Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

Всего происходившего в комнате Демба не замечал и не слышал. На игорном столе рассыпано было теперь множество банкнот и серебряных монет, двести семьдесят крон, и они принадлежали ему. Как кошка ходил Демба, крадучись, вокруг стола. Как бы ему устроить так, чтобы деньги попали к нему в руки и в карман? Улучить самый благоприятный миг и ухватить их с быстротой молнии – это, казалось, было так легко, и все же… Демба не решался на это.

Очередь была теперь за служащим сберегательной кассы, и обыск обнаружил в его карманах перочинный ножик, портсигар из Карлсбада, два парижских резиновых изделия и брошюру «Искусство начинать и вести беседу». Затем обыскан был Соленая Булка, кельнер, но у него оказалась только дюжина фотографических карточек кабинетного формата, на которых он сам был изображен под руку с пожилой, взиравшей на него весьма любовно дамой. После этого доктор Рюбзам обратился к Станиславу Дембе.

– Разрешите? – спросил он вежливо. Демба встрепенулся.

– Что вам нужно?

– Это, конечно, только формальность, – сказал доктор Рюбзам. – Я, разумеется, вполне уверен, но…

– Да что же вам нужно? – спросил Демба, раздосадованный, что ему помешали.

Как раз в этот миг ему пришло в голову средство спрятать деньги. Он собирался попросить Гюбеля взять их покамест к себе, а уж потом легко было найти выход.

– Я просил бы вас прежде всего снять накидку, – сказал доктор Рюбзам. Повторяю, я далек от мысли сколько-нибудь… Но…

Демба вытаращил на него глаза и подумал, что ослышался.

– Что вы толкуете? Что вы сказали о моей накидке?

– Да, я попросил бы ее снять, – доктор Рюбзам становился нетерпелив.

– Ни за что, – сказал Демба.

– Что это значит? – спросил доктор Рюбзам. – Вы не хотите?

– Вздор, – сказал Демба. – Оставьте меня в покое.

– Весьма подозрительно, – воскликнул почтовый чиновник.

– Ага! – вырвалось у госпожи Сушицкой.

– В самом деле, очень странно, – подтвердил коммивояжер.

– Так вот в чем дело! – сказал доктор Рюбзам.

– Демба! – крикнул Гюбель. – Часы у тебя?

– Какие часы? – спросил Демба, оторопев.

– Часы господина доктора.

– Не думаете же вы, что я у вас украл часы? – закричал Демба в отчаянии.

– Нет? – спросил доктор Рюбзам изумленно и не совсем уверенным тоном. – Я думал, может быть, в шутку…

– Но ведь это нелепость! – уверял Демба.

– В таком случае дайте же себя обыскать.

– Нет, – твердо сказал Демба.

– Но послушай, Демба, это ведь только формальность. Не станут же эти господа…

– Нет! – заревел Демба и взглянул с мольбой о помощи на студента-медика.

– Вот как! – произнес доктор Рюбзам. – Вы не желаете? В таком случае я знаю, как поступить.

Он повернулся к Дембе спиной и подошел к столу.

– Я не стану спорить, – сказал он совершенно спокойно. – К чему?

И в один миг сгреб все деньги, лежавшие на столе.

Демба смертельно побледнел, увидев свои деньги в руках у доктора Рюбзама. Ярость отчаяния вдруг нашла на него. Нет! Этого нельзя допустить! Нельзя допустить, чтобы деньги достались этому человеку. Надо броситься на него, высвободить руки, вырвать у него деньги! Цепь должна была порваться! Для железа тоже ведь есть предел упругости, сталь тоже ломается. И с невероятным усилием восстал он против своих оков, мышцы напряглись, жилы вспухли, руки под гнетом необходимости превратились в двух возмутившихся исполинов, цепь завизжала…

Сталь выдержала усилие.

– Нужно же мне получить обратно свои часы так или иначе, – сказал доктор Рюбзам и сунул в карман деньги Дембы с не совсем чистой совестью. – Иначе я не могу поступить. Про нужду закон не писан.

Глава XVI

И вот Демба очутился на улице, опозоренный, разбитый, обобранный, обманутый в своей последней надежде.

Шел дождь. Он испытывал страшную жажду, и руки у него болели, особенно запястья и пальцы. Он впал в уныние и чувствовал такую усталость, что теперь уже единственным его желанием было оказаться наконец дома, чтобы, спрятав голову под одеяло, ни о чем не думать и уснуть.

Назло своим скованным рукам и ради денег дерзнул он окунуться в сутолоку дня. И взбесившийся день безжалостно гонял его сквозь свои часы, швырял во все стороны, как беспомощную скорлупу грецкого ореха, и теперь Станислав Демба был утомлен, отказывался от борьбы и хотел спать.

«Если я тебе сегодня вечером не положу денег на стол, можешь ехать с Георгом Вайнером», – сказал он утром. Так теперь обстояло дело. Денег у него не было, и он не хотел больше пытаться их раздобыть.

– Пусть уезжает, – говорил он, шагая, самому себе и пожал плечами. – Я ее не удерживаю. До восьми часов вечера она обязана меня ждать. Не дольше. Fair play[12]. Я сделал, что мог, но не добился успеха. Строгая организация коварных случайностей боролась против меня: трест злостных происшествий. Теперь Соня свободна. Вопрос решен, и я сдержу слово. Fair play.

Чувство удовлетворения охватило Дембу при словах «Fair play», и на ходу он принял осанку члена жокей-клуба, собирающегося с бесстрастным лицом уплатить долг чести на крупную сумму.

– В дальнейшем ходе событий я ведь, по счастью, не заинтересован, – тихо сказал Демба и пошел быстрее вперед. – Совершенно не заинтересован.

Это выражение понравилось ему, и он повторил еще раз: «Сим заявляю о своей незаинтересованности», – причем выражением лица напоминал маститого дипломата, делающего заявление большой важности. Он остановился и посредством легкого поклона довел до сведения какого-то незримого противника, что он в дальнейшем ходе событий совершенно не заинтересован.

– Вот именно. Не заинтересован, – повторил он еще раз, потому что не мог отделаться от этого слова, которое, казалось, обладало удивительной способностью проливать на все утешительный и успокаивающий свет. Он был близок к тому, чтобы без малейшей ненависти, злобы и боли рисовать себе, как Соня Гартман завтра уедет с другим и как он сам останется в одиночестве.

– Я не мог сдержать своего обещания, и теперь нужно сделать из этого выводы, – убеждал он самого себя.

Он остановился перед какой-то витриной и искал своего отражения в ее зеркальном стекле, так как ему непременно нужно было наблюдать себя в минуту, когда он хладнокровно, невозмутимо и в готовности ко всему делал выводы.

– Этого уже не изменить. Так было предопределено, – сказал он и постарался убедить себя самого в принудительном характере обстоятельств.

И комиссионер на углу улицы, и приказчик, опускающий ставни на витрине, и служанка, стоявшая в воротах с бутылкой пива в руке, – все они удивленно глядели вслед загадочной фигуре, которая неслась по улицам, опустив голову, пожимая плечами и энергично втолковывая что-то самой себе.

– А теперь – домой! – сказал Демба и остановился. – Куда же я иду? Пора отправиться домой. Микш, вероятно, уже ушел. Сейчас половина восьмого. Скоро придет Стеффи, и я наконец освобожусь от наручников.

Он свернул на Лихтенштейнскую улицу, потому что не видел никаких оснований отказываться от кратчайшего пути к своему дому из-за этого господина Вайнера. Если этот господин