Уильям Теккерей - Английские юмористы XVIII в.
Так и живу я на свете скорее как Зритель, созерцающий человечество, чем как один из его представителей; таким способом я стал прозорливым государственным деятелем, военным, торговцем и ремесленником, никогда не вмешиваясь в практическую сторону жизни. Теоретически я прекрасно знаю роль мужа или отца и замечаю ошибки в экономике, деловой жизни и развлечениях других лучше, чем те, кто всем этим занят, – так сторонний наблюдатель замечает пятна, которые нередко ускользают от тех, кто замешан в деле. Короче говоря, я во всех сторонах своей жизни оставался наблюдателем, и эту роль я намерен продолжать и здесь». – «Зритель», Э 1.
81
«И действительно, он дал столь суровую отповедь насмешкам, которые порок в последнее время направляют против добродетели, что с тех пор открытое нарушение приличий всегда считалось в нашей среде верным признаком глупости». – Маколей.
82
Без всякого повода (франц.).
83
«Судьи уже заняли свои места, когда пришел сэр Роджер; но несмотря на то что все уже расселись, для старого рыцаря освободили почетное место; а он, пользуясь своим положением в тех краях, не преминул шепнуть судьз на ухо, что он рад, «что его светлость приехал сюда на сессию в такую чудесную погоду». Я внимательно следил за ходом судебного заседания и был бесконечно рад, что пышность и торжественность достойно сопровождают публичное претворение в жизнь наших законов; как вдруг, просидев там около часа, я с величайшим удивлением заметил, что мой друг сэр Роджер встает с намерением произнести речь посреди процесса. Я несколько опасался за него, но, как оказалось, он ограничился лишь несколькими фразами, произнесенными с видом крайне деловым и решительным.
Когда он поднялся на ноги, суд притих и среди местных жителей пробежал шепот, что «сэр Роджер встал». Его речь имела столь малое отношение к делу, что я не стану приводить ее здесь, дабы не докучать читателям, и, я уверен, была предназначена самим рыцарем не столько для того, чтобы сообщить что-то суду, сколько чтобы порисоваться в моих глазах и поддержать свою репутацию в округе». – «Зритель», Э 122.
84
«Гарт послал к Аддисону (о котором был очень высокого мнения) со смертного одра, спросить, истинна ли христианская вера». – Д-р Янг, «Примечательные случаи» Спенса.
«Я всегда предпочитал бодрость веселью. Последнее я рассматриваю как действие, первую – как склад души. Веселье кратко и преходяще, бодрость прочна и постоянна. Величайших восторгов веселья достигают те, кто подвержен величайшим глубинам меланхолии; напротив, бодрость, хоть и не доставляет уму такого изысканного наслаждения, не дает нам погрузиться в пучину отчаянья. Веселье подобно вспышке молнии, разрывающей черные тучи, я сверкает лишь на миг; бодрость светит, как день, и наполняет душу прочной и постоянной безмятежностью». – Аддисон, «Зритель», стр. 381.
85
В присутствии воров (лат.).
86
Муж леди Уорик, вышедшей замуж за Аддисона, и отец молодого графа, которого привели к постели отчима, дабы он увидел, «как умирает настоящий христианин». Он был одним из самых бесшабашных среди аристократов того времени; в любопытном собрании старых преданий в Британском музее я нашел немало историй о причудах веселого лорда. Он был популярен в Лондоне, как популярны дерзкие люди и в наше время. Современники весьма снисходительно рассказывают о его проделках. Мохэн, едва выйдя из тюрьмы, где сидел за второе убийство, отправился к курфюрсту Ганновера с посольством лорда Мэкклсфилда, которое должно было вручить его превосходительству орден Подвязки, пожалованный Анной. Летописец этого посольства отзывается о его светлости как о милейшем молодом человеке, который попал было в дурную компанию, но потом раскаялся и исправился. Впоследствии он вместе с Макартни убил герцога Гамильтона, причем лорд Мохэн тоже нашел свою смерть. Звали этого милого барона Чарльз, а не Генри, как его недавно окрестил один сочинитель.
87
«Стиль питал к Аддисону величайшее почтение и открыто выказывал это во всяком обществе весьма своеобразным образом. Аддисон время от времени над ним подшучивал; но всегда воспринимал это благосклонно». – Поп, «Примечательные случаи» Спенса.
«Сэр Ричард Стиль был человеком с самым чудесным характером в мире; даже во время тяжелой болезни он, казалось, желал только доставлять и получать удовольствие». – Д-р Янг, «Примечательные случаи» Спенса.
88
Образцом веселой комедии Стиля может служить небольшая сцена между двумя превосходно изображенными сестрами в его пьесе «Похороны, или Модная скорбь». Дик написал ее, по его словам, «ощущая необходимость оживить свою репутацию», которая благодаря «Христианскому герою», видимо, была слишком строгой, серьезной и благопристойной в глазах читателей этого благочестивого сочинения.
(Занавес поднимается, леди Шарлотта сидит sa столом и читает, леди Хэрриет вертится перед зеркалом, любуясь собой.)
Л. X. Право, сестрица, ты бы лучше поговорила со мной (глядится е зеркало), чем сидеть, уставясь в книгу, в которой ты все равно не прочла ни строчки. Милейший доктор Льюкас пускай пишет там, что ему вздумается, но у тебя из головы не выходи! Фрэнсис, лорд Харди, который теперь стал графом Брамптонским и он у тебя все время стоит перед глазами. Вот погляди на меня и попробуй сказать, что это не так.
Л. Ш. Ты с ума сошла, милочка. (Улыбается.)
Л. X. Вот видишь, я знала, что ты не сможешь это сказать и удержаться от смеха. (Заглядывает через плечо Шарлотты.) А Я читаю здесь это имя так же ясно, как ты: Ф-р-э-н, Фрэн, с-и-с-сис, Фрэнсис, оно в каждой строчке книги.
Л. Ш. (вставая). Я вижу, бесполезно спорить с такой бесстыдницей, – но даже если допустить, что ты права насчет милорд! Харди, куда простительней восхищаться другим, чем собственной особой.
Л. X. Ну, нет… Или, пожалуй, ты права, если кто в самом деле тщеславно любуется собой, но ведь я-то собой вовсе не восхищаюсь… Фу! Не может быть, чтобы у меня в глазах была эта мягкость. (Смотрится в зеркало.) Они не пронизывающие: нет, это все чепуха, мужчины будут обо мне говорить. Некоторые так ценят красивые зубки… О боже, что значат красивые зубки! (Скалит зубы.) У самого что нп на есть черного негра такие же белые зубы, как у меня… Нет, сестрица, я собой не любуюсь, но во мне сидит дух противоречия: я вовсе не влюблена в себя, а только соперничаю с мужчинами.
Л. Ш. Да, но мистер Кэмпли одолеет даже такого соперника, как ты, моя милая.
Л. X. Ну что я тебе сделала, зачем ты вспоминаешь этого нахала? Самоуверенный наглец. Нет, право, если я, как со вздохом писал о людях обоего пола один влюбленный в меня поэт, предмет любви и зависти всеобщей… то со мной не так-то просто сладить… Спасибо ему… Я хочу только быть уверена, что смогу хорошенько его помучить, отвергая, а потом решу, должен он расстаться с жизнью или нет.
Л. Ш. Право, сестрица, если говорить всерьез, это тщеславие вовсе тебе не к лицу.
Л. X. Тщеславие! Все дело в том, что мы, беспечные люди, гораздо искренней, чем вы, благоразумные: вся твоя жизнь – уловки. Говори прямо. Вот взгляни. (Увлекает ее к зеркалу.) Разве тебя не охватывает тайное удовольствие, когда ты видишь это цветение в себе, эту стройность фигуры, эту живость лица?
Л. Ш. Ну, простушка, если я сперва и буду так проста, чтобы немножко увлечься собой, я все же знаю, что это нехорошо, и стараюсь исправиться.
Л. X. Фу! Фу! Расскажи эту надоевшую историю старой миссис Фардингейл, а я не поспеваю думать с такой быстротой.
Л. Ш. Те, кто считает, что нечего спешить понять себя, вскоре убеждаются, что уже поздно. Но скажи мне по совести, тебе нравится Кэмпли?
Л. X. Он мне не противен, но боюсь, этот выскочка думает легко добиться моей благосклонности. Ах, ненавижу людей с таким сердцем, которое я не могу разбить в любой миг. В чем ценность дорогого фарфора, как не в том, что он так хрупок? Если б не это, можно было бы поставить в буфет хоть каменные кружки. – «Похороны», действие 2.
«Мы знали, чем обязана сцена его [Стиля] произведениям; во всей труппе едва ли был стоящий актер, которому его «Болтун» не помог бы стать лучше своими наставлениями». – Сиббер.
89
«Теперь уже нет рядом с ним того прекрасного человека, который волею небес, став его другом и начальником, мог бы посоветовать ему, что сказать или сделать. Добавлю еще кое-что ему в утешение. Самая прекрасная женщина, какую знал мужчина, не может теперь сетовать и пенять на него за то, что он пренебрег собой». – Стиль (о себе). «Театр», Э 12, февр. 1719–1720 гг.
90
В «Похоронах» есть великолепное и очень смешное место, которое Сидней Смит использовал как пример юмора в своих лекциях.
Владелец похоронного бюро разговаривает со своими служащими об их обязанностях.
