Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2
— Надо было пригласить поселкового врача, — заметила Нина.
— Пригласили. Внешних повреждений нет, только на животе и груди синяки и кровоподтёки. Стали разбираться. Оказалось, вечером кто-то позвонил из заправки и попросил Копчёного срочно прийти. Шофёры нашли Его ночью за проходной в снегу. Как только он не замёрз?! Потом уже он мне признался, что по пути на заправку из-за машины выскочили трое, набросили на голову капот и били по животу чем-то тяжёлым. А остальное он не помнит. Только когда я рассказала врачу, в чём дело, она определила внутреннее кровоизлияние и велела везти к хирургу. Ну, я сразу к тебе.
— Старый воровской приём. Но то что именно Иванова? Это странно…
— Ты понимаешь, Нина. Кто-то хочет помешать нам в создании этих бригад и старается не допустить в бригаду Копчёного. Это активное сопротивление. Значит, нас уже боятся. Это же настоящая тайная война.
— Ты, Таня, не ходи. — Матвеева надела пальто и пошла к выходу. — Я отвезу Его в операционную, вызову хирурга. А ты раздевайся и отдыхай. Я скоро вернусь.
— Ты проверь всё сама. Это очень важно и для нас, и для него…
— Всё понимаю, Танюша. — Нина вышла.
Вернулась она к рассвету усталая и бледная.
— Ну что? — вскочила с кушетки Татьяна.
— Если останется жив, то должен сказать спасибо тебе и своему сильному организму. Сделали серьёзную операцию. Разрыв кишечника в нескольких местах. Удивительно, как он не умер. Ещё час-два — и началось бы общее заражение. Тогда не помогло бы уже/ никакое хирургическое вмешательство.
Двое суток не приходил в себя Копчёный, метался, бредил. Всё это время Татьяна почти не отходила от Его постели.
Он то угрожал вывернуть наизнанку Гайдукевича и показать Его настоящее нутро и тут же начинал говорить страшные вещи. То скрипел зубами, ругался, сводя с ним какие-то счёты. Но больше всего жаловался, что устал от такой жизни и решил всё старое завязать несмотря ни на что.
Из бреда Татьяна поняла, что Колюха Гайдукевич совсем не простой уголовник. В избиении Копчёного и в тайной борьбе за уголовную молодёжь он играет чуть ли не главенствующую роль. Но больше всего взволновало Татьяну, что убийство, за которое отбывает срок Лыков, совершил Гайдукевич. Татьяна решила всё проверить. Лыкова она знала. Он пришёл и попросился в бригаду. Это был совсем запуганный паренёк.
Утром Копчёный очнулся и долго удивлённо смотрел на Татьяну. А потом вспомнил всё и помрачнел.
— Значит, это не сон. Значит, вы? Спасибо за всё. Не забуду. Теперь-то и я не отступлюсь. — Он порывисто протянул ей руку. Татьяна вскочила и строго прикрикнула:
— Лежите спокойно. Двигаться вам Ещё нельзя.
Он кивнул головой и виновато улыбнулся.
— Лежу, лежу. Ещё раз спасибо, — прошептал он и закрыл глаза. Теперь Его лицо стало спокойным.
Вечером Матвеева сообщила, что кризис миновал и Копчёный будет жить. Татьяна сразу же уехала.
Собирая в лагере бригаду, она увидела Колюху. Он подозрительно крутился около парней, а Лыков стоял в уголочке и боялся пошевелиться, Татьяна возмутилась и решила припугнуть Колюху.
— Мне многое стало известно о вас, Гайдукевич, Если вы будете нам мешать, то мне придётся попросить поднять некоторые старые дела. В частности, дело Красюка, побег с пересылки и Ещё кое-что.
— Я? Мешаю? Милаха, да вы проснитесь. — Он беспечно и весело улыбнулся. — А по части старых дел мои косточки десятки раз перемыты и выскоблены. Так что привет вашей тёте. Я сам собираюсь весной проситься на прииск. Бери — не работник, а разлюли-малина.
Он оскалил зубы и, потряхивая большой челюстью, беззвучно расхохотался…
ГЛАВА 10
Когда Колосов пришёл в клуб, совещание всё Ещё обсуждало горноподготовительные работы. В фойе было пусто. Пахло краской, олифой. Портьеры были задёрнуты, и мягкий полумрак как бы предупреждал/ о необходимости соблюдать тишину.
Юра Ещё ни разу не был здесь. К новому году клуб Ещё не закончили. А тут запуржило. Машины постоянно простаивали в заносах, и приходилось мотаться день и ночь. Да и жил он теперь на территории базы. Татьяна тоже переехала в новый дом. Ходить в посёлок было далеко, да и не хватало времени.
Он хотел подняться на второй этаж, но Его окликнул Самсонов.
— Брат Юрка! Тут тебя вспоминали несколько раз. Краснов спрашивал, когда ты должен появиться.
— Как— спрашивал? Он сам приказал мне прийти после перерыва. А горняки ведь так: дорвутся до трибуны— не скоро их вышибешь оттуда.
Валерка расплылся во всё лицо:
— Как там у Петра Первого? Всем господам сенаторам указую. Речи в присутствии произносить не по писаному, а токмо своими словами. Дабы дурь каждого всякому видна была. Так, кажется?
— Тоже нашел у кого спрашивать. Да и к чему это ты?
— Тут все приволокли целые простыни речей, обязательств. А Берзин спокойненько: «Ну зачём же столько? Мы послушали ваше выступление на прошлом совещании. А вы только добавьте новое». И тут же к секретарю: «Дайте стенографическую запись товарища». Тот, конечно, тыр-пыр, и бумаги в карман, да заикаться. Он, как было принято, не скупился на обещания, да и чего наговорил, давно уже позабыл. Вот так-то, брат Юрка. Всё коротко, толково, по-деловому. Учись…
Юра не стал больше ждать. Незаметно в зал, да тихо — в самый уголок. Успеть хоть вспомнить, что сам тогда намолол…
Выступал главный инженер управления Купер-Кони. Он говорил, как всегда, спокойно, с профессорской бесстрастностью. Только поблёскивали стёкла очков.
— …Строительство гидростанции на Котле становится бессмысленным. Разведанные запасы Среднеканского района не оправдывают капитальных затрат. И в этом году там нет перспектив на открытие даже одного прииска…
— Где же вы были раньше? Это ошибка или что? — спросили из зала. Юра повернул голову. Конечно, Расманов. Но какой тон. А вид! Шерлок Холмс, и всё.
Купер-Кони не ответил и только поправил очки.
— Электроэнергия ограничивает развитие рудных месторождений. Оловянную руду с «Кинжала» приходится возить машинами на «Утиный» для переработки мощностями ТЭЦ. Строительство линии передачи задерживает мачтовый лес для опор…
— Зачем на «Утиный». Вы самолетами, и на Урал, — с иронией бросил Олег.
Юра вспыхнул:
— Чего ты понимаешь, дубина! Молчал бы.
Расманов поднял на него холодные, насмешливые глаза. Сколько же было в Его взгляде наглости и чего-то Ещё.
Юра отвернулся и стал разглядывать зал.
Сцена украшена портретами Ленина и Сталина в полный рост. По сторонам в рамках выдержки из проекта новой Конституции,
Добрался он до Краснова только в конце совещания, рассказал Ему о дороге.
— Это правильно, давай. Завтра мы обойдёмся и без тебя.
— А что завтра?
— Слёт передовиков производства. Эдуард Петрович в своей кожаной папке привёз добрые подарки, улыбнулся Краснов
— Михаил Степанович, вы мне по секрету, тихонечко…
— Снижение наказания заключённым. Многим по «Пятилетке». Лёнчику сбросили половину срока. Он этого, конечно, не ждёт. Освободили Прохорова и Тыличенко. Пока молчи.
— Всё правильно.
Прибежала Татьяна и позвала к телефону Краснова. За ним в комнату администратора ушли Берзин и Дымнов. Скоро Маландина вышла и, проходя мимо, шепнула:
— Звонили из политотдела. Сейчас будет митинг, — вздохнула и убежала.
Митинг открыл Дымнов;
— Угроза войны нависла над Европой, над всем миром. Её чудовищный призрак сеет смерть и разрушение в Испании. Поджигатели войны готовят удар на запад и восток. В авангарде агрессоров выступают их агенты: Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и остальные тринадцать, они делали ставку на форсирование войны фашистских государств против СССР…
Татьяна простонала.
— Да что же это такое? Что?
Дымнов продолжал:
— Они вели подрывную вредительскую работу внутри страны. Радек и Сокольников несли дипломатическую службу. Они торговали Родиной оптом и в розницу. Троцкизм представляется как международная агентура фашистских генеральных штабов…
Валерка натянул шапку.
— Ты куда? — спросила Татьяна.
— На рацию. Послушать, что там в эфире, — ответил он и начал осторожно проталкиваться к двери.
Гневный гул прокатился по залу. К трибуне рванулось сразу несколько человек…
Слёт передовиков производства лагеря/ продолжался два дня. Прибывших с приисков разместили даже в служебных помещениях.
В окнах бараков уже гасли огни, когда Алексеев прошёл в небольшую комнатку красного уголка, куда тоже были поставлены койки. Он сбросил с себя одежду и улёгся в чистую постель. Многие не спали. Настроение у всех было приподнятое: снижение сроков наказания приблизило освобождение и было о чём поразмыслить.
Общий свет был выключен, только маленькая лампочка у двери/ рассеивала над входом жёлтое пятно. Над койками плавало синее облако табачного дыма. Лёнчик курил одну папиросу за другой. Мысль о возможности освобождения тревожила. Но ему ли думать об этом? Разве оставят Его в покое воры? Тем более когда у них зародилось подозрение. Не так ли поступал он сам?
