Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
И теперь, вдали от фронта, он, полунищий, искалеченный, измотанный солдат тыла, работник скромной заводской газеты, хоть изредка, все же пишет стихи. Для себя, но пишет. Нет, Алевтина Михайловна, вам неведомо подлинное призвание Сегала. Он - поэт.
Ну, а пока - надо кормиться и одеваться, пока - по зову совести, с пером наперевес, атаковать нечисть всякую.
Глава семнадцатая
Гапченко оказался прав: письму Анны Кондаковой в «Известиях» дали ход. Редакция направила жалобу в райздравотдел с просьбой разобраться по существу, о результатах информировать заявительницу и «Известия». Последующий контроль центральной газеты вселял надежду на тщательное расследование жалобы.
- Отольются Богатиковой вдовьи и сиротские слезы, - вознадеялась Анна Кондакова.
Ефим не очень-то разделял оптимизм вдовы. Однако был доволен вмешательством такой газеты, как «Известия». По крайней мере, в работе медсанчасти разберутся. И то хлеб!
Комиссия, состоящая из представителей райздравотдела, райкома и парткома завода, приступила к работе немедленно. Сегалу разрешили присутствовать на всех этапах разбирательства в качестве наблюдателя. Прежде всего было установлено главное: смерть Кондакова наступила от сердечной недостаточности - осложнения после гриппа в тяжелой форме. Комиссия, собравшаяся в кабинете Гордиенко, предъявила ему свое заключение. Он читал его, перечитывал, вертел в руках, снимал и надевал очки, смотрел куда-то в сторону.
- Видите ли, я остаюсь при своем первоначальном мнении, - изрек он наконец. - Врач Богатикова непосредственно в смерти Кондакова не виновата. Противного доказать не удастся никому, никогда, да-да, как старый специалист утверждаю!» - последние слова он выкрикнул с вызовом, но против его воли в них прозвучала неуверенность.
- Я, Вениамин Ефимович, тоже не новичок в медицине, далеко не новичок, - подчеркнул председатель комиссии Иван Тимофеевич. - И мне трудно согласиться с вами. Конечно, Кондаков мог скончаться и при добросовестном лечении, всякое случается.
- Вот-вот, именно, - обрадовался Гордиенко, - никакая медицина не в силах порой оградить человека от смерти, вот-вот.
- Не спешите, я не закончил свою мысль. При правильном, добросовестном амбулаторном лечении и смертельный исход болезни был бы менее вероятен, гораздо менее... Упущение лечащего врача в данном случае не вызывает сомнения... Ведь так, товарищи? - обратился он к членам комиссии.
- Да, безусловно, - подтвердили несколько голосов.
- Неубедительно, голословно, требует доказательств, - настаивал Гордиенко.
- Постараемся доказать. А где врач Богатикова?
- Она давно в приемной, ждет нашего вызова.
Лариса Александровна предстала перед комиссией в черном, строгого покроя костюме, в белой шелковой, наглухо застегнутой блузе, в скромных туфельках - «лодочках» на высоких каблуках, красиво причесанная, эффектная, привлекательная. Присев на стул, она опустила голову, смиренно сложила на колени руки с ярким маникюром.
- Так что вы нам скажете, коллега, по поводу прискорбного случая с вашим больным? - мягко обратился к ней председатель комиссии.
Богатикова достала из маленькой лакированной сумочки шелковый кремовый платочек, дрогнувшим голосом произнесла:
- Смерть рабочего Кондакова - болезненный удар не только для его семьи, но и для меня, лечащего врача... - В этом месте она всхлипнула и, как заметил Ефим, приложила платочек к сухим глазам. Гордиенко сорвался с места, схватил волосатой лапищей стакан, налил в него воду, поднес Богатиковой:
- Лариса Александровна! Нельзя так волноваться! Возьмите себя в руки!.. Она так переживает эту историю!
«Талант! Артистка! Кающаяся Магдалина»! - улыбался про себя Ефим. Вспомнилась недавняя встреча в этом же кабинете с совсем другой Богатиковой - с наглой, холодной, заносчивой. И нате! Он заметил, что и председатель комиссии исподлобья, с усмешкой посматривает на нее.
- И все же, Лариса Александровна. Как случилось, что вы выписали Кондакова на работу, по сути проигнорировав жалобы со стороны больного? - сдерживая раздражение, спросил Иван Тимофеевич. - Ведь именно вы, а не кто иной, сделал в его карточке запись о жалобах на режущую боль в области сердца. Как же вы, достаточно опытный врач, не провели детального обследования?
Мгновенно оценив обстановку, убедившись, что женские чары ее не подействовали на мужскую - преобладающую - часть комиссии, Богатикова от мнимой обороны перешла к атаке. Лицо ее преобразилось, подлинная суть проступила на нем, как на переводной бумаге: из скорбного стало злым, надменным. «Вот это настоящая Богатикова. Узнаю Ларису Александровну, наконец-то перестала притворяться», - мысленно отметил Ефим.
- Не надо на меня наседать, Иван Тимофеевич, - с металлом в голосе кинула она председателю, - в данном случае я никакой вины за собой не чувствую, да-да, не чувствую! Поясню: по существующей инструкции, которая для нас, врачей, закон, я не имела права продлевать больничный лист Кондакову. Температура у него была нормальная, сердце работало ритмично, шумы не прослушивались... Какие у меня были основания держать высококвалифицированного рабочего дома? Я и так нарушила инструкцию,.. Инструкцию! - подчеркнула она. — Документ, который составлен и утвержден не врачом Богатиковой, отнюдь! - Она победоносно оглядела членов комиссии и села на свое место.
Ефим с напряжением ждал реакцию присутствующих на дерзкий выпад Богатиковой и не сомневался: и председатель комиссии, старый доктор Иван Тимофеевич, и другие члены комиссии найдут подобающие слова для отповеди Богатиковой. Но в кабинете воцарилась тишина. Гордиенко с еле заметной улыбкой поглядывал на красотку Богатикову. «Молодчина, - говорили его глаза, - здорово ты ввернула им инструкцию! Нокаут, да и только!»
Наконец Иван Тимофеевич заговорил. Нет, он не одернул Богатикову, как ожидал Ефим и как полагалось бы в этом случае, не упрекнул ее: «Как вам, коллега, не совестно прятаться за инструкцию? Вы - врач! Коль жизнь человеческая в опасности - плевать на все инструкции, на любой формализм! Нет, ничего подобного Иван Тимофеевич не сказал. С трудом подняв опущенную седую голову, негромко, безвольно промямлил:
- Инструкция, она, конечно, есть... Но в случае с Кондаковым, я считаю, другое дело. Больно жаловался на сердце... Вы этого не отрицаете?
Богатикова взмыла с места, выпятила и без того высокую грудь.
- Не отрицаю, жаловался. Но кроме личных жалоб пациента я ничем не располагала, повторяю, ничем. Погиб человек? Жаль! А сколько людей ежечасно гибнет на фронте? Что поделаешь - война!
Неожиданный аргумент Богатиковой показался членам комиссии вроде бы убедительным. Действительно, подумал каждый из них, гибнут люди, война есть война.
- Еще будут ко мне вопросы? - вызывающе посмотрела на всех Богатикова. - Нет? Тогда разрешите мне удалиться. - Она протянула наманиюоренные пальцы к дверной ручке.
- Одну минуточку, товарищ Богатикова, - окликнул Ефим. - Как, по-вашему, гибель бойцов на фронте от рук фашистов выдерживает сравнение с безвременной кончиной рабочего Кондакова в условиях тыловой медсанчасти?
Богатикова вспыхнула как порох. Глаза ее налились яростью.
- Ах, вот вы куда метите! - взвизгнула она. - Не выйдет, не выйдет! Я буду жаловаться на вас! - И пулей вылетела из кабинета, грохнув дверью.
Ошарашенные члены комиссии сидели с открытыми ртами. Похоже, один только главный врач медсанчасти догадался, о чем спрашивал Богатикову корреспондент. Побагровев, тыча в Ефима толстым указательным пальцем, Гордиенко зарычал перекошенным от злобы ртом:
- Говорите, да не заговаривайтесь! Вы не частное лицо! Не имеете права оскорблять врача-женщину, женщину-врача!
Поднялся невообразимый шум. Кто-то кому-то что-то доказывал, никто никого не слушал. Наконец председатель комиссии крикнул:
- Хватит, товарищи, хватит!
И в наступившей тишине Гордиенко швырнул в Ефима каменную фразу:
- Этот товарищ - безответственный человек, очерняющий советскую медицину!
Знакомый уголек обжег грудь Ефима, жар подкатывался к самому горлу...
Выручил Иван Тимофеевич:
- Успокойтесь, Вениамин Ефимович, вы, очевидно, неверно поняли замечание товарища корреспондента в адрес Богатиковой. Он прав: нельзя сравнивать смерть солдата в бою с гибелью человека в условиях тыла, возможно, по халатности или недосмотру нас, врачей... Вы это хотели сказать, товарищ Сегал?
- Именно это, - подтвердил Ефим.
- В такой нервозной обстановке, товарищи, далее продолжать работу комиссии бессмысленно, - продолжил Иван Тимофеевич. - На сегодня поставим точку. Соберемся у меня в райздравотделе послезавтра, в десять утра. Возражений нет?
