Стелла Даффи - Идеальный выбор
— О боже!
— Да неужто?..
— Точно.
— Сколько же…
— Десять лет!
— Как…
— А ты?
— Нормально… (Счастливее не бывает.)
— Отлично. (Беременна. Новым Мессией.)
Они разговорились о промелькнувших десяти годах, им внимали печеная фасоль и разгневанные покупатели. София потихоньку пробиралась к выходу, Зак был так возбужден, что покорно следовал за ней. О себе он рассказал ей большей частью правду, она — полуправду. Ту правду, которая оставалась в рамках нормальности. София поставила корзинку на край тележки Зака, и они вместе двинулись к кассе — София с облегчением, он в ошеломлении. Уплатили за покупки, уплатили за прошлое по сговорчивым кредитным картам. Никаких скидок за постоянство им не полагалось.
Зак выгрузил содержимое тележки в багажник машины и предупредил по телефону любовь всей своей жизни, что задерживается. Они отправились выпить кофе, он заказал чай, а она вспомнила о повестке дня. Осведомилась о Катарине, постаралась отделаться от болезненного ощущения, возникшего, когда она услыхала, как сильно он ее любит. Постаралась отделаться от глупых девичьих сантиментов и обиды на Зака, расписывавшего свою новехонькую любовь последней модели. Сколько мужчин было у нее самой после Зака, да и сейчас она была почти влюблена в Габриэля, и не она ли только сегодня утром приняла твердое решение: выдворить Зака из закоулков своего сердца, где он обретается в качестве утраченной, но ослепительной возможности. София видела, что Зак ей не нужен. Этот мужчина за сорок не вызывал у нее трепета, этот мужчина, более серьезный и взрослый, менее восхитительный и свободный, чем прежде, не привлекал ее. Но как же ей не хотелось расставаться с образом разудалого повесы ради нынешнего милого и степенного Зака, прихлебывавшего мятный чай. София легонько вздохнула и велела восемнадцатилетней девчонке, гнездившейся внутри, подрасти наконец и не мешать ей.
Не прошло и часа, как Софию пригласили в гости. Два дня спустя она обедала в незнакомой компании — с католичкой Катариной, ее сыновьями, Майком и Сэмом, и их будущим отчимом. София рассказала Катарине о своей беременности. Девичье щебетанье, пока мужчины моют посуду. С ходу слепила из абсолютных и туманных домыслов историю об уехавшем любовнике, с которым она не желает больше видеться. Катарина заполнила пробелы собственным печальным опытом, посочувствовала и — поскольку не была дурой и поскольку так задумывалось — поняла, что от нее требуется. Сообразила, что теперь, когда София вернулась в жизнь Зака, необходимо держать ее в безопасном месте. Катарина должна их подружить. Друзья никогда не мутируют обратно в любовников. Еще кофе в кафе, еще один домашний обед. Откровенничая с Катариной, София сгребала в кулак все свое мужество. Дама была приятной, но десять лет разницы в возрасте, приличная работа в бизнесе и статусные социальные символы — дети, развод — будили в Софии все до единого застарелые страхи. Особенно относительно работы. Во второе гостевание София выложила истинной католичке Катарине всю правду про свою работу — под смешки двух подростков, подслушивавших из кухни. Однако здравый смысл взял верх над оскорбленным чувством приличия — как и предполагалось, — и через две недели Катарина и Зак попросили Софию быть свидетелем на их свадьбе. Со стороны Зака.
Свадьба должна была состояться через месяц после встречи в супермаркете, София будет сопровождать Зака, с Катариной пойдут ее сыновья. От одинокой девушки, стриптизерши, любительницы выпивки и дури, до респектабельной матроны, будущей мамаши и почетной гостьи, — полдюжины легких шажков. Похоже, предсказания Габриэля сбылись: все действительно просто.
Но — какой позор! — в отношении Джеймса Габриэль оказался не столь прозорливым.
Двадцать один
Если от Софии требовалось загасить старое пламя, избавиться от затянувшейся тоски по прошлому, то долгие вечера, потраченные в кругу будущей счастливой семьи, способствовали выполнению этой задачи как нельзя лучше. Вряд ли бы она так скоро поняла, насколько они с Заком не подходят друг другу, если бы не услыхала, как он самодовольно сюсюкает с двумя парнями, будущими пасынками. София, бросив мельком взгляд на этих деток, сразу увидела в них не вместилище добрых генов почти святой Катарины, но молодых самцов, рвущихся на волю в надежде выплеснуть где придется накопившиеся гормоны. Увы, просто ничего не бывает. Верно, Габриэль хранил Софию и направлял, но выстраивать свое будущее ей приходилось самой. Роль, которую София согласилась играть, включала в себя и свадебные церемониями. София не боялась: внешняя непринужденность, внутренний разлад — по этой части у нее имелась большая практика. Танцовщице в леденцовых пуантах не добиться идеального па без скрытых затвердевших мозолей — на чем же ей крутить фуэте? Розовенький атлас для того и создан, чтобы прятать дубленую кожу и стертые в кровь пальцы. Целый месяц она смирялась, сживалась с растущим страхом, растущим ребенком и мечтала только об одном — покое. С депрессией неудавшейся примадонны София разделалась вчистую и теперь хотела лишь тишины и простых радостей. Опять она хотела слишком многого.
За сочувствием и дружеским пониманием София обратилась к Джеймсу. Он, разумеется, знал историю ее первой любви, был наслышан о лиссабонском загуле и трактовал эту историю, как и подобает любому следующему партнеру: сказку об идеальной первой любви легко использовать для предвзятых сравнений. Он никогда не встречался с Заком. И не желал встречаться.
Солнечным днем они валялись на полу в гостиной Софии, приканчивая второй кофейник кофе с молоком; ворсистый ковер был весь в крошках от финикового печенья, испеченного Мартой. Первая фраза, произнесенная шепотом, далась Софии довольно легко. Слишком легко.
— Зачем?
— Он попросил меня.
— У него что, друзей больше нет?
— Есть, но если возникнут проблемы с иммиграционной службой, я скажу, что знаю его много лет, поручусь за него и все такое.
— Хм, слово стриптизерши… это действительно весомо.
— Спасибо, Джеймс. Но для него это не способ остаться в стране, им нужно, чтобы кто-нибудь подтвердил подлинность его намерений.
— Ты его толком не знаешь. Не знаешь его невесту, он сам едва знаком с ней. А вдруг они врут?
— Мне не обязательно видеть Зака насквозь. Впрочем, когда-то я его хорошо знала.
— Не очень.
— Мне хватило. Но дело не в этом. Я оказываю ему услугу. Да и мне это тоже пойдет на пользу.
— В каком смысле?
— Избавлюсь от него. Ты всегда говорил, что я слишком часто о нем думаю.
— Только когда напивался.
— Или когда ревновал.
— Когда пылал страстью. Ревностью я не грешу.
— Положим. Но все равно, надо почистить свое прошлое. Вот с Зака и начну.
— А меня тоже нужно вычистить из прошлого? Поэтому ты к нам с Мартой близко не подходишь?
На том первая попытка завершилась. Осторожных признаний Софии оказалось недостаточно, чтобы Джеймс уразумел, зачем ей понадобилось сортировать старые чувства. Впрочем, София и сама не очень понимала, чего добивается Габриэль, хотя предполагала, что он прав. Лежать на полу в обнимку с бывшим любовником, которому она пока не отважилась сказать о ребенке, — возможно, не самый честный способ начать новую жизнь. Слишком много солнца, слишком много печенья — финикового-фигового. Решительное объяснение она оставила на потом. И удивилась, как скоро это «потом» наступило. Неделю спустя, опять днем перед работой, вишневые оладьи на этот раз и солнце еще жарче.
Джеймс считал, что София не должна снова связываться с Заком, даже для того, чтобы навсегда вытряхнуть его из памяти. Марта считала, что София разберется с Заком без помощи Джеймса, она предпочитает, чтобы Джеймс проводил солнечные деньки, лежа на полу с ней, а не с бывшей любовницей. Габриэль рекомендовал склонить Джеймса на свою сторону, рассказав правду. София сопротивлялась, зная, что Джеймсу правда не понравится. Она держалась неделю, две. Наконец, устав от ежеутренних набегов Джеймса, набрасывавшегося на нее с предостережениями (и подозрениями относительно ее мотивов), она объявила о своей беременности. Уже девять недель. Она постепенно начала свыкаться со своим положением, и Джеймс все равно скоро сам догадался бы. Но София не ошиблась в своих предположениях: соседа сообщение не обрадовало.
От улыбчивого, по-летнему услужливого бывшего любовника до разозленного, облапошенного мужчины один молниеносный прыжок Остатки любви, которые они оба сберегали, спровоцировали ревнивую дикую ссору. Это его ребенок? Нет. Ах вот оно что, значит, это ребенок Зака! Разумеется, нет. Она хоть знает, кто отец? Вроде как Что это, мать ее, значит? Скоростной перелет от недоумения к интимному сквернословию подтвердил: разговор предстоит нелегкий. И по новой: она знает, кто отец? На этот раз София выдавила «да» — проще было соврать. Она ему сказала? (Если честно, скорее, отец ей сказал. Но такой ответ не годился. Даже сейчас, когда Джеймс вел себя мерзко и Софии очень хотелось его уесть.) Да, отец знает. Почему он не с ней? Он с ней и не с ней, когда как Джеймс вскочил и принялся шагать по ковру, ошметки оладий и старые чайные пятна впечатывались в ворс. Она рехнулась? Нет. Она понимает, что творит? Нет. Тогда почему она не сделает аборт? Чертовски хороший вопрос. Лучше не бывает. Не зная, как объяснить, София прибегла к логике подростка. Не хочу, и все. Ей нужны деньги на аборт? Никакого аборта, она оставит его — пока не настоящего ребенка, пока все не по-настоящему, даже сейчас. Что толку признаваться Джеймсу в своих сомнениях, в растерянности, если выбора у нее нет. Ответы становились все надуманнее, вопросы все сердитее, раскаленный гнев Джеймса слепил незащищенные глаза Софии.
