Игорь Гриньков - Периферия, или Провинциальный русско-калмыцкий роман

А, по моему, „золотое“ время для Калмыкии и калмыков пришлось на 1957–1991 годы. Годы всеобщего подъема и энтузиазма, возрождение сельского хозяйства, бурное жилищное строительство, расцвет национальной литературы и других видов искусства. Каждый четвертый шерстяной костюм, сшитый в Советском Союзе, был изготовлен из калмыцкой шерсти. А главное, уверенность каждого человека в завтрашнем дне. И это при многих издержках, особенно при дефиците колбасы, без которой просто жить не могут наши либералы-западники и постоянно напоминают об этом с упорством клинических идиотов: „Зато теперь у нас есть свобода и колбаса“.

Колбасы, действительно, навалом, но есть ее без риска отравления невозможно. Да и не каждому она по карману. Свободы тоже — вдосталь, выбор большой: можно окочуриться от болезни, потому что заплатить за лечение нечем; поступить в „гортоп“, то есть бесцельно топтать городские улицы за отсутствием работы; оказаться в морге с проломленным черепом или ножевой раной; свихнуться умом от окружающей действительности; утонуть в водке; „крякнуть“ от наркотиков.

Даже кривая преступности тогда поползла вниз. Я помню, как в начале 80-х годов начальник Элистинского ГОВД едва не положил на стол партбилет на заседании Бюро Горкома КПСС за то, что „допустил“ за прошедший год семь! убийств в городе. Сколько убийств происходит ежегодно при господах демократах, и говорить не приходится. Нам говорят — это цена свободы. Свободы умереть под забором, в канаве, в подъезде; в подвале, на чердаке; выбор велик!

Олегу почему-то вспомнилась драка между ним и его другом Валеркой, балдыром с улицы Пионерская. Они учились тогда в шестом или седьмом классе. Из-за чего произошел конфликт, Олег уже не помнил, но уж точно, не на национальной почве. Местом для ристалища была выбрана площадка перед школьным туалетом, очень к этому приспособленная. Правила: ногами не бить, схватка до первой крови. После уроков мальчишки из класса гурьбой отправились к туалету, посмотреть на потеху. Олег с Валеркой, сопя, долго топтались на пятачке перед туалетом, делая ложные выпады. Наконец удары стали достигать цели. Через минуту у Олега пошла из носа кровь и „рефери“ прекратили поединок. Не доходя до своего дома, Олег тщательно умылся под уличной колонкой и высморкался, удаляя кровяные сгустки. Но дома родители обнаружили голубеющий под глазом сына кровоподтек и стали допытываться о его происхождении. Отец вскоре махнул рукой, поняв всю безнадежность расспросов, но мама сильно переживала.

Когда на следующий день Олег явился в школу, первым к нему подошел Валера. Увидев кровоподтек, сокрушенно покачал головой, потрогал его пальцем и сочувственно спросил:

— Сильно болит?

Встречались, конечно, ситуации и пожестче, но и в помине не было металлических арматурных прутьев, дубинок, свинчаток и кастетов. Покойный участковый дядя Саша по кличке Держиморда один держал весь центр Элисты в порядке, а сейчас от людей в милицейской форме рябит в глазах, а ходить пешком по ночному родному городу страшно!

Ответив еще на несколько записок и вопросов, Зеленский интуитивно почувствовал, что публика уже притомилась, и решил на этом закончить пресс-конференцию:

— Дорогие мои, молодые друзья! Наше время истекло. Спасибо вам за то, что вы прочитали мою книгу и не поленились прийти сюда для того, чтобы обсудить ее! Кроме того, мы коснулись ряда вопросов, не относящихся непосредственно к роману, но вас интересующих. Я попытался ответить на них в пределах моего понимания. Вы хорошо подготовились к презентации, и мне было интересно общаться с вами. Очень надеюсь на то, что интерес был обоюдным.

Позвольте мне завершить пресс-конференцию несколькими словами. Все мы, независимо от национальной принадлежности, живем на этой земле, которая называется Калмыкия. Когда мне было шесть лет, внезапно появились необычные люди, которые сначала казались мне все на одно лицо. Через короткий срок я с радостью обнаружил, что легко могу различать их: это Очир, это Николай, это Бембя.

Я со своими ровесниками, калмыками и русскими, гонял резиновый мяч по пыльным улицам маленького тогда городка, мы ходили в одни школы, читали разные хорошие книги, служили в одной армии, учились в одних вузах большой страны, вернувшись домой, устраивали свои жизни. Мы, совершенно разные по характерам, национальности и служебному положению, представляли собой единое сообщество, и это было прекрасно! Казалось, нас ожидает такое же прекрасное будущее!

Прах моих родителей покоится на местном кладбище. Если ничего не произойдет, я буду рано или поздно лежать рядом с ними. А пока я жив, а вы молоды, мы должны сделать все, чтобы эта земля не превратилась в „неперспективную территорию“. Мне очень хотелось, чтобы из нашей лексики исчезли недостойные, обидные слова „манджа“ и „хохол“, которым некоторые калмыки обозначают здесь всех русских. Кстати, поселение в районе Элисты основали не хохлы, а потомки воронежских казаков. По этой логике и Москву населяют тоже хохлы. Зачем же обижать жителей Украины, которые относятся к этому вопросу очень болезненно?

Перед вами будущее, но где бы вы не находились в нашей стране, помните, у нас — общая судьба! Спасибо вам еще раз сердечное!

На такой несколько пафосной, не свойственной ему, ноте Зеленский закончил свое выступление. Олег еще не вышел из-за трибуны, как его окружили те, кто не успел задать свой вопрос. Терпеливо, но уже лаконично, Зеленский ответил всем…

После презентации, Олег, пересев за низенький столик, стал подписывать желающим автографы на титульных листах книг. Он поднимал глаза, чтобы узнать имя очередника. Когда он поднял глаза в следующий раз, то увидел перед собой Герлю, смиренно подающую раскрытую книгу.

— Тебе-то зачем? — почти растерянно спросил он.

— А разве ты забыл, что я самая преданная поклонница твоего творчества? — напомнила Герля и добавила. — Сегодня ты был великолепен!

Против такого аргумента трудно было что-то возразить, и Олег подписал книгу.

— Как дела, знаменитость? — невинно спросила Герля.

— Если честно, мышиная возня — все это. Не греет душу, хотя должно было быть наоборот, — откровенно ответил Олег.

— Клинический случай, — съязвила Герля, — ты один?

— Если ты имеешь в виду одиночество, то, да, я одинок.

Герля посмотрела с сожалением и неожиданно выпалила:

— А я выхожу замуж!

Поздравляю, — фальшиво улыбаясь, сказал Олег, — кто же этот счастливец?

— Он американец.

— Американский калмык?

— Нет, настоящий стопроцентный американец из Филадельфии.

Олег живо представил себе дылду-америкоса с невинно-голубыми глазками в обрамлении рыжих поросячьих ресниц, тяжелой лошадиной челюстью, фарфоровыми зубами, облаченного в цивильный костюм и кроссовки. Со вкусом у многих янки было не все ладно.

— Лавочник, разумеется?

— Предприниматель, — поправила его Герля.

— Кто бы он ни был, я искренне желаю тебе счастья, Герлюшка! Ты его вполне заслужила, — на этот раз уже без оттенка лицемерия произнес Зеленский, но тут же желчно добавил. — Сначала растащили всю страну, потом завалили ножками Буша и Биг-Маками, а теперь всех красивых женщин собираются вывезти!

— Что поделаешь, если здесь нас не ценят, — кокетливо парировала Герля и отошла от столика, напоследок пожелав автору дальнейших творческих успехов.

В багрово-розовой мгле Олег машинально подписал остальные автографы, заказал такси Надежде, оставшейся очень довольной пресс-конференцией.

— Ништяк все получилось, я думала, будет херня! Вы молоток, Олег Николаевич! — кратко подвела она резюме.

Затем Зеленский распрощался с директором и другими участниками презентации. Девчонкам-поклонницам раздал цветы, дал денег на ресторан, чтобы они продолжили торжество, но сам ехать с ними категорически отказался, сославшись на сильную головную боль.

Сидя за столиком в „гостиной“ с полупритушенным светом, он машинально перебирал записки читателей, зачем-то рассовывал их по карманам пиджака, в то время как душа его напоминала выгребную яму, переполненную нечистотами. Причем, и выкопал яму и наполнил ее содержимым своими руками лично он сам, Олег Зеленский: «Успех? Кому он нужен, если его не с кем разделить? Да и эфемерная штука, этот успех. Сегодня ты известен, популярен, а лет через десять о твоих „творениях“ будут помнить только некоторые специалисты по литературе. Прав был мудрый старец Зигмунд Фрейд, когда в своей работе „Будущность одной иллюзии“ предостерегал от чрезмерного поклонения культуре и искусству, считая их одной из форм массового невроза. Да и булгаковская фраза, что рукописи не горят, всего лишь, красивая аллегория. Горят, да еще как! Всю Александрийскую библиотеку спалили к чертовой матери за милую душу, второй том „Мертвых душ“ испепелен в печной топке.