Эйлин Гудж - Две сестры
Он не хотел иметь никаких тайн от Линдсей и несколько раз в течение вечера уже открывал рот, чтобы признаться ей во всем. Но они так славно посидели вдвоем, что было бы сущим безумием нарушить эту идиллию. А потом, в какой-то момент, он вдруг отчетливо осознал, что не хочет испортить не только этот вечер.
Откровенно говоря, в этот день у него все шло не так, как было задумано. Он ведь совсем не собирался приглашать ее в ресторан, когда остановился в городке, чтобы заглянуть к ней в магазин и извиниться. Но, болтая с ней о пустяках, он вдруг понял, что между ними установилась некая незримая связь, и это открытие застало его врасплох. Она не принадлежала к числу женщин, с которыми он привык иметь дело, но он сразу же отметил ее неброскую красоту и то, что она едва ли не специально старалась выглядеть как можно скромнее и проще. Но при этом было в ней что-то такое, что породило в нем желание узнать ее получше. И чувство это лишь окрепло за вечер. Вскоре он обнаружил, что Линдсей Бишоп, помимо красоты, ума и начитанности, обладала еще одним несомненным талантом: она умела слушать. Совсем не так, как те женщины, с которыми он встречался раньше, — те лишь демонстрировали вежливый интерес, одновременно подбирая такие реплики, которые бы представили их в наиболее выгодном свете и показали бы ему, какие они на самом деле внимательные и заботливые. Линдсей слушала с неподдельным вниманием человека, которому глубоко небезразлично все, что он говорил; она ловила каждое его слово, не сводя с него своих больших глубоких глаз, как будто кроме него в зале больше никого не было.
Вот так, например, как когда он рассказал о своей матери. Любое упоминание о болезни Альцгеймера, как он успел убедиться, заставляло людей неловко ерзать на стуле и поспешно менять тему разговора. Но эта его откровенность, похоже, ничуть не смутила Линдсей, и ее спокойное внимание действовало на него, подобно успокоительному, отодвигая на задний план тревогу, — а он не мог не тревожиться, зная, что худшее еще впереди. Не стала она говорить и всякие банальности, равно как и приводить примеры, рассказывая, чего пришлось натерпеться знакомому знакомых, чей родственник страдал той же напастью. Она дослушала его до конца, а потом мягко произнесла:
— Очень тяжело смотреть, как угасает кто-то из твоих родителей. Поверьте мне, я знаю, как это бывает. Иногда ты не в состоянии думать о чем-либо еще, кроме того, что скоро их не будет с тобой. Но можно вспоминать все хорошее, что было с ними связано, — от этого становится легче. Как только вы научитесь этому, то станете видеть в родителях тех, кем они были на самом деле, всегда, а не просто старых и больных людей, которых вам до боли страшно потерять. — Это был самый благоразумный совет, какой он до сих пор слышал — единственный совет, получив который, ему не захотелось вышвырнуть в окно одну из этих благонамеренных, но совершенно превратно все понимающих особ.
С нею он был не просто Рэндаллом Крейгом, вундеркиндом с Уолл-стрит, ставшим успешным писателем, но еще и сыном Барбары Крейг, а также вместилищем забот, тревог и сюжетов будущих историй. Может быть, так случилось потому, что она пережила собственную трагедию. Он вдруг вспомнил старинную поговорку: «В тихом омуте черти водятся». Линдсей Бишоп была самой тихой и спокойной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.
Нет, их совместный вечер не был скучным, а общение чересчур серьезным, отнюдь. Они смеялись веселым шуткам и анекдотам, но и сопереживали друг другу. Они обнаружили, что у них есть общие любимые авторы, даже такие, о которых большинство людей никогда не слышали. Она рассказала ему о том, что ее приемная мать любила музыку, и о ее бесценной коллекции грамзаписей, от Марио Карузо до «Би Джиз», а он признался в том, что и сам обожает виниловые пластинки — явный пережиток прошлого в нынешнюю цифровую эпоху. И еще оба сошлись во мнении, что если кто-нибудь якобы слышал сатанинское послание, проигрывая задом наперед «Белый альбом» «Битлз», то он или лжец, или ненормальный.
Неужели он знаком с ней всего двадцать четыре часа? Ему казалось, что намного дольше.
Ну, так почему же ты не сказал ей всего? Это был самый важный момент его жизни в том, что касалось Линдсей; тем не менее у него попросту не хватило на это духу. Внезапно тот факт, что он утаил от нее эти сведения, показался ему не просто попыткой предстать перед нею в более выгодном свете. Нет, он повел себя как трус и обманщик. Он сознательно позволил ей открыть ему душу, все это время понимая, что она не пожелает иметь с ним ничего общего, если узнает всю правду о Рэндалле Крейге.
Глава седьмая
Керри-Энн всегда и неизменно полагалась на свою находчивость, которая не раз помогала ей выпутаться из неприятностей. Как в тот раз, когда водитель-дальнобойщик попытался приласкать ее, а она сумела удрать. Сначала она показала ему свои груди, а потом изо всех сил ударила его в пах, пока он жадно пожирал их глазами. Или как тогда, когда полиция нагрянула в дом приятеля, у которого она покупала наркотики, и она успела сбежать через заднюю дверь, пока копы ломились в переднюю. Впрочем, случались и ситуации, разрешить которые с помощью сообразительности и находчивости не представлялось возможным. Например, когда у нее забрали ее маленькую девочку. Или как в последнем случае: Керри-Энн только что узнала о том, что Бартольды подали официальное заявление об удочерении Беллы.
Поначалу она была ошеломлена, а потом пришла в ярость. «Кем они себя возомнили, черт бы их подрал?» Но ярость быстро сменилась паникой. Она совершенно точно знала, кем были Бартольды: семейная пара выдающихся профессионалов, сделавших головокружительную карьеру, с милым и уютным домиком в зеленом пригороде, которые по чистой случайности оказались чернокожими — как и ее дочь, кстати. А что, если судья решит, что Белле лучше оставаться с представителями своей расы, а не с безмозглой белой курицей?
Эта мысль как ножом резанула ее по сердцу.
— Я нормально выгляжу? — повернулась она к Олли.
Было воскресенье, с того времени, как она переселилась к сестре, прошло уже две с половиной недели. Олли вез ее в Оуквью, пригород Сент-Луис-Обиспо, на свидание с дочерью — причем дорога только в одну сторону занимала четыре с половиной часа. Она регулярно ездила туда из Лос-Анджелеса раз в две недели на протяжении последних шести месяцев, но почему-то сегодня нервничала особенно сильно, как если бы ей предстояла аудиенция у Папы Римского. Она знала, что, начиная с этого момента, каждый ее шаг будет рассматриваться под микроскопом. Речь шла уже не о том, когда она сможет забрать свою дочь, а о том, сможет ли она вообще это сделать.
— Ты выглядишь отлично, — поспешил уверить ее Олли.
— Ты говоришь это не просто так, не для того, чтобы я отстала?
— Ты шутишь, наверное? — Он на мгновение оторвал глаза от дороги, чтобы окинуть ее полным выразительного недоверия взглядом. — Ты? Ты выглядишь на одиннадцать из десяти возможных. Разве ты можешь плохо выглядеть?
Он не понял, о чем она спрашивала, но Керри-Энн все равно улыбнулась. И вообще, находясь рядом с Олли, она не могла не улыбаться. Глядя в его большие карие глаза плюшевого медвежонка, ей было трудно поверить в то, что мир — дерьмовое место, в котором полно дерьмовых людишек, стремящихся причинить ей зло.
— Благодарю, — ответила она. — И не только за вотум доверия. Я уверена, что ты мог бы найти себе более приятное занятие, чем везти меня в воскресенье в Оуквью.
— Например? — поинтересовался он.
— Ну, не знаю. Например, посмотреть, как «Лейкерс» разделывают под орех «Уорриорз»[48].
Он презрительно фыркнул.
— Помечтай, сестренка. «Уорриорз» размажут этих пижонов по паркету.
— Вот как? И почему ты так в этом уверен, позволь спросить?
— Я скажу тебе только одно слово — Байрон Дэвис. Этого достаточно. Игра закончена.
— Это два слова, а не одно. И ты так и не ответил на мой вопрос, — заявила она, с вызовом глядя на него и скрестив на груди руки.
— Ты имеешь в виду, что бы я предпочел: провести день с тобой или слоняться по дому, ожидая, пока мать не найдет для меня какое-нибудь занятие? Да уж, трудный выбор, нечего сказать. — Олли потер рукой подбородок с видом глубочайшей задумчивости, другой рукой пуская «виллис» на обгон медленно ползущего грузовика.
Керри-Энн помимо воли рассмеялась. Она все еще нервничала, не зная, чего ожидать от поездки в Оуквью, — будет ли Белла рада видеть ее, как всегда, или Бартольды уже сумели заморочить ей голову разговорами о том, какая чудесная жизнь ожидает ее с новыми мамой и папой? Тем не менее она впервые сумела расслабиться с того момента, как они тронулись в путь.
— Тебе нравится жить со своими родителями? — поинтересовалась она.
