Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)
Гости вставали из-за стола. Окончился один из тех скромных воскресных обедов, которые виноторговец Гарлан время от времени устраивал для своих знакомых. Хозяин дома подошел к невестке и взял ее за талию, как он обычно делал после обеда.
Она уже знала, чего он хочет. Когда у него собирались гости, Берта должна была после обеда играть на рояле, иногда в четыре руки с Рихардом. Это было приятной паузой перед игрой в карты или желанным сопровождением к ней. Она села за рояль. Открыли дверь в комнату, где собрались мужчины; Гарлан, доктор Фридрих и господин Мартин сели за небольшой зеленый стол и начали играть. Жены их остались в столовой. Фрау Мартин закурила папиросу и села на диван, заложив ногу на ногу. По воскресеньям она всегда надевала бальные туфли и черные шелковые чулки. Жена доктора Фридриха как зачарованная смотрела на ноги фрау Мартин. Рихард последовал за мужчинами, он уже интересовался игрой в тарок. Элли облокотилась на крышку рояля и ждала, когда Берта начнет играть. Хозяйка дома входила и выходила, ей надо было время от времени отдавать распоряжения на кухне, и она позвякивала ключами, которые держала в руке. Когда она вошла в комнату, фрау Фридрих сделала ей знак глазами, который должен был означать: "Вы только посмотрите, как сидит фрау Мартин!"
Все это Берта видела сегодня, пожалуй, более отчетливо, чем прежде, как видят веши, находясь в лихорадочном состоянии. Она все еще не прикоснулась к клавишам. Тогда деверь обернулся к ней и строго посмотрел на нее, будто хотел напомнить об ее обязанностях. Она очень громко заиграла бравурный марш Шуберта. Деверь снова обернулся и сказал: "Потише".
- Все тот же коронный номер этого дома, - заметил доктор Фридрих. Тарок в сопровождении музыки.
- Так сказать, песни без слов, - прибавил господин Мартин. Остальные засмеялись. Гарлан снова повернулся к Берте, потому что она вдруг перестала играть.
- У меня немного болит голова, - сказала она, как будто обязана была извиниться, но почувствовала, что этим несколько роняет себя, и прибавила: - У меня нет настроения.
Все посмотрели на нее, каждый почувствовал, что случилось нечто не совсем обычное. Фрау Гарлан спросила:
- Не хочешь ли подсесть к нам, Берта? - Элли смутно ощутила, что должна нежнее отнестись к тете, и повисла у нее на руке. Так стояли они рядом, опираясь на рояль.
- Вы тоже пойдете сегодня вечером в "Красное яблоко"? - спросила фрау Мартин хозяйку дома.
- Нет, я думаю, нет.
- А-а! - воскликнул господин Гарлан. - Раз мы сегодня лишены нашего обычного концерта, то вечером мы... вам ходить, доктор.
- Будет военный оркестр? - спросила фрау Фридрих.
Хозяйка встала и спросила мужа:
- Ты серьезно говоришь, что мы вечером пойдем в "Красное яблоко"?
- Конечно.
- Так, так, - несколько смущенно ответила жена и тотчас опять ушла на кухню, чтобы снова распорядиться там.
- Рихард, - сказал Гарлан сыну, - ты мог бы быстренько сбегать туда и попросить хозяина оставить нам стол в саду.
Рихард тут же выбежал и в дверях столкнулся с матерью; она вошла и, словно обессилев, опустилась на диван.
- Вы не поверите, - сказала она фрау Фридрих, - как трудно объяснить Бригитте самые простые вещи.
Фрау Мартин подсела к мужу, не преминув бросить взгляд на Берту, которая вместе с Элли все еще молча стояла у рояля. Она погладила мужа по голове, положила руку ему на колено, - можно было подумать, что ей необходимо показать всем, как она счастлива. Элли вдруг заговорила с теткой:
- Я хочу тебе кое-что сказать, тетя, пройдемся немного по саду, на свежем воздухе головная боль пройдет.
Они спустились по ступенькам во двор; посреди его зеленела небольшая лужайка. Сзади двор замыкала стена, возле нее росли кустарник и два молодых деревца, их пришлось подпереть кольями. За стеной виднелось только голубое небо; в ненастные дни сюда доносился шум протекавшей вблизи реки. Спинками к стене стояли два садовых соломенных стула, перед ними - маленький столик. Берта и Элли сели на стулья, Элли все еще держала тетку под руку.
- Может быть, ты расскажешь мне, тетя...
- Что, Элли?
- Видишь ли, я теперь уже взрослая, расскажи мне о нем...
Берта чуть вздрогнула, ей показалось, будто этот вопрос относится не к ее покойному мужу, а к кому-то другому. И внезапно ей представился тот портрет Эмиля Линдбаха, который она видела в иллюстрированном журнале, но это видение тотчас исчезло, легкий испуг прошел; Берта была тронута робким вопросом юной девушки, верившей, что она все еще скорбит о покойном муже и что ей будет легче, если она сможет поговорить о нем.
В эту минуту из окна, выходившего на двор, послышался голос Рихарда:
- Можно мне сойти к вам или у вас какие-нибудь секреты?
Лишь теперь Берта заметила его сходство с Эмилем Диндбахом, но подумала, что, вероятно, того человека напоминают ей только юношеский облик Рихарда и его слишком длинные волосы. Рихард был теперь почти такого же возраста, как Эмиль тогда.
- Стол заказан, - сказал он, входя во двор. - Ты пойдешь с нами, тетя Берта? - Он уселся на спинку ее стула, погладил ее по щекам и сказал бодрым и все-таки немного капризным тоном: - Пойдем с нами, красавица тетя, ради меня.
Берта невольно закрыла глаза. Ей было приятно, как будто детские ручки, пальчики ее собственного сынишки Гладят ее по лицу. Но вскоре ожило другое воспоминание. Она вспомнила об одной вечерней прогулке с Эмилем в Городском парке, когда они возвращались из консерватории. Он тогда сел с нею на скамью и нежно погладил ее по щеке. Было ли это только один раз? Нет, конечно, гораздо чаще, десять, двадцать раз сидели они на той же скамье, и он гладил ее по щеке. Как странно, что она теперь снова думает об этом!
Конечно, ей не пришло бы это на ум, если бы Рихард случайно не... Но долго ли она будет еще позволять ему?..
- Рихард! - воскликнула она и открыла глаза.
Она увидела его улыбку, и ей показалось, будто он догадался, о чем она вспоминает. Это было, конечно, совершенно невероятно, здесь вряд ли кто-нибудь знал, что она была знакома со знаменитым скрипачом Эмилем Линдбахом. Впрочем, знает ли она его и теперь? Тот, о ком она сейчас думала, был совсем другой, то был красивый юноша, которого она любила, когда была совсем юной девушкой. Так она мысленно погружалась все глубже в прошлое, и ей казалось совершенно невозможным вернуться к настоящему и болтать здесь с этими детьми. Она распрощалась с ними и ушла.
Над городом навис тяжелый послеполуденный зной. Лавки были закрыты, улицы почти пустынны. На рыночной площади перед кафе за столиками сидели несколько офицеров. Берта взглянула на окна второго этажа, где жили супруги Рупиус. Она уже давно не была у них, она знала совершенно точно, с каких пор - со второго дня рождества. В тот день она застала дома одного господина Рупиуса, и тогда же он сказал ей, что болезнь его неизлечима. Теперь она знала также, почему с тех пор не навещала его: она сама не признавалась себе в этом, но ей было страшно переступить порог того дома, откуда она тогда ушла, так сильно потрясенная. Сегодня же ей захотелось пойти туда; ей показалось, будто в течение последних дней какая-то связь возникла между нею и больным, и будто его взгляд, который он спокойно устремил на нее во время вчерашней прогулки, имел особое значение.
Когда она вошла в комнату, глаза ее сначала должны были привыкнуть к полутьме; шторы были спущены, и только через щель наверху падал солнечный луч прямо на белую печь. Посреди комнаты за столом сидел в кресле господин Рупиус; перед ним лежала стопка рисунков, один из них он как раз отложил, чтобы просмотреть следующий. Берта увидела, что это гравюры.
- Благодарю вас, - сказал он, - что вы снова навестили меня. - Он протянул ей руку. - Видите, чем я сейчас занят? Это собрание гравюр с картин старинных голландских мастеров. Поверьте мне, сударыня, это большое наслаждение - рассматривать старинные гравюры.
- О, конечно.
- Видите, здесь шесть томов, или, точнее, шесть папок, в каждой по двадцати листов; мне понадобится все лето, чтобы изучить их по-настоящему.
Берта стояла около него и смотрела на гравюру, лежавшую перед ним, которая изображала "Ярмарку" Тенирса.
- Все лето, - рассеянно промолвила она.
Рупиус повернулся к ней.
- Да, - сказал он сквозь зубы, как будто ему важно было защитить свою точку зрения, - именно изучить картину. Под этим я подразумеваю способность, так сказать, воспроизвести картину в памяти, штрих за штрихом. Вот это Тенирс, оригинал висит в Гааге. Почему бы вам, сударыня, не съездить в Гаагу, где можно полюбоваться такими прекрасными картинами Тенирса и многими другими?
Берта улыбнулась.
- Как я могу думать о таких поездках?
- Да, конечно, - сказал господин Рупиус. - Гаага очень красивый город, я был там четырнадцать лет тому назад; мне было тогда двадцать восемь, теперь мне сорок два или, пожалуй, все восемьдесят четыре. - Он отложил в сторону еще одну гравюру. - Это Остаде, "Курильщик с трубкой". Да, ясно видно, что он курит трубку. Оригинал в Вене.
