Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
XXI
Протоптавшись в окрестностях студии без малого час, Дик оказался неожиданно вовлечен в общение. Такое нередко случалось с ним именно тогда, когда ему никого не хотелось видеть. В подобные моменты он так строго охранял свое уязвимо обнаженное душевное состояние, что порой сам вредил собственным целям – так актер, играющий вполсилы, заставляет зрителя вслушиваться, вытягивая шею, изо всех сил напрягать внимание и в конце концов невольно создает в зале такой эмоциональный накал, что у публики открывается способность заполнять оставленные им в своем исполнении пустоты. Точно так же мы редко испытываем сочувствие к тем, кто ищет его и в нем нуждается, – мы приберегаем его для тех, кто умеет иными способами тронуть нашу душу.
Так мог бы сам Дик оценить случившийся далее эпизод. Когда он шел по улице Сент-Анж, американец лет тридцати с почти зловещей улыбкой на страдальчески худом лице попросил у него прикурить. Протягивая зажженную спичку, Дик сразу же причислил его к знакомому с юности типу людей: такие ошиваются в табачных лавках, стоят, опершись локтем на прилавок, и через узкую щель своего сознания наблюдают за входящими и выходящими. Их можно увидеть в гаражах, где они вполголоса обсуждают какие-то мутные дела, в парикмахерских, в театральных фойе – по крайней мере именно в таких местах представлял их себе Дик. Изредка подобные лица мелькали в каком-нибудь из наиболее жестоких комиксов Тэда – в детстве Дик нередко с опаской заглядывал за этот край мрачной пропасти преступного мира, на границе которой стоял.
– Ну как вам нравится Париж, приятель? – Не ожидая ответа, мужчина попытался подстроиться под шаг Дика и бодро спросил: – Вы откуда?
– Из Буффало.
– А я из Сан-Антонио, но здесь осел еще с войны.
– Вы служили?
– О да! Восемьдесят четвертая дивизия – слыхали? – Мужчина чуть забежал вперед и уставился на Дика едва ли не угрожающим взглядом. – Остановились в Париже на время или только проездом?
– Проездом.
– В каком отеле живете?
Дик мысленно усмехнулся: должно быть, парень вознамерился ночью обчистить его номер. Тот мгновенно прочел его мысли.
– С такой фигурой, как у вас, меня бояться нечего, приятель. Здесь полно бродяг, которые охотятся на американских туристов, но меня вам опасаться не надо.
Дику это надоело. Он остановился и сказал:
– Наверное, у вас много свободного времени?
– Да нет, я тут в Париже делом занимаюсь.
– И какого же рода делом?
– Газеты продаю.
Несоответствие между его устрашающими ужимками и мирным занятием казалось абсурдным, но мужчина попытался исправить впечатление, добавив:
– Не сомневайтесь, в прошлом году я заработал кучу денег – продавал «Санди таймс» по десять-двадцать франков, притом что газета стоила шесть.
Он вытащил из линялого бумажника газетную вырезку и протянул новообретенному спутнику. На карикатуре был изображен поток спускающихся по трапу океанского лайнера американцев, отягощенных набитыми золотом мешками.
– Двести тысяч человек. За лето они тратят здесь десять миллионов.
– А что привело вас сюда, в Пасси?
Мужчина опасливо огляделся, потом загадочно ответил:
– Кино. Здесь находится американская студия, и им бывают нужны люди, говорящие по-английски. Вот я и жду случая.
На этом Дик быстро и решительно отделался от него.
Стало ясно, что Розмари либо проскочила в один из тех моментов, когда он находился за углом, либо уехала еще до его прихода. Дик зашел в бистро на углу, купил телефонный жетон и, протиснувшись в нишу между кухней и вонючей уборной, позвонил в отель «Король Георг». В ритме собственного дыхания он отчетливо различал синдром Чейна-Стокса[31], но, как и все остальное в данный момент, это лишь еще глубже погружало его в мир собственных чувств. Он назвал телефонистке добавочный номер и, держа трубку возле уха, рассеянно уставился вперед, в освещенный зал кафе. После долгого ожидания послышался странно тонкий голосок:
– Алло?
– Это Дик. Я не мог не позвонить.
Пауза. Потом – храбро, в унисон его чувствам:
– Я рада, что вы позвонили.
– Хотел встретить вас возле студии – я сейчас в Пасси, напротив входа. Думал, может, мы прокатимся по Булонскому лесу.
– Ой, а я пробыла там всего минуту! Как жаль.
Молчание.
– Розмари?
– Да, Дик?
– Послушайте, из-за вас со мной происходит что-то необычное. Когда, в сущности, еще девочка так нарушает покой джентльмена средних лет, все страшно осложняется.
– Никаких вы не средних лет, Дик, вы – самый молодой на свете.
– Розмари?
Снова молчание. Его взгляд упирался в полку с не самыми роскошными французскими отравами: коньяк «Отар», ром «Сент-Джеймс», «Мари Бриззар», пунш-оранжад, белое «Андре Ферне», «Шерри роше», арманьяк.
– Вы одна?
– Вы не возражаете, если я опущу жалюзи?
– А кто, вы полагаете, здесь может быть?
– Простите, сам не знаю, что говорю. Мне бы так хотелось быть сейчас с вами.
Молчание, вздох, ответ:
– Мне тоже хотелось бы, чтобы вы были со мной.
За цифрами телефонного номера комната в отеле; она лежит на кровати – и легкие дуновения музыки вокруг…
Чай вдвоем,
Мы вдвоем,
Только я и ты,
Только ты и я
Од-и-и-ин…
Вспомнился ее слегка припудренный загар; когда он целовал ее, кожа у корней волос была влажной; ее лицо, смутно белеющее прямо перед его глазами, изгиб плеча…
«Нет, это невозможно», – сказал он себе и через минуту уже шагал то ли к Ла-Мюэтт, то ли в противоположном направлении с маленьким портфелем в одной руке и тростью с золотым набалдашником, которую держал под углом, словно шпагу, в другой.
Розмари вернулась за стол дописывать письмо матери.
«…я видела его совсем недолго, но он показался мне удивительно красивым. Я сразу в него влюбилась (конечно же, Дика я люблю больше, но ты понимаешь, что я имею в виду). Он действительно приступает к съемкам нового фильма и немедленно возвращается в Голливуд; думаю, и нам пора уезжать. Коллис Клей здесь. Вообще-то он мне нравится, но мы мало
