Робер Мерль - Смерть - мое ремесло
- Я прочел в письме доктора Фогеля, - он поднял листок бумаги кончиками пальцев и, держа его очень далеко от себя, всем своим видом выражал отвращение, - что он рассчитывает добиться вашей амнистии (удар линейкой по столу), если вы склонитесь перед его волей. Как вы считаете? Добился бы он этого?
- Наверное, господин начальник. Доктор Фогель - ученый, и у него множество...
Усмешка, удар линейкой по письму, подпрыгивание.
- О! Значит, господин доктор Фогель ученый? Чем же это господин доктор Фогель знаменит?
- Он известен в медицинских кругах, господин начальник.
- О!
Из-за моей спины:
- А вам не приходило в голову сделать вид, будто вы подчиняетесь доктору Фогелю, а получив амнистию, поступить по-своему?
- Нет, господин начальник, это мне в голову не пришло.
- А теперь как вы думаете?
- Я этого не сделаю.
- Так, так.
Стоя передо мной, уперев один конец линейки в стол и опираясь обеими руками на другой ее конец:
- А почему?
Я молчал довольно долго, и старший надзиратель строго сказал: "Отвечайте же господину начальнику!" Начальник поднял линейку и с живостью произнес: "Дайте ему подумать!" После паузы я сказал:
- Не знаю.
Начальник загримасничал, вытянул губы, бросил гневный взгляд на старшего надзирателя, ударил линейкой по бронзовой статуэтке на письменном столе и резво запрыгал вокруг меня.
- Знаете вы кого-нибудь, помимо доктора Фогеля, кто мог бы хлопотать о вашей амнистии?
- Нет, господин начальник.
Из-за моей спины:
- Известно ли вам, что в вашем случае амнистия может сократить срок наполовину? Вы тогда отбудете в тюрьме лишь пять лет вместо десяти.
- Я этого не знал, господин начальник.
- А теперь, когда вы это знаете, ответите вы доктору Фогелю, нет?
- Нет, господин начальник.
- Вы предпочитаете, следовательно, лучше отсидеть лишних пять лет, чем сделать вид, б,удто вы покоряетесь воле доктора Фогеля?
- Да, господин начальник.
- А почему?
- Это было бы обманом.
Стоя передо мной, тыча линейкой в мою сторону и глядя в упор мне в глаза:
- Считаете ли вы господина доктора Фогеля другом?
- Нет, господин начальник.
- Любите ли вы его, уважаете?
- Безусловно нет, господин начальник, - ответил я и добавил: - Между тем это крупный ученый.
- Ладно, оставим в покое крупного ученого. Как по-вашему, Ланг, законно убить врага родины?
- Безусловно, господин начальник.
- А использовать против него ложь?
- Безусловно, господин начальник.
- И самую коварную хитрость?
- Безусловно, господин начальник.
- А между тем вы не хотите воспользоваться хитростью в отношении доктора Фогеля?
- Нет, господин начальник.
- А почему?
- Это разные вещи.
- Почему?
Я подумал и сказал:
- Потому что в этом заинтересован только я.
Он торжествующе выкрикнул пронзительным голосом: "Ага! Ага!" Глаза его из-за золотых очков засверкали, он бросил линейку на стол, скрестил руки, и лицо его выразило глубокое удовлетворение.
- Ланг, - сказал он, - вы опасный человек.
Старший надзиратель повернул ко мне голову и окинул меня строгим взглядом.
- А знаете, почему вы опасный человек?
- Нет, господин начальник.
- Потому что вы честный человек. - Его золотые очки блеснули, и он продолжал: - Все честные люди опасны, только подлецы безопасны. А знаете почему, старший надзиратель?
- Никак нет, господин начальник.
- Хотите знать почему, старший надзиратель? Потому что подлецы действуют только в своих интересах, то есть мелко плавают.
Он сел в кресло, положил руки на подлокотники, и вид у него снова стал самодовольный.
- Ланг, - сказал он, - я счастлив, что это письмо ученого доктора Фогеля (он поднял письмо кончиками пальцев) привлекло мое внимание к вам. Весьма мало вероятно, что ученый доктор Фогель (усмешка) теперь сделает что-либо для вас. Зато я, напротив... - Он поднялся, с живостью подскочил к полкам с книгами, наугад взял одну и сказал, не оборачиваясь: - Например, я могу, принимая во внимание ваше хорошее поведение, просить, чтобы вам сократили срок.
Он обернулся с ловкостью обезьяны и, словно фехтовальщик, ткнул в мою сторону линейкой. Глаза его загорелись, и вдруг он закричал:
- И я это сделаю!
Он поставил книгу на место, доскакал до письменного стола, сел, взглянул на нас и, словно удивившись, что мы еще здесь, нетерпеливо произнес:
- Уведите заключенного! - и тут же начал кричать: - Скорее! Скорее! Скорее!
Мы почти выбежали из кабинета.
Начальник сдержал слово, хотя мне пришлось подождать этого два года. В 1929 году я узнал, что срок мне сокращен наполовину. Я вышел из тюрьмы день в день пять лет спустя после того, как попал в нее.
В тюрьме я порядком растолстел. Моя гражданская одежда едва налезала на меня. И все же я был доволен хотя бы тем, что близится лето, погода стоит теплая и я смогу обойтись без пальто дяди Франца.
Помимо выходного пособия, я получил право на бесплатный проезд до М. В поезде я поймал себя на том, что думаю о своей камере и, как это ни странно, думаю с сожалением. Я стоял в проходе вагона, смотрел в окно. Мимо проносились еще не сжатые хлеба, колосья слегка колыхались, а я думал: "Я свободен". Странное это было чувство, и странно было сознавать, что свободой я обязан в конечном счете именно доктору Фогелю.
Через некоторое время я вернулся в купе и сел. Я не знал, чем занять свои руки, минуты текли, и не было никого, кто бы дал мне указание. Мне стало грустно. Я снова вышел в проход и начал смотреть в окно. Хлеба стояли роскошные. Легкой зыбью колыхались они на ветру.
В тюрьме мне дали пять сигарет, но у меня ничего не оказалось, чтобы их зажечь. Я зашел в купе, попросил у одного из пассажиров огня и снова вышел в проход. Сигарета была безвкусна. Затянувшись несколько раз, я опустил стекло и с силой швырнул ее. Ветер отнес сигарету к стенке вагона и она рассыпалась пучком искр. Я поднял стекло и снова стал смотреть на хлеба. После хлебов потянулись луга. Выглядели они довольно прилично, но лошадей на них видно не было.
Потом я вспомнил о партии и почувствовал себя счастливым.
1929 год
Партия решила временно послать меня "на травку". Мне подыскали место на конном заводе полковника барона фон Иезерица, владельца большого поместья возле В. в Померании.
Моя новая работа мне очень нравилась. Лошади были прекрасные, холеные, в конюшнях - современное оборудование. Полковник барон фон Иезериц (хотя он больше и не служил в армии, все величали его господином полковником) поддерживал у себя на заводе железную дисциплину. Это был высокий худой человек с обветренным лицом, изрезанным морщинами. Нижняя челюсть у него сильно выдавалась вперед, и - удивительно! - это делало его похожим на лошадь. За спиной конюхи называли фон Иезерица Стальной Мордой. Я так и не узнал, из-за чего он получил эту кличку - то ли из-за своей нижней челюсти, то ли из-за глаз. Глаза его, казалось бы, ничем особенным не отличались. Обыкновенные голубые глаза. Но стоило ему внезапно остановить на вас взгляд и - словно он поворачивал выключатель - они наполнялись каким-то невыразимым светом.
Уже три месяца я находился у него на службе, а он еще ни разу не заговорил со мной. Я думал, что он вообще не знает о моем существовании, ведь нанимал меня его управляющий, - и вдруг однажды после полудня, когда я поправлял на пастбище какую-то загородку, я услышал за спиной знакомый звук копыт его лошади. Кто-то щелкнул языком, и неожиданно вороная лошадь выросла передо мной - рослая, стройная, с перекатывающимися под лоснящейся кожей желваками мышц.
- Ланг!
Я вытянулся в струнку. От моего резкого движения лошадь насторожилась. Фон Иезериц ласково потрепал ее и, не глядя на меня, словно он разговаривал сам с собой, сказал:
- У меня есть маленькая ферма в Мариентале... Она совсем заброшена...
Он замолчал, я ждал продолжения.
- Я подумал, - вновь заговорил он с отсутствующим видом, как будто и впрямь размышляя вслух: - если земля еще кормит, почему бы не выхаживать там несколько лошадей.
Он опустил хлыст и концом его осторожно погладил лошадь между ушей.
- При жизни моего отца там держали лошадей. Но никто никогда не хотел там жить... Это паршивое место. Повсюду вода. Строения в жалком состоянии, земли тоже. Надо все привести в порядок, надо возродить эту землю...
Он приподнял хлыст, и его невыносимые голубые глаза остановились на мне.
- Ясно тебе?
- Так точно, господин полковник.
Подождав немного, он отвел от меня взгляд. Я почувствовал облегчение.
- Я подумал о тебе.
Он почесал у себя за ухом рукояткой хлыста и сухо произнес:
- Вот мои условия: сначала я дам тебе двух людей. Они помогут все восстановить. Получать это время будешь столько же, сколько и теперь. Если тебе удастся там обосноваться, я переведу на ферму несколько лошадей. Дам еще свинью, кур и семян. Там есть пахотная земля. Все, что ты сможешь выжать из пашни, свиньи, птицы и двух рощ, прилегающих к ферме, - твое. Что сможешь добыть охотой - тоже твое. Но помни, как только устроишься, - больше ни пфеннига! Слышишь? Ни пфеннига!
