Веркор - Квота, или Сторонники изобилия
Только теперь Флоранс все поняла, она вспомнила слова Эстебана: заработная плата находится в прямой зависимости от количества покупок... Еще одно жестокое и гениальное изобретение этого чудовища Квоты! Так вот чем объясняется этот ажиотаж у прилавков с дорогими товарами! Ко всему еще сейчас конец месяца.
Флоранс вышла из магазина с тяжелым чувством. Был уже полдень, и она стала искать кафетерий, где можно было бы позавтракать. Теперь она уже не удивлялась тому, что у всех прохожих обеспокоенные и напряженные лица. Они как маньяки лихорадочно шарили глазами по витринам в надежде обнаружить какую-нибудь вещь, которой у них еще нет, которую они еще не успели купить, на худой конец хотя бы модель нового выпуска...
В баре кафетерия Флоранс уселась на высокий табурет среди двадцати посетителей. Но и здесь ее поджидало разочарование: когда она заказала салат с яйцами, на нее посмотрели с недоумением. В таком случае с тунцом или с помидорами? На лице официанта появилось выражение подозрительности и презрения. У них есть только омары по-термидорски, лангусты по-нейбургски, русская икра, седло косули, жаворонки, овсянки. И впрямь все посетители бара ели эти дорогие блюда, но с той же кислой скучающей физиономией, так же торопливо, как раньше они проглатывали кусок ветчины, горячую сосиску или рубленый бифштекс. Флоранс еще не потеряла вкуса ко всей этой гастрономической роскоши, и она получила истинное наслаждение от гусиного паштета с трюфелями, хотя тупое безразличие соседей слегка испортило ей удовольствие.
Выйдя из кафетерия, она свернула на улицу генерала Гроппо, героя борьбы за независимость, и внимание ее привлекла вывеска, пробудившая уйму воспоминаний: "Священные когорты прогресса". Отец Эспосито! Она вспомнила, как святой отец месяц обхаживал Каписту, чтобы вытянуть у него пожертвования, а потом сам попался на удочку Квоты и вернул пожертвования в стократном размере.
Так вот, значит, где его благотворительная столовая. Время обеда еще не наступило, однако двери были отперты. Флоранс вошла.
В первую минуту она решила, что ошиблась. А может, просто забыли снять вывеску? Столовая переехала, и заведение вступило, если можно так выразиться, на иную коммерческую стезю. Ничто здесь не напоминало благотворительной столовой, к тому же в помещении не было ни души. То, что увидела Флоранс, скорее уж походило на выставку бытовых приборов: различные модели холодильников, стиральные машины и машины для мойки посуды, водонагреватели, морозильники, металлические шкафы, мойки из нержавеющей стали, из пластика и фаянса, вдоль стены тянулись душевые установки из разноцветного фаянса и сверкающей хромированной стали. Флоранс с трудом пробралась сквозь нагромождения всего этого фаянса и полированного металла. Наконец она очутилась в кухне, где стояли огромные ультрасовременные плиты с электрическими вертелами, решетками для поджаривания мяса, духовками на инфракрасных лучах, автоклавы, машины для резки овощей, усовершенствованные мясорубки, разнообразные мельницы и сотни других предметов, назначение коих было ей не известно. Недоставало здесь только одного -- запаха кухни. И поражало мертвящее бездействие всех этих механизмов. Вдруг Флоранс услышала за своей спиной глубокий вздох.
Она живо обернулась. В уголке на табуретке сидел отец Эспосито, высохший, сгорбленный, с бессильно опущенными руками, он мрачно и удрученно смотрел на Флоранс. Не человек, а призрак.
-- О, вы здесь, отец мой! -- воскликнула Флоранс.
Видел ли он ее? Взгляд у него был отсутствующий...
-- Вы меня узнаете?
-- Да... Если не ошибаюсь... -- безучастно пробормотал священник.
-- Вы часто приходили к нам в "Фрижибокс", -- напомнила ему Флоранс.
-- Да, да... -- прошептал Эспосито и умолк.
Вдруг он распахнул полы пиджака, нажал на рычажок, и Флоранс снова услышала свист выходящего газа. Несколько секунд Эспосито с лихорадочной жадностью вдыхал газ. Наконец лицо у него просветлело, взгляд оживился. Губы сложились в подобие улыбки.
-- Да, да, -- повторил он. -- Вы сеньорита Флоранс.
-- Племянница Самюэля Бретта, вы же хорошо его знаете.
-- Да, да... Но ведь вы уезжали? -- вспомнил старик. -- Значит, вернулись...
И он посмотрел на нее, словно на привидение. Внезапно глаза его увлажнились и слеза медленно поползла по носу.
-- Вот до чего я дожил, -- качая головой, проговорил он униженно и безнадежно.
-- По правде сказать, -- осторожно начала Флоранс, оглядывая кухню, -я, признаться, удивилась. Почему вы один? Где же ваши кухарки? Ведь не сами же вы готовите обеды?
-- Обеды! -- выкрикнул Эспосито.
Его крик был похож на рыдание.
-- Неужели вы сами не видите? -- Он ткнул рукой в сторону плиты. -Какие уж там обеды! -- И голос его дрогнул. -- Откуда мне взять деньги на обеды, дорогая моя сеньорита, когда я кругом в долгах, когда у меня полно просроченных векселей, все пожертвования уходят на их оплату, и все равно денег не хватает. Бездонная бочка какая-то... Обеды! -- повторил он с отчаянием и стыдом и обхватил голову руками.
-- Ну, а как же... ваши бедняки? -- с ласковым сочувствием спросила Флоранс.
Эспосито поднял голову. Он посмотрел на "ее с таким же недоумением, как тот официант в кафетерии. Потом, словно эхо, он переспросил:
-- Мои бедняки? -- медленно поднял к потолку обе руки и бессильно уронил их. -- А где мне прикажете брать бедных, дитя мое? Здесь такого натворили, пробудили в них такие желания, для удовлетворения коих эти несчастные готовы на все: даже на то, чтобы работать. И получают они огромные деньги! Нет, просто невероятно!
Но слова священника вызвали у Флоранс обратную реакцию.
-- В таком случае, отец мой... раз больше нет неимущих, раз они хорошо зарабатывают, мы все должны радоваться. Раз нищета исчезла...
Эспосито в возбуждении вскочил с табуретки.
-- Так в том-то вся и беда, дитя мое. Вместе с нищетой исчезла и вера! Мои когорты тают на глазах, как восковые свечи. И даже те, кто еще остался, охладели к учению, верят в бога по привычке и только из вежливости ходят на мои проповеди. Но сердце их молчит, они попросту лицемерят! Что же делать? Как бороться против этого благосостояния?
-- Вы проповедуете нищету, отец мой! -- возмутилась Флоранс.
-- Нет, ничуть, -- живо возразил священник. -- Но что делать, если богатство губит души? Убить нужду весьма похвально, а что, если при этом убивают также и человека? Взять хотя бы меня, бедного грешника, оглянитесь вокруг и скажите искренне, дочь моя, на что мне все эти вещи? Увы, отныне, куда бы я ни обратился за пожертвованиями или для спасения гибнущей души, я выхожу, унося с собой либо термостат-подставку для стекания сока под вертел, либо автоматическую гусятницу. И каждый раз поддаюсь я соблазну, хотя никто меня не искушает. Увы, без искушения поддаться соблазну, не иметь даже этого предлога для извинения... Скажите, разве это не самый страшный из грехов, которому нет ни снисхождения, ни прощения? Возьмите хотя бы этот оксигеноль. Знаете, что это такое?
-- Д-да, -- протянула Флоранс. -- Я видела рекламы....
-- Так вот я поклялся себе: не поддамся на сей раз соблазну. На сей раз подобная мерзость меня не искусит, на сей раз меня не проведут... И вот посмотрите... -- он печально распахнул полы сюртука, -- вот он здесь. Не устоял. И я вдыхаю этот газ. -- Он направил на себя струю кислорода. -- Но самое страшное, дитя мое, мне это нравится. Я уже не могу обойтись без него. Вот что ужасно! Но, кажется, этот Квота -- ваш друг? -- неожиданно спросил он, бросив на Флоранс подозрительный взгляд.
-- Ничего подобного, -- ответила она, -- просто он...
-- Тем лучше, тем лучше, дитя мое. Потому что я прямо скажу вам, этот человек -- настоящий преступник. Он низвергнет нас в пучину порока.
-- Вы несправедливы, отец мой, -- сурово заметила Флоранс.
Она сама изумилась своим словам. Что толкнуло ее на защиту Квоты. Всеобщее повышение заработной платы? Исчезновение нищеты, о чем отец Эспосито скорбит так, словно у него вырвали сердце из груди?
-- Но скажите, отец мой, разве это справедливо упрекать Квоту за то, что благодаря ему столько людей могут больше не мерзнуть, не голодать...
-- Этого у меня и в мыслях не было! -- возразил священник, подняв дрожащую руку. -- Но что он дал взамен? Разве вы не заметили, во что превратились люди в нашей стране? Пресыщенные автоматы, обожравшиеся до тошноты, словно гуси, которых откармливают всевозможными радиоприемниками, холодильниками, мотоциклами, лодками, пианино, и, несмотря на это, погибающие от смертельной тоски и посему жаждущие, чтобы их подвергли новым пыткам.
-- Знаете, отец мой, -- пыталась еще сопротивляться Флоранс, -- роскошь как женщина: она становится пыткой только для того, кому недоступна...
-- ...и еще, естественно, для того, кто вынужден ею владеть, не имея на то ни малейшего желания, -- живо отозвался священник. -- А сейчас уже никто ничего не желает. У каждого слишком много всего, и, несмотря на это, он должен покупать, покупать, покупать без конца. Так продолжаться не может. Нет, нет, не может.
