Лео Перуц - Маркиз де Боливар
Полковник выслушал меня весьма небрежно. Он осматривал местность, соображая, как лучше обустроить линию укреплений, и мысленно возводил земляные валы, бастионы, минные траншеи и редуты для обороны города.
Около повозки с вещевыми мешками офицеров стоял капитан Брокендорф. Я подошел к нему и сразу же рассказал об удивительной утренней прогулке маркиза де Болибара. Он выслушал меня, недоверчиво покачивая головой. Но лейтенант Гюнтер, присевший рядом на походное ведро, заметил:
- Среди этих испанских аристократов попадаются удивительные чудаки. Они не могут наслушаться своих бессчетных, красиво звучащих имен, которые так длинны, что за то же время можно прочитать "Отче наш". Им доставляет удовольствие целый день выслушивать из уст своих лакеев свой полный титул. Когда я жил в Саламанке на квартире у одного графа де Вейра...
И он рассказал сцену, которую наблюдал в доме гордого испанского аристократа. А лейтенант Донон вдруг вмешался;
- Болибар? Ты говоришь, его зовут Болибар? Но ведь и наш маркезино был тоже Болибар!
- И правда, как это я забыл! - вскричал Брокендорф. - И он же мне рассказывал, что у его родственников есть имения около Ла Бисбаля!
В нашем полку служил добровольцем молодой знатный испанец, один из немногих среди своей нации, кого увлечение идеями свободы и равенства перед законом привлекло на сторону Наполеона и Франции. Со своей семьей он порвал совершенно и сообщил о своем подлинном имени и происхождении только двум-трем товарищам. Но испанские крестьяне знали его и звали "маркезино" он был небольшого роста и хрупкого сложения, - и под этой кличкой его знал весь полк. Несколько дней назад он погиб в бою с герильясами, и мы похоронили его на кладбище деревни Баскарас.
- Нет сомнения, Йохберг, - продолжал Донон, - этот ваш маркиз де Болибар - родственник нашего маркизика. И наш долг - сообщить старому маркизу - конечно, осторожно, самым щадящим образом - о смерти нашего храброго товарища. Не желаете ли сделать это сами, Йохберг, раз вы уже знаете господина маркиза?
Я отдал честь и направился с одним из моих солдат к особняку аристократа, обдумывая по дороге, с какими словами мне подобает к нему обратиться и как смягчить жестокое известие.
Особняк от дороги отделяла стена, но в ней было несколько проломов, так что сократить путь не составило труда. Когда я приблизился к зданию, внутри послышались крикливые не то жалобные, не то возмущенные голоса. Я постучал в дверь.
- Кто там? - спросили изнутри, и шум сразу стих.
- Мирные люди, - ответил я.
- Какие люди?
- Я - немецкий офицер.
- Ave Maria purissima!4 Это - не он, - жалобно воскликнул голос за дверью.
Дверь отворили, и я вошел в дом.
Я стоял в передней и смотрел на слуг, тех самых, которых уже видел в парке. Тот лохматый малый, что называл маркиза своим другом, тоже был здесь и подошел ко мне своей танцмейстерской походкой. Он раскраснелся от волнения как вареный рак и горделиво представился мне гофмейстером и управляющим имения господина маркиза.
- Но я хотел бы поговорить с маркизом лично! - возразил я.
Гофмейстер набрал полную грудь воздуха и забавным жестом схватился за виски.
- Господина маркиза? - простонал он. - О, милосердный Боже! Боже милосердный!
Он сделал короткую паузу и продолжил:
- Господин лейтенант, или господин капитан, или как вас называть? Увы, господина маркиза нет дома...
- Как - нет дома? - строгим тоном спросил я. - Полчаса тому назад я видел его в парке!
- Да, полчаса назад, - а теперь он исчез... И гофмейстер тут же обратился к человеку, только что вошедшему в переднюю:
- Паскуаль! Ты был на конюшне? Которой лошади там недостает?
- Все лошади на месте, сеньор Фабрисио.
- И верховые Иноходец Капитан и Сан Мигель? И Эрмоса - тоже в деннике?
- Все на месте, - заверил конюх. - Ни одной не брали...
- Тогда - помоги нам Бог, святая Дева и все святые... С нашим господином случилось какое-то несчастье, он исчез...
Я вмешался:
- Когда вы в последний раз видели господина маркиза?
- Около получала назад, в его спальне, он там стоял и смотрел в зеркало. А я должен был, как у нас заведено, поминутно заглядывать в комнату и спрашивать маркиза о самочувствии; то я спрашивал, как господин провел ночь, то изображал его друга из Мадрида: "Небо да приветствует тебя, Болибар! Как ты доехал?" И это я повторял несколько раз, пока он изучал свое лицо перед зеркалом...
- А сегодня утром в парке?
- О, господин маркиз был сегодня очень странный. Нам всем велел спрятаться в кустах, окликать его и приветствовать. Один Бог знает, что имел в виду наш господин, но только он никогда и ничего не делает без цели и смысла...
Тем временем пришел садовник со своими помощниками. Гофмейстер обратился к ним и строго спросил:
- Вы еще ждете здесь? Вы должны выкачать воду из бассейна, и поскорее! - И - уже мне - добавил со вздохом: - Дай Бог, чтобы мы смогли его по-христиански и с честью похоронить, если найдем его тело на дне бассейна...
* * *
Я покинул дом и сообщил товарищам, что я услышал. Пока мы громко обсуждали дело, нас окликнул один офицер, который лежал на соседней повозке, - он был ранен в последнем бою.
- Болибар? - вскричал он резко. - Кто тут говорит о маркизе де Болибаре?
Офицер был одет в униформу другого полка, но я его знал. Это был лейтенант фон Рон из ганноверских гусар, с которыми мы были прошлым летом расквартированы в одной деревне. У него в груди сидела испанская пуля.
- Это я говорил, - отозвался я. - Кто такой маркиз де Болибар? Вы его знаете?
Он смотрел на меня испуганно. Глаза лихорадочно засветились.
- Схватите его, и скорее! - вскрикнул он страдальческим голосом. - Или он всех нас уничтожит!
Глава II. ДУБИЛЬНАЯ БОЧКА
Лейтенанта фон Рона из ганноверского полка через два дня переправили на лечение в пригородный монастырь Санта Энгрессия, который мы сразу по приходе в Ла Бисбаль превратили в госпиталь. За это время наш полковник и капитан фон Эглофштейн расспросили фон Рона во всех подробностях о его встрече с полковником Сарачо - Дубильной Бочкой - и маркизом де Болибаром. Раненый не всегда был в ясном сознании, и все же из его сбивчивого рассказа мы уяснили, что в ночь после большого боя с герильясами в его присутствии в часовне святого Роха около деревни Баскарас происходило совещание между Сарачо, маркизом де Болибаром и английским капитаном Уильямом Коллагеном, офицером связи англичан при отряде герильясов. Его сообщение дало полное представление о характере и способностях старого маркиза и о том, чего мы должны остерегаться со стороны этого опасного врага Франции и императора.
Лейтенант фон Рон был командирован полковником ганноверцев с важными бумагами - списками наличного состава полка, штабным расписанием офицеров и другими - в штаб маршала Сульта, находившийся в Форгосе,-послан, потому что субинспектор бригады не хотел выплачивать полку денег. Так как между главной квартирой четвертого корпуса маршала Сульта и расположением бригады генерала д'Ильера в это время находились отряды инсургентов, которые занимали и Ла Бисбаль с окрестностями, лейтенант фон Рон был вынужден избегать удобной проезжей дороги и пробираться лесными и горными тропами, ведущими в сторону Форгосы.
В этом месте своего рассказа Рон разразился горькими жалобами на финансовую службу армии и пожелал, чтобы все эти комиссары по снабжению и составители проектов да смет и вообще все чернильные души из высоких штабов вылетели со своих мягких кресел под огонь герильясов, - тогда разве что научатся обращаться с войсками по-человечески... Полку не хватало то сапог, то патронов, а однажды вместо саперных лопат прислали садовые мотыги... Затем он соскользнул на жалованье, сетуя на то, что дома, в Германии, лейтенант получает в месяц двадцать два рейхсталера, а здесь, на войне, всего восемнадцать. "Жюно5 спятил! - крикнул он потом в лихорадочном жару. - Как может сумасшедший командовать корпусом? Правда, он "хоть храбрец, в бою сам хватает ружье и лезет в цепь, стреляет по герильясам..."
Эглофштейн перебил его излияния наводящим вопросом. Лейтенант успокоился и вернулся в своему рассказу.
Вечером второго дня пути он со своим ординарцем пробирался через лес у Баскараса. В низкорослой чаще лошади были им скорее помехой, чем помощью. Вдруг они услышали ружейные выстрелы и шум сражения - того самого, которое разыгралось между нами и герильясами по обе стороны проезжей дороги. Рон сразу изменил направление и стал взбираться в гору, чтобы уйти в глубь леса, подальше от опасности. Но через несколько минут шальная пуля ударила его в спину. Он упал и на некоторое время потерял сознание.
Придя в чувство, он увидел себя на спине своей лошади; ординарец привязал его к седлу двумя ремнями и вел лошадь в поводу. Они почти достигли вершины крутого лесистого холма, но шум боя доносился и сюда: он различал отдельные выкрики, команды, брань и крики раненых.
