Арман Лану - Майор Ватрен
— Ты говоришь, как «Радио-Штутгарт», — ответил Субейрак.
Эль-Медико поднес кулак к носу молодого лейтенанта.
— А как кулак говорит, ты знаешь? Он говорит, как ребята из Теруэля, которые взрывали немецкие танки бутылками горючей смеси!
Эль-Медико побагровел от злости. Он опустил кулак.
— Нас предали, — добавил он. — Даю тебе неделю, чтобы убедиться в этом. Ну, так ты не хочешь попробовать моего заячьего паштета?
— Не хочу, — сказал Субейрак.
— Тогда возьми одну банку с собой. Люблю тебя, дурака.
Субейрак взял банку. Он вдруг огорчился, как ребенок. Его восхищал этот человек, такой уверенный в себе, такой энергичный, сильный и такой невыносимый. Он ясно сознавал, что Дюрру и прав, и неправ в одно и то же время и что все гораздо сложнее. Кроме того, врач Эль-Медико имел при себе револьвер, а у него, Субейрака, револьвера не было. Он никогда не пользовался им. У него не было оружия даже тогда, когда он переправлял через канал своих зебр. Уже в этом сказывалась вся разница между ним и Дюрру.
Он пошел взглянуть на Манье, у которого был один шанс из десяти. Пулеметчик лежал без сознания и стонал. Из медпункта Субейрак пошел на КП.
Под тем предлогом, что наступило затишье, майор, взяв с собой только одного солдата, отправился в обход своих рот, километров на десять, среди бела дня, зная, что враг просачивается между опорными пунктами.
Медленно жуя, Субейрак съел паштет, сидя на своем мешке и глядя перед собой в пустоту. Покончив с едой, он долго следил за полетом двух белых бабочек во дворе кирпичного завода. Ему мерещился голос старого школьного учителя: «Чешуйчатокрылые капустницы белые, че-шуй-ча-то-кры-лые».
Когда он очнулся от сна, солнце косыми лучами освещало землю. Было уже семь часов вечера, вдали грохотала канонада, а где-то рядом кудахтали куры-несушки. Перед ним стоял майор и смотрел на него, глядя сверху вниз.
Субейрак, еще сонный, протер глаза, встал и машинально сказал:
— Прошу извинить меня, господин майор.
Майор подергивал ус.
— В вашем возрасте, вероятно, трудно не спать. А вот такие дубленые, как я, могут уже обходиться без сна. Вы говорите по-немецки, Субейрак?
— Неважно, господин майор. Но если постараться…
— В таком случае, вы займетесь пленными. Вторая рота захватила несколько человек из тех, кто нападал на Бьерм. Ванэнакер прислал нам семь бошей. Бои продолжаются, и самое главное для нас — продержаться. Ночью я переправлю пленных в полк. Грузовик вернется с боеприпасами и продовольствием.
Остальное майор проворчал сквозь зубы, но Франсуа все же расслышал:
— Хорош бы я был, если бы рассчитывал на полковника!
Субейрак вышел. Он обошел свой разбросанный взвод. Телефонисты падали от усталости. Рация принимала только немецкие сводки. Он добрался до ближайшего наблюдательного поста и стал разглядывать в бинокль вражеские линии.
Севернее, на ретельском кладбище, немцы разгуливали открыто. Время от времени, когда там разрывался снаряд, они бросались на землю и потом снова принимались за свое. Наблюдение вел сержант Лебур, худой учитель в очках из Ландреси. Его и Субейрака объединяла взаимная симпатия, основанная на общности профессии и сходстве характеров. Лебур рассказал:
— Весь день они работали. Шли полуголые, целыми группами. Можно было подумать, что они идут купаться!
Субейрак отправился взглянуть на семерых пленных, запертых в обжигательной печи. Ватрен уже находился там и расхаживал перед ними. Это были совсем юнцы. Одни неподвижно лежали, другие держались вызывающе. Субейрак приступил к допросу. Сначала его не понимали, потом стали отвечать. Один из них спокойно сказал, улыбаясь:
— Не мы пленные, а вы! Наши товарищи придут за нами.
Субейрак перевел.
Майор побагровел.
Парень продолжал на своем малопонятном языке:
— Франция капут. Пропала Франция. Завтра атака, бронированная дивизия. Морген. Париж через два дня. Хайль Гитлер!
Другой пленный, крестьянин, переминался с ноги на ногу. Он был похож на немецкого Верлома. Ватрен сжал рукоятку револьвера. Внезапно он крикнул наглецу:
— Руки вверх! Повернись! Повернитесь все! Носом к стене.
Они подчинились после того, как Ватрен сам грубо повернул одного из них. Видны были только их бритые затылки. Субейрак произнес спокойно-равнодушным тоном:
— Постоянная инструкция о содержании пленных…
— …была написана обезьянами, у которых в 14-м году немцы не занимали родного села! — крикнул майор. — Замолчите!
Субейрак выпрямился.
— …впрочем, инструкция будет соблюдена, — сказал он.
Ватрен сразу изменил тон:
— Есть совсем уже нечего. Займитесь этим, Субейрак. Может быть, что-нибудь осталось в брошенных домах. Возьмите с собой двух солдат.
Субейраку стало грустно. Контакт, установившийся между ними за этот трудный день, прекратился. Каждый из них снова стал таким, каким представлял его себе другой.
В печи для обжига непрерывно раздавались стоны раненых. Перестрелка ненадолго затихла. Солнце садилось, и небо синело на востоке.
Ни боеприпасов, ни продовольствия, ни линии фронта. Субейрак словно ощущал, как разбитый батальон гневно рычит, стонет и зализывает раны. По-детски отождествляя верх и север, он представил себе батальон как бы подвешенным на самом верху карты. Уцепившись за линию реки Эн взводом, засевшим у моста Со-ле-Ретель, отделениями на острове и взводом Ванэнакера на шлюзе Бьерма, батальон, качаясь, висел над пропастью, над той страшной пустотой, которая разверзлась налево за батальоном Экема. Субейрак подумал: «Дюрру прав. Мы пропали». Он тут же спохватился: «Я не имею права так думать. Я не знаю, что происходит». А за этой мыслью, издалека, волной подымалась другая: «Какое мне в конце концов дело до всего этого, раз я против войны!» Но это было сильнее его, и к горлу подступили мальчишеские слезы, жгучие слезы возмущения, стыда и горя.
Закат солнца придавал что-то театральное разоренной местности. В небе появились крохотные розовые облачка, похожие на ажурные кораллы всех оттенков, от нежно-розового до алого и пурпурного. Эти неподвижно дремлющие облака были подобны драгоценностям Венеры на томном полотне Тинторетто.
VЧто-то тяжелое оттягивало карман и било по ноге. Это был револьвер, который Субейрак, наконец, решился взять у раненого, отправленного в тыл. В нескольких шагах позади лейтенанта шли два солдата, держа карабины на изготовку, как охотники, готовые выстрелить. Какое-то непреодолимое ликование подымалось в душе Франсуа, борясь с тревогой, сомнениями и угрызениями совести. Участие в этой необычной вылазке наполняло его детской радостью. Не так уж часто в повседневной жизни приходится брать с собой двух человек и рыскать в поисках еды по чужим, незнакомым домам!
В опустевшем Ретеле гулко раздавались их шаги.
Субейрак прошел мимо винной лавки, Ставни были сорваны, стекла выбиты. Он вошел. Чье-то резкое движение заставило его схватиться за оружие. Прошмыгнула черная кошка, оба солдата засмеялись. Выложенный плитками пол был усыпан осколками, как будто здесь помещался ярмарочный балаган, где фигурки сбивали не мячами, а бутылками. Люк в подвал был открыт, так же как дверь в квартиру хозяев лавки. Там все было разграблено, криво висели простреленные семейные фотографии. Снарядом разворотило одну из стен, и в проломе сияло заходящее солнце.
В подвале они увидели бочки с вышибленным дном, в нос ударил крепкий винный запах. Чтобы наполнить несколько фляжек, разбили все бочки. На полу валялись стопки старых пожелтевших журналов. Субейрак перелистал их на ходу, издал возглас удивления, взял один из них и, тщательно сложив, сунул в карман. Во втором подвале оказался тридцатилитровый бочонок и бутыль. Офицер велел принести бутыль наверх и решил, что этой же ночью пришлет наряд за бочонком под личную ответственность сержанта. Он слишком хорошо знал своих ребят.
Один из солдат обнаружил литр перно. Он проскользнул за прилавок и стал изображать хозяина лавки. Может быть, он мечтал об этом до войны. Он разлил настойку по стаканам, но воды не было. «Рюмочку перно за Артура!» Оба парня выпили. Франсуа только пригубил и почувствовал, что его мучит жажда. Но они напрасно вертели краны. Только в кухне нашлось немного воды. Субейрак разбавил перно и выпил. Смесь оказалась теплой.
Уже два дня, как из интендантства ничего не привозили. Люди питались чем попало, съедали запасные пайки. Надо было думать о том, что в связи с общим наступлением продукты будут доставлены нескоро. Майор об этом думал, разумеется, но он рассчитывал вытребовать положенное его батальону довольствие у интендантства в штабе полка. Субейрак решил действовать иначе. Он собирался произвести тщательную разведку и затем убедить майора совершить налет по всем правилам в Со и даже в заброшенный Ретель, собрать в батальоне все, что удастся добыть, и потом распределить продовольствие по ротам. Франсуа усмехнулся, представив себе выражение лица «Неземного капитана», когда он изложит им этот план. Молодчина Гондамини! По крайней мере, он не был трусом!
