Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна
Я бросился туда и нашел свою мать. Она была вся в крови, над ухом виднелась глубокая рана. Ей было трудно шевелить губами, но все же она смогла рассказать, что четверо мужчин вломились в дом и схватили Амну, Надию и Салиха. Амна безуспешно сопротивлялась. Когда моя мать попыталась удержать Салиха, её ударили пистолетом по голове. Пока я разговаривал с Саддамом, она как раз пришла в себя.
Четыре дня я провел в болезненном страхе. Ходили слухи, что Амну и детей похитили аль-Дава, другие утверждали, что курды, ЦРУ или "Моссад". К чести Хашима, он делал все, чего не смог сделать я. Он объезжал тюрьмы, звонил высокопоставленным сотрудникам госбезопасности. Подхалимством и угрозами он старался добыть информацию, которая помогла бы нам выйти на след моей семьи. Никто ничего не знал, даже по слухам.
Вечером в воскресенье мы с матерью были дома, когда пришел Удай. Увидев его, я испугался самого худшего. Я мог лишь догадываться, почему старший сын Саддама соизволил посетить меня.
- Нашли твою жену и детей.
В его лице не мелькнуло ни тени эмоций или сострадания. Напротив, готов поклясться, что он сдерживал улыбку.
- Их тела привезли в городской морг, нужно, чтобы ты поехал и опознал...
Эти слова Удая прозвучали как эхо в коридоре. Я отключился. Позже мне сказали, что полиция получила анонимный совет обследовать небольшой участок земли за Кадхимией, местом, где родились мои родители. В неглубокой полузасыпанной могиле нашли Амну, Надию и Салиха Микаелефа. В докладе говорилось, что Амну пытали и изнасиловали, а дети были изувечены.
Я не помню ничего, что происходило в следующие часы. Меня терзало горе, и мой мир погрузился во мрак.
На следующее утро, перед похоронами, мать вошла ко мне; я лежал у себя в комнате полностью одетый. Моей матери с трудом удалось прийти в себя. Визит Удая нанес ей настолько серьезную психологическую травму, что Хашим, примчавшийся через весь город, как только услышал, что произошло, сразу вызвал ей врача. Она боготворила обоих внуков, особенно Салиха, и любила их больше родных детей.
У меня все сильнее возникало подозрение, что Удай причастен к гибели Амны и детей. Последнее время он стал совсем неконтролируемым. Он уже убил человека пару лет назад и теперь снова сделал это в багдадском танцклубе, всего через неделю после смерти Амны. Он открыто флиртовал с женой одного подполковника, и поскольку темперамент Удая был хорошо известен, офицер попытался пошутить по этому поводу. Один из охранников Удая увидел, что все зашло слишком далеко, и предложил уйти. Удай разозлился и схватил женщину за грудь, как бы желая доказать, что может сделать все, что хочет, с женщиной, которую возжелает. Когда вмешался её муж, Удай сразу же ударил его между ног. Когда мужчина упал на пол, скорчившись от боли, Удай достал пистолет и выстрелил ему прямо в голову. Мужчина умер мгновенно. Как и в прошлый раз, семье убитого дали денег, и дело так и не дошло до суда.
Я пошел на похороны Амны, Надии и Салиха. Арабские традиции предусматривают открытые проявления чувств в таких случаях, и мы вместе с остальными членами семьи долго рыдали. Я знаю, что на Западе такое поведение считают признаком малодушия, но мы тоже не всегда понимаем поведение европейцев. Отсутствие чувств и холодность у них на похоронах кажутся нам проявлением безразличия.
Когда все закончилось, мы много выпили с Вахаб и Акрамом. Я долго и неосторожно говорил о том, что подозреваю Удая в причастности к убийству, но их реакция была очень враждебной, и я решил больше не поднимать эту тему. Раньше я сомневался в порядочности Акрама, но никаких сомнений больше не осталось, когда на следующее утро, вместо того чтобы везти меня во дворец, меня отвезли в тюрьму и посадили в камеру.
Меня продержали там два дня, и, к моему удивлению и облегчению, со мной обращались не так уж плохо. Никого, кроме надзирателя, приносившего мне еду, я не видел, но ему было запрещено разговаривать. Если у него и возникали вопросы по поводу моего внешнего сходства кое с кем, я этого так и не узнал. Я пытался заговаривать с ним каждый раз, когда он входил, но он даже не осмеливался взглянуть на меня. Он оставлял небольшую порцию еды на табурете возле двери камеры и исчезал.
Когда я бодрствовал, передо мной все время стояли образы Амны, Надии и Салиха. Оказалось, очень трудно привыкнуть к мысли о том, что я никогда их больше не увижу. Физическая боль от их потери была невыносимой. Я представлял себе, как страдала Амна, и мог только надеяться, что детей убили быстро, а изувечили их уже после смерти. От меня даже не потребовали опознать их тела, так как, скорее всего, это было просто невозможно.
К концу второго дня моего заключения меня в окружении четырех охранников привезли во дворец. Я все ещё был в той же одежде, в которой меня арестовали, мне не давали ни мыла, ни воды, и я был грязен и небрит.
Через пятнадцать минут после прибытия во дворец я сидел перед Саддамом в его личном кабинете. За исключением двух охранников перед дверью, мы были одни.
- Ты вел себя глупо, Микаелеф, - сухо сказал он.
Меня уже не волновали ни он, ни его слова. Я был благодарен за то, что меня не пытали, но он не мог бы причинить мне большей боли, чем та, что я испытывал сейчас. Я лишился всего, что было смыслом моей жизни.
- Потеря жены и детей, - продолжал Саддам после небольшой паузы, для мужчины - это очень тяжелая травма. Особенно если это произошло так жестоко.
Но теперь я видел насквозь эти сантименты и сочувствие.
- И я понимаю, - продолжал он, - и не удивляюсь, что тебе мерещится их убийца на каждом шагу.
Он встал и, подойдя ближе, присел так, что наши глаза оказались на одном уровне:
- Посмотри мне в глаза, Микаелеф, и скажи, видишь ли ты в них убийцу тех, кого ты любил? Этот ли человек забрал твоих детей и убил?
Я посмотрел ему в глаза и не испугался. Но солгал.
- Нет, - ответил я бесстрастно.
- Так помоги же мне найти убийцу. Все, что у меня есть - в твоем распоряжении. Мы не оставим камня на камне, получим ответы на все вопросы, но найдем это животное.
На меня больше не действовали его красивые фразы. Я должен разобраться, ответствен ли Саддам или какой-нибудь другой член этой злобной семьи за убийство моей жены, моей дочери и моего сына. Затем я убью их.
Удай надоел мне своими нападками. Он полагал, что я потенциально опасен для режима, и не скрывал, что он хочет моей смерти. Когда, через несколько недель после убийства Амны и детей, он сообщил, что арестовал человека, подозреваемого в убийстве моей семьи, меня это не удивило. Разумеется, человек признался, но не мог объяснить ни мотивов, ни смысла такого грязного дела. Это был Алу Вахиб, вор и мошенник из Шулы, рабочего района на северо-западе Багдада. Признался он или нет - я был уверен, что к преступлению он не причастен. Я попросил разрешение лично допросить его, и Саддам позволил мне это. Я находился в Черном кабинете и только собирался ехать в Аль-Карадскую тюрьму, когда на столе зазвонил телефон. Это был начальник тюрьмы.
- Хорошо, что застал вас, пока вы не выехали, - сказал он. - Ваша поездка была бы бесполезной.
- Что вы имеете в виду?
- Вы хотели поговорить с Алу Вахибом?
- Да.
- Боюсь, что он мертв.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать это.
- Как - мертв?
- Самоубийство. Надзиратель проверил его час назад и нашел его в луже крови. Он вскрыл себе вены.
У меня хватило ума, чтобы понять, что самоубийства он не совершал.
- Как же он мог перерезать себе вены?
- Он воспользовался осколком стекла. Мы догадываемся, как это могло произойти, но будет полное расследование. Кое-кого накажут.
- Конечно, я в этом уверен, - усмехнулся я.
- Вы хотите увидеть его тело? - Тюремщик старательно не замечал моей иронии.
- Нет, - сказал я, - но благодарю за звонок.
Я повесил трубку и с досады стукнул кулаком по столу. Было очевидно, что именно произошло. Неудачливого Алу схватили просто на улице и посмертно обвинили в убийстве Амны и детей. Похоже, так и было. Я поразмышлял в одиночестве и решил, что единственное, что можно сделать, - это связаться с Латифом.
В начале 1988 года я был ошеломлен, узнав, что Барзан Ибрагим был избран представлять Ирак в комиссии по правам человека в Женеве. Полагали, что Саддам использует его и в Швейцарии, для различных грязных дел, в том числе для устранения диссидентов. Он был непосредственно связан с убийством Аятоллы Мехди, основателя исламской революционной организации в Ираке. Мехди был застрелен тремя пулями в голову в Судане, в начале войны.
Невероятно, что такой человек представляет Ирак в комиссии по правам человека. Впрочем, у Саддама было извращенное чувство юмора. Он часто посылал Тарика Азиза, христианина, представлять его на международных исламских конференциях.
Наступили добрые времена и для братьев Барзана. Сабави получил прежнюю должность Барзана во главе госбезопасности, сменив жестокого палача Фаделя Барака. Сабави приказали действовать с тем же рвением, которое демонстрировали его предшественники. Ватбан, младший из трех братьев, получил похожую должность - главы спецслужбы, отвечавшего за личную охрану президента и его семьи. Таким образом, окружение и жестокое семейство Саддама служили прочным фундаментом для драконовских методов Саддама. Благосклонное отношение к сводным братьям подкрепилось и браком Удая с дочерью Барзана Сажей. Бедная девочка, конечно же, не была счастлива, и через три месяца улетела к отцу в Женеву.
