Элизабет Гаскелл - Север и Юг
Наконец Маргарет прочистила горло и сказала:
– Я искренне благодарю вас, сэр, за ваше доверие. Страх неизвестности преследовал меня много недель. Это была настоящая агония. Бедная мама!
Губы девушки задрожали, и доктор дал ей возможность найти облегчение в слезах. Он был уверен в силе ее самоконтроля, поэтому не стал успокаивать Маргарет. Пролив несколько слез, она приступила к расспросам:
– Ее болезнь приносит сильные страдания?
Мистер Дональдсон покачал головой.
– Мне трудно сказать, что происходит в ее случае. Все зависит от телосложения и тысячи других вещей. Но последние открытия медицины дают нам возможность облегчать сильные боли.
– О, мой отец! – вздрогнув, сказала Маргарет.
– Я не знаком с мистером Хейлом, и мне трудно советовать что-то. Но мужайтесь! Вы сами настояли на раскрытии медицинской тайны. Теперь вам известно все и вы можете постепенно, без больших усилий подготавливать отца к принятию истины. Кроме того, я буду наносить вам визиты. Лекарства не избавят вашу мать от болезни, но в значительной мере облегчат ее страдания. Наши встречи и тысячи других обстоятельств углубят тревогу вашего отца. В результате он будет лучше подготовлен. Вам нужно знать, юная леди, что недавно я виделся с мистером Торнтоном. Он рассказал мне о вашем семействе. Я уважаю вашего отца за принесенные жертвы, хотя считаю его разрыв с Церковью большой ошибкой. Вот, пожалуй, и все. Только помните, моя дорогая, когда я снова приду в ваш дом, прошу всех вас считать меня своим другом. И вы можете полагаться на меня, как на верного друга, потому что знакомство при таких обстоятельствах стоит многих званых обедов.
Маргарет не могла говорить из-за рыданий, но, расставаясь с доктором, крепко сжала его руку.
«Какая хорошая девушка! – подумал доктор Дональдсон, садясь в экипаж и осматривая палец с кольцом, который слегка пострадал от ее рукопожатия. – Кто бы мог подумать, что женская ладонь может быть такой сильной! Очевидно, ее кости хорошо размещены, что придает им дополнительную силу. А какая королевская осанка! Как она откинула голову, вынуждая меня сказать правду! И затем нетерпеливо склонилась ко мне, чтобы выслушать мои слова. Бедняжка! Я должен позаботиться, чтобы она не довела себя до нервного срыва. Хотя поразительно, сколько страданий могут вынести такие чистопородные существа. Девушка с характером. Другая, так сильно побледнев, упала бы в обморок или закатила истерику. А эта не опустилась до подобной банальности. Нет, только не она! Сила воли помогла ей взять себя в руки. Будь я моложе лет на тридцать, она легко завоевала бы мое сердце. К сожалению, теперь слишком поздно. А вот уже и дом Арчеров».
Спрыгнув со ступеньки экипажа, доктор Дональдсон приготовился к выполнению своих обязанностей, чтобы мудро позаботиться о больном, к которому его пригласили. Он был настолько сосредоточен на этом вызове, что, казалось, в мире не было других людей.
– О господи! Как ужасно! Я не вынесу этого. Смертельная болезнь. Никакой надежды. Ах, мама, мама… Зачем я столько лет жила у тети Шоу? Зачем я провела все эти бесценные годы вдали от тебя? Бедная мамочка! Сколько она вынесла! Молю тебя, мой Бог, уменьши ее страдания, не делай их слишком сильными и ужасными. Как я буду смотреть на ее муки? Как выдержу папино горе? Ему пока не нужно говорить о болезни… Не сразу. Эта новость убьет его. Но отныне я все время буду с мамой и не потеряю ни одного момента нашей близости.
Она побежала наверх. Диксон не было в комнате. Миссис Хейл полулежала на кушетке, закутанная в белую мягкую шаль. После визита доктора на ее голове все еще оставался чепец. Лицо, более бледное и истощенное, чем обычно, выглядело мирно и спокойно. Маргарет удивилась ее безмятежности.
– Ты странно выглядишь, дочь! Что-то случилось?
Затем, когда подозрения о реальном положении вещей укрепились в ее уме, она недовольным тоном добавила:
– Надеюсь, ты не встречалась с доктором Дональдсоном и не задавала ему какие-то вопросы? Отвечай, дитя!
Маргарет лишь грустно посмотрела на нее. Миссис Хейл рассердилась.
– Неужели он нарушил данное мне слово?
– Да, мама, он все рассказал. Я заставила его. Вини в этом меня.
Дочь встала на колени рядом с матерью и сжала в руках ее ладонь. Она не отпускала ее, хотя миссис Хейл пыталась высвободить свои пальцы. Но Маргарет продолжала целовать и омывать их горячими слезами.
– Девочка моя, ты поступила нехорошо. Ты же знала, что я не хотела извещать тебя об этом.
Затем, словно устав от спора, она оставила свою ладонь в руках Маргарет и даже ответила ей слабым рукопожатием. Это приободрило дочь.
– Мама, позвольте мне заботиться о вас. Я готова научиться всему, что мне покажет Диксон. Вы же знаете, я ваш ребенок и сделаю для вас все, что угодно.
– Ты не знаешь, о чем просишь, – содрогнувшись, ответила миссис Хейл.
– Я знаю. Знаю больше, чем вы думаете. Позвольте мне заботиться о вас. Дайте хотя бы попробовать. Никто не будет настолько усердным, как я. Наградите меня таким утешением.
– Бедное дитя. Ладно, попробуй. Знаешь, Маргарет, мы с Диксон думали, что ты будешь избегать меня, если узнаешь о моей болезни…
– Диксон умеет думать? – поджав губы, прошипела Маргарет. – Диксон не верит, что я люблю вас так же искренне, как она. Ей кажется, что я одна из тех субтильных дам, которым нравится лежать весь день на лепестках роз и овевать себя веером. Не позволяйте фантазиям Диксон вставать между вами и мной. Пожалуйста, мама!
– Не сердись на Диксон, – встревоженно сказала миссис Хейл.
Маргарет быстро пришла в себя, подавив эмоции.
– Я не сержусь. Я постараюсь быть смиренной и научусь у нее всему, что она сможет показать. Но только позвольте мне стать вашей сиделкой. Позвольте занять первое место около вас! Я жажду этого. Оставаясь у тети Шоу, я часто думала, что вы забыли обо мне, и такие мысли заставляли меня плакать по ночам.
– А я думала о другом. Меня всегда тревожила мысль о том, как моя Маргарет будет терпеть нашу бедность после комфорта и роскоши в особняке на Харли-стрит. Мне было стыдно за наши хитроумные затеи, скрывавшие нехватку денег, и я ставила твое мнение превыше всех остальных.
– Ах, мама, я так радовалась им. Они казались мне забавнее, чем все шутки в доме тети Шоу. Гардеробная полка с ручками, которая могла служить подносом для праздничных ужинов. Или старые ящики из-под чая, набитые тряпьем и обшитые материей. Они прекрасно заменяли оттоманки! Я думаю, эти самодельные вещи в Хелстоне были очаровательной частью той прекрасной жизни.
– Я уже никогда не увижу Хелстон, – прошептала миссис Хейл, и в ее глазах блеснули слезы.
Маргарет не могла произнести ни слова.
– Пока я жила там, мне все время хотелось уехать оттуда, – продолжила миссис Хейл. – Каждый город тогда казался более приятным и милым. И вот теперь мне придется умереть вдали от него. Я справедливо наказана.
– Вы не должны так говорить, – с укором сказала Маргарет. – Доктор утверждал, что вы можете прожить много лет. Мама, давайте соберемся и съездим в Хелстон. Это не так уж и трудно.
– Нет, моя девочка. Пусть это будет моим справедливым искуплением. Но то, что я не увижу Фредерика…
Она внезапно заплакала навзрыд, словно от приступа сильной боли. Мысль о сыне лишила ее самообладания, разрушила покой и преодолела истощение. Вслед за плачем последовал истошный крик:
– Фредерик! Сынок, приди ко мне. Я умираю. Мой первенец, вернись ко мне напоследок!
Это был сильнейший истерический припадок. Маргарет в ужасе сбежала вниз по лестнице и позвала Диксон. Служанка, не скрывая раздражения, обвинила дочь хозяйки в том, что она излишне разволновала свою мать. Маргарет кротко стерпела все эти слова, моля лишь об одном – чтобы ее отец не вернулся домой раньше обычного. Несмотря на тревогу, которая, видимо, была преувеличенной, она без лишних вопросов и предельно точно выполняла все указания Диксон, не говоря ни слова в свое оправдание. Этим она смягчила и успокоила свою обвинительницу. Они уложили миссис Хейл на кровать, и Маргарет сидела с ней до тех пор, пока та не заснула. Затем Диксон выманила девушку из комнаты и с кислым лицом, словно ей пришлось преодолеть противоречие своей натуры, предложила Маргарет чашку крепкого кофе. Встав в командную позу за ее спиной, она велела ей выпить напиток до дна.
– Мисс, вам не стоило быть такой любопытной. Тогда и не пришлось бы мучиться раньше времени. Все может закончиться очень скоро. Теперь, я полагаю, вы расскажете о смертельной болезни хозяину. И какое хозяйство я из-за вас получу?
– Нет, Диксон, – с грустью произнесла Маргарет. – Я не буду рассказывать папе об этом. Он не так хорошо переносит печальные новости, как я.
И, не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась.
– Эй, я знаю, что это непросто. Только не разбудите свою мать. Мисс Маргарет, дорогуша, мне пришлось хранить этот секрет много недель, и, хотя я не говорю, что люблю вашу мать больше, чем вы, тем не менее моя привязанность к ней очень сильна. Разумеется, больше всего вашей матери дорог мастер Фредерик. Но и наши с ней отношения достаточно близки. Однажды служанка леди Бересфорд позвала меня посмотреть на мисс Марию, одетую в платье из белого крепа. Ткань была украшена узором из вышитых кукурузных початков и алых маков. В спешке я, побежав за подругой, всадила в указательный палец иглу. А мисс Мария вытащила ее из моей кожи, порвала свой носовой платок и перевязала палец, а потом, когда вернулась с бала, где она была самой милой леди из всех, смочила повязку лосьоном… Я никого не любила так, как ее. И мне даже в голову не пришло бы, что судьба опустит мою хозяйку столь низко. Нет, я никого не обвиняю. Знаете, мисс, многие называют вас милой и симпатичной. Но даже в этом закопченном месте, способном ослепить любые глаза, совы могут видеть правду. Вы никогда не сравняетесь с красотой вашей матери… даже если доживете до ста лет.
