Джойс Элберт - Безумная парочка
- Ей восемнадцать.
Мы оба подумали о том, что Харри видел Джинну только однажды - в тот вечер, когда он убил её мать и няню. Джинне тогда было три года.
- Славное семейное воссоединение на рождественские каникулы, сказала я.
Голос Харри прозвучал ещё более саркастично.
- Представляю.
- Джинна только что закончила школу. В следующем месяце она отправится в университет.
- Трудно поверить, что прошло столько времени.
- Потерянного времени, - напомнила ему я. - Ты ещё не сказал, где сейчас Сара. Или ты здесь один?
- Как бы не так. Сара принимает минеральные ванны в отеле. О ней заботится её личная нянька.
- В каком отеле?
- "Энгадин".
- Какое совпадение. Мы остановились там же.
Харри снова улыбнулся, темные очки закрывали его глаза.
- Знаю, - сказал он, ободряюще пожав мою руку.
Но я едва не отпрянула.
- Знаешь? Откуда?
- Я подозревал, что Иэн выберет роскошный "Энгадин", и навел справки, прежде чем заказать нам номер. Мне сказали, что вы забронировали номера с пятнадцатого декабря.
У меня сжалось сердце.
- Да, мы приехали неделю тому назад.
- А мы - вчера вечером.
- Я не видела вас за ужином.
- Сара очень устала. Мы попросили принести еду в наш "люкс".
Мое сердце сжалось ещё сильнее.
- Харри, почему так важно, чтобы ты и Сара оказались в одном отеле со мной и Иэном?
- Потому что мы станем близкими друзьями, - произнес мой брат тоном, показавшимся мне очень знакомым. Этим тоном Харри говорил в Париже, в "Доме Франсуазы", когда он согласился убить Полетт. - Большими, близкими друзьями. Я хочу, чтобы сегодня во время чаепития вы с Иэном оказались в "Чеза Веглия". Скажем, в половине шестого?
"Чеза Веглия", расположенный напротив знаменитого "Палас-отеля" маленький сельский ресторан, пользовался большой популярностью, особенно между пятью и семью часами вечера, когда люди после катания на лыжах заходили туда выпить местного бренди, виски или подогретый кларет под названием Gluhwein. Проголодавшийся человек мог также заказать там восхитительные альпийские деликатесы.
- Что произойдет в "Чеза Веглия"?
- Мы с Сарой появимся там.
- И?
- Либо Иэн узнает меня, либо я узнаю его.
Мне стали приходить в голову препятствия и проблемы.
- Эта ситуация может оказаться неловкой, опасной, - сказала я. - Мы с тобой вроде бы не знакомы. Между нами не должно быть никакой связи, потому что...
- Полетт?
- Да.
- Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Не беспокойся, Алексис. Положись на твоего брата.
- Иэн не подозревает, что у меня есть брат. Я сказала ему, что была единственным ребенком в семье.
- Забавно. Я тоже сказал Саре, что я - единственный ребенок.
- Я также сказала Иэну, что моя девичья фамилия - Стормс. Он спросил меня об этом, когда мы поженились.
- Стормс, - произнес Харри.
- Я должна была что-то сказать, и поскольку ты тогда появлялся в Париже, я, конечно, не могла назвать фамилию Маринго. Иэн вспомнил бы, что это твоя фамилия.
- Что насчет твоего старого паспорта?
- Там значится фамилия Нувилер. Я получила швейцарское гражданство во время моего первого брака с жалким горнолыжным инструктором.
Харри вздохнул.
- Ты хотя бы получила дорогое европейское образование. Я оказался в худшем положении. Да, Сара знает, что мои родители владели универсальным магазином. Ей плевать на это. Что известно Иэну о занятии твоих родителей? Или ты сказала ему правду?
- Не говори ерунду, Харри. Иэн думает, что мой отец был преуспевающим адвокатом, а мать - светской красавицей, обожавшей принимать гостей. Самой очаровательной и изысканной хозяйкой в Пилгрим-Лейке. Я придумала себе новых родителей. Решила, что таким образом стану более привлекательной для Иэна.
- Ты всегда была ужасной лгуньей, - с восхищением произнес Иэн.
24
Когда Иэн вернулся к пяти часам вечера в "Энгадин" после двух восхитительных горнолыжных спусков (один он совершил утром, а второй днем, после долгого обильного ленча в "Корвиглия-клубе"), мой муж обрадовался, застав Алексис более спокойной и сговорчивой, чем она была утром, когда они расставались после завтрака.
Джинна сразу отправилась в свой номер, чтобы снять ботинки и оставить там снаряжение. Иэн сказал, что позвонит ей, как только они с Алексис решат, где они хотят выпить.
- Привет, дорогой, - сказала Алексис, поглядев на вошедшего мужа. Хорошо провел время?
- Восхитительно. Снег был безупречным. Просто великолепным.
Она наконец искренне улыбнулась.
- Я рада.
- А чем ты занималась весь день?
Алексис лежала в бархатном шезлонге с романом Агаты Кристи в руке, раскрытом на одной из последних страниц.
- Читаю об очередном расследовании мисс Марпл, - ответила она.
После пятнадцати лет совместной жизни Иэн знал, что его жена никогда не читала книг о мистере Пуаро - она почему-то не выносила маленького бельгийского детектива. Также он знал, что когда Алексис бралась за книгу о мисс Марпл, она прочитывала её до конца, не вставая с кресла.
- Я боюсь потерять нить повествования, - так она это объясняла.
Иэн снял лыжные ботинки и поставил их за дверью, чтобы их почистили к завтрашнему дню.
- Значит, ты вовсе не выходила из номера?
- Нет. Я совсем разленилась, верно?
- Все в порядке, если ты хорошо провела время, дорогая. Только это имеет значение. Сент-Мориц для того и существует, чтобы каждый делал то, что ему нравится.
Он налил себе щедрую порцию виски из полированного бара и выпил спиртное, сделав два быстрых глотка. Жидкость показалась ему приятной, теплой, она тотчас добралась до пальцев ног и задержалась там. Потом он развел огонь в камине и постоял спиной к нему. Его ноги вспотели под толстыми черными носками от дневной нагрузки. Он сменит носки после возвращения из бара, когда будет переодеваться к вечеру. Если бы он пожелал сменить носки сейчас, ему бы пришлось снимать с себя горнолыжный костюм, а потом снова надевать его. В это время полагалось появляться на людях только в горнолыжном костюме, так было принято.
Поступить иначе мог лишь человек, который, как Алексис, в этот день вовсе не катался на лыжах. На ней были красивый белый свитер, белые шерстяные шорты и толстые колготы. На губах Алексис горела помада её любимого темно-оранжевого оттенка. Перед выходом из гостиницы она наденет высокие сапоги из рыжей лисы, подходившие к её длинной лисьей шубы. Прикроет свои черные, как смоль, волосы, зеленой замшевой кепкой. Алексис всегда сообщала мужу, какие на ней цвета. Будучи дальтоником, Иэн воспринимал все цвета, кроме красного и синего, как различные оттенки серого.
Он знал, как долго она колдовала над своим обликом, добиваясь безупречной гармонии. Однажды в Лондоне, когда они опаздывали на прием, она попросила его достать из шкафа нефритовые серьги, и он случайно натолкнулся на составленный Алексис трехстраничный список. Там перечислялись все её наряды и их допустимые сочетания. Иэна восхитила подобная педантичность жены. Однако его возмущала холодная таинственность Алексис. Несмотря на многие прожитые с ней годы он до сих пор не понимал до конца свою жену. Возможно, поэтому не бросал её. Иэн, как и Алексис, любил загадки, но предпочитал сталкиваться с ними в жизни, а не в романах.
- Мы пойдем в бар выпить? - спросил он. - Я обещал позвонить Джинне, как только мы решим, где встретимся.
- В бар? - Ее большие темные глаза посмотрели куда-то вдаль, внимание Алексис уплыло в сторону от Иэна. - О, дорогой, я бы хотела немного подышать свежим воздухом.
- "Швейцерхоф"? Туда надо пройтись. Это пойдет тебе на пользу.
- Но ты же не выносишь "Швейцерхоф". Ты сам сказал это вчера. Это место кажется тебе - как ты выразился?
- Чересчур модерновым.
- Да, ты сказал именно так. Как насчет бара "Креста" в "Стефани"?
Иэн отпрянул от камина, словно пламя опалило его задницу.
- С Джинной? Ты в своем уме? Этот певец из Глазго непременно появится в баре "Креста".
- Из Эдинбурга, - поправила она Иэна, глядя на обрамленные розовой каймой темно-синие горы. - Он из Эдинбурга, дорогой.
- Мне плевать, будь он хоть кузеном Рейнера из Монако. Мне не нравится, чем все это пахнет, совсем не нравится. И я хочу, чтобы ты поддержала меня. Будет кстати, если ты согласишься со мной. Хотя бы на словах.
- Почему? Джинна никогда не прислушивается к моему мнению.
- Это только потому, что ты ей ничего не говоришь. То есть ничего важного. Не пытаешься воспитывать её.
Ее взгляд снова уплыл куда-то за окно. Ей скучно? Она чем-то огорчена, раздражена? Иэн знал, что её жизнь когда-то круто изменилась, но изображал неведение, понимая, что она не хочет делиться с ним прошлым. В последние годы он объяснял внезапные перемены её настроения, долгие периоды молчания, упреки, упорную бессонницу тем, что она перестала ощущать себя привлекательной из-за проклятой менопаузы. Ирония судьбы заключалась в том, что он желал Алексис так же сильно, как и прежде. Сейчас, когда Иэн стоял без обуви на энгадиновском мохеровом ковре (стоившем небольшое состояние), он вдруг понял, что не хочет никуда идти, что вместо этого предпочел бы позаниматься любовью со своей женой. Сумка "Гуччи", лежавшая в одном из трех больших шкафов, ждала, чтобы из неё вытащили сексуальные аксессуары для забав.
