра, — вздохнула она и, не договорив, открыла дверь в свои комнаты. — Пойдём, я тебя уложу. Там тепло. А Константин Иванович сходит в посёлок и принесёт спирт. Дома, к сожалению, нет.
— Зачем беспокоить людей? Уже поздно. Не надо, Валя.
— Нет, надо. Сейчас обязательно надо, — перебила она Его упрямо. — А кроме всего, ты мой дорогой гость.
— Ну уж сразу и дорогой! — Ещё как посмотрит на моё вторжение твой благоверный?
Она вспыхнула.
— Я здесь — хозяйка. А Константин Иванович мой друг и меня балует, — добавила она мягко и взяла Юру под руку. Пошли, пошли…
В комнатах было тепло и уютно. Широкая тахта, стол, четыре стула. Шторки, скатерть. Несколько медвежьих шкур на полу. За чуть приоткрытой дверью ещё небольшая комнатка, очевидно, спальня! Виднелся туалетный столик, настольная лампа с самодельным абажуром и угол кровати.
Валя принесла одеколон и велела снять носки. Кожа горела, как после горчичников. Валя устроила Его на тахте.
— Сначала согрейся, а потом будем ужинать, — улыбнулась она и, выйдя на кухню, захлопотала у печки. Было слышно, как мужчина принёс дрова, погремел дверками печки и так же молча вышел. Его шаги проскрипели за стеной и затихли.
А вдруг войдёт Корзин, увидит Его в комнате, да Ещё в постели? Но, видимо, Корзин куда-то уехал и во всём домике они были одни с Валей. С той, о которой столько думано, перегадано. В голову лезли всякие мысли. А вдруг подойдёт, сядет рядом, вот сюда с краю. Его охватило какое-то странное чувство робости.
Так и Есть. Хлопнула наружная дверь. Валя выключила свет и прошла в соседнюю комнату. Там вспыхнула настольная лампа. Потом она отдёрнула в углу драпировку и прикрыла дверь.
Юра закрылся с головой. Удары сердца заглушали звуки ходиков на стене. Но вот донёсся Её тихий голос. Она что-то напевала себе под нос. Простучали каблуки, и он почувствовал, как она села на край кушетки.
— Юра, та спишь?
— Нет. Просто дремлю, а что?
Она не ответила. Упала одна туфля, потом другая. Он открыл глаза. Подобрав ноги, Валя сидела совсем близко. Она была в Японском кимоно с огромными розами, такая красивая и румяная, как цветы на халате.
Его обожгло. Казалось, нечем было дышать. Он молчал, боясь, что голос Его выдаст.
— Ну, как ноги? — Она отбросила угол одеяла и сдёрнула с него чулки. — Хорошо. Даже кожа не сойдёт. Ты сильный, крепкий, хороший. Ох, Юрка, Юрка, — вздохнула она и, пряча глаза, уткнулась лицом в Его плечо.
— Валя, да ты Что?
Юра замер. Её дыхание уже достигло Его губ. Он слышал, как стучало Её сердце. Ещё один миг….
А Женя? А Корзин, да и сама Валя? По-подленькому, с оглядкой, исподтишка? Нет, нет… — Юра вскочил и не узнал своего голоса.
— Ну не мерзавец ли я? Ах, Валя, Валя. Ты и не знаешь, чего я хотел! Да как я мог подумать?
Валя растерянно протянула к нему руки и беззвучно заплакала, вздрагивая всем телом.
Юра включил свет, руки не слушались Его. Он увидел Её подведённые брови, чуть подкрашенные губы и сразу успокоился.
— Мне пора. Ты можешь дать мне что-нибудь на себя? Своё я сбросил.
Она поднялась.
— Ну вот и всё. Прогорело, потухло, и, кажется, осталась Едкая зола, — она деланно улыбнулась. — Ты прав. Сейчас поужинаем, и можешь идти.
Она прошла в комнатку, оделась теплей и вышла на кухню.
Потом пришёл Константин Иванович. Ужинали молча, спирт так и остался нетронутым. Валя вышла провожать и, прощаясь, положила Ему руки на плечи.
— Ты снова оказался лучше меня. Ну всё, Юра. Теперь поцелуй меня на прощанье как друга, как сестру и постараемся больше не встречаться.
И они расстались…
Краевский уезжал на какой-то новый прииск в районе Берелёха. Женя узнала об этом. Стало жаль и прииск, и себя, и Игорька. «Трудно без Тани», — вздохнула она и вышла из конторы.
Рабочий день кончился. Только плотники на стройке нового барака стучали топорами. По дороге из распадка тянулись подводы с дровами. Над баней поднималось облако пара.
Женя прошлась по посёлку. Всё строили, расширяли, ремонтировали.
Как только она вернулась к себе, сразу легла. На душе было пусто, больно, нехорошо. Проснулась она в четыре утра. Не нужно было смотреть на часы: раз в столовой вспыхнул свет и хлопнула дверь, значит пришёл старший повар.
По улице проскрипели полозья, и было слышно, как плескалась в бочке вода. Лошадь остановилась у пекарни, Женю и раньше будили эти звуки. Сейчас загромыхают ведра, потом пекарь примется колоть дрова и так кряхтеть, что будет слышно в бараке. Раньше в это время вставал Игорёк. Он уходил на конебазу снаряжать транспорт на работы. Валерка всегда жалобно бормотал и упрекал Краевского, что тот отравляет всю Его жизнь. Но всё равно поднимался и начинал плескаться на кухне, фыркая, как лошадь. А после шёл в барак и будил парней, успевая при этом прочитать мораль.
