Мария Романушко - Вырастая из детства
И вот, наконец, ты держишь вожделенный, прохладный стакан в руках – и можно к нему прильнуть… и окунуться всей душой в это блаженство…
Я обожала газировку! Это было моё любимое питьё. Даже больше! Я могла бы вообще ничего не есть, а только пить газировку. Я была уверена, что продавщица-газировщица – самый счастливый человек на свете. Ведь она может пить газировки, сколько захочет! И даже с двойным сиропом.
И вот, я решила, что пить газировку больше НЕ БУДУ.
При этом я продолжала бегать вместе со всеми на угол к газировщице. (Как бы для проверки своей решимости).
– А ты чего не пьёшь? – спрашивали меня.
– Не хочу.
– Не хочешь?!! – на меня выпучивают от изумления глаза.
– Если честно – хочу. Но не буду.
– Денег, что ли, нет?
– Деньги есть. Но я тренирую волю.
– Чивоо?…
– Волю тренирую.
– Волю? А зачем?…
– А если бы здесь была пустыня? – отвечаю я вопросом на вопрос.
– Но ведь здесь не пустыня! – начинают втолковывать мне, как слабоумной.
– Я говорю: А ЕСЛИ БЫ?… Ну, как в «Последнем дюйме».
«Последний дюйм» смотрели все.
– Так то ведь кино!
– Ну, и что? В жизни тоже так может случиться. Нужно готовиться заранее.
– Чивоо?…
Никто не понимал меня. Даже Мишка. Все упивались божественной газировкой и, по-моему, считали, что я на жаре повредилась головкой. Грубо говоря – свихнулась. Что у меня «шарики зашли за ролики».
Моё странное, непонятное поведение стало предметом обсуждения во дворе. Вскоре Мишкина мама донесла моей маме. И как-то вечером за ужином мама строго спросила меня:
– Лена, почему ты не пьёшь воду, когда жарко?
– Тренирую волю.
– Какую волю?
– Свою, конечно.
– Зачем это тебе?
– Ну… если я окажусь вдруг в пустыне. Чтобы я могла долго вытерпеть без воды. Как в «Последнем дюйме».
– Так это же кино.
– Ну, и что? Разве в жизни так не бывает?
– Очень, крайне редко.
– Значит, всё-таки бывает?
– Ну, вряд ли это случится с тобой в ближайшее время.
– Мама, но ведь готовиться надо ЗАРАНЕЕ!
– По-моему, у Елены слишком богатая фантазия, – сказал, входя на кухню, Фёдор. Но сказал он это без всякого одобрения. И «Еленна» прозвучало слишком холодно, так что у меня неприятно заныло под ложечкой…
– Я понимаю, это у тебя игра такая, – сказала мама.
– Нет, мама, это не игра.
Никто не понимал меня. И я впервые почувствовала, что значит быть «белой вороной». Не помню, кто и когда сказал это впервые в мой адрес, по-моему, бабушка. Да, именно бабушка. Она спросила:
– Зачем тебе быть белой вороной?
Я страшно удивилась. И даже не нашлась, что ответить. Я просто не поняла её вопроса. А бабушка сказала:
– Человек должен быть, как все люди.
– Почему?
– Чтобы не говорили, что ты дурочка.
– Бабушка, разве я дурочка?!
– Конечно, нет. Вот и не веди себя так, чтобы люди так про тебя думали.
Нет, газировку я пить всё же не стала. Уж коль тренировать волю – так тренировать! Но теперь я знала, что должна тренировать ещё одно качество: скрытность. Скрытность уже жила во мне, но её было недостаточно. Да, я должна уметь молчать. И не говорить лишнего. Всё равно ведь никто не поймёт!
…И вскоре, опять же от бабушки, я услышала в свой адрес (уж не помню, по какому поводу):
– Ты гляди на неё, Лиля! Молчит, как партизанка на допросе!
А я при этом напевала про себя песенку из «Последнего дюйма»:
Какое мне дело до вас до всех!А вам – до меня!…
* * *А дальше… Дальше у меня было ещё много, много тренировок… Собственно говоря, они не прекращаются и до сих пор.
Я давно уже не боюсь темноты и походов в магазин. Не так давно я перестала бояться овчарок и даже полюбила двух симпатичных крыс, Лизу и Женю, поселившихся в вольере на нашей кухне. Я не боюсь заплакать на людях и показаться слабой и смешной. С этим я давно справилась. Мне совершенно всё равно, что обо мне подумают. И что обо мне скажут. Я не боюсь выглядеть «белой вороной», потому что не считаю, что это такая уж патология, с которой надо бороться. Нет больше и страха, что я не увижу отца. Теперь это не страх, а горькое знание: да, в этой жизни уже не увижу… Но, может, увижу в какой-нибудь другой?…
Но некоторые детские страхи продолжают волновать меня. Я по-прежнему боюсь глубокой воды и похорон. По-прежнему не выношу запах валерьянки и постоянно боюсь за своих близких. А ещё я боюсь выступать на радио, читать со сцены свои стихи и давать интервью. Я по-прежнему боюсь излишне открыться.
Появились и новые страхи: во взрослой жизни я больше всего боюсь человеческого равнодушия, наглости и хамства. Лжи и предательства. Нет, не то, чтобы я сидела и целыми днями дрожала перед этими человеческими пороками. Просто когда сталкиваюсь с ними – то заболеваю от бессилия. Каждый раз это – как удар из-за угла. И сколько бы жизнь ни тренировала меня на разных тренажёрах, я не уверена, что очередной удар окажется для меня безболезненным.
Значит, тренировки не окончены. Стало быть, жизнь продолжается!…
…И я никогда не забуду, как жарким летом пятьдесят восьмого года, в городе Оренбурге, на проспекте братьев Коростелёвых, у газировщицы на углу дома № 44, стояла восьмилетняя девочка. Она задумчиво смотрела на прохладную газировку, выливающуюся белопенной струёй из крана, и думала: «А если бы я была в пустыне?…»
Та девочка – была крепкий орешек.
КАК Я СЕБЯ ОПЕРИРОВАЛА
Я часто гуляла во дворе босиком.
И вот, бегу однажды по двору – и вдруг резкая боль в левой пятке! Остановилась, задрала ногу, посмотрела – красная полоска на пятке, вроде царапины – ничего больше.
Но ходить с того дня стало больно. При каждом шаге я чувствовала, что в пятке у меня сидит что-то острое. Скорее всего – стекло. Поэтому я старалась на пятку не наступать.
Сказать маме или бабушке я боялась. Во-первых, будут ругать. Во-вторых, поведут к доктору. Доктор начнёт резать пятку, чтобы достать стекло. Страшно!
И тогда я решила справиться с этой проблемой сама.
Утром я уходила на балкон с вышивкой. И, сидя в приятном уединении, потихоньку ковыряла свою пятку. (Для этого я взяла самую большую бабушкину иглу). Я это делала очень постепенно, миллиметр за миллиметром продвигаясь вглубь пятки…
Конечно, было больно. Но я сама регулировала, сколько сегодня могу вытерпеть. Когда терпение кончалось, я бралась за успокоительную вышивку, за своего «Кота в сапогах»…
К сожалению, стекло сидело довольно глубоко, и мне понадобилось дней десять, пока кончик иглы не царапнул о его краешек… И ещё несколько дней ушло на то, чтобы расширить пространство вокруг осколка и, постепенно, выцарапать его из пятки. Осколок был довольно крупный – величиной с ноготь на среднем пальце руки. Но я его добыла-таки! Как шахтёр добывает в шахте свой уголь. Я победила!
ЛЕТОМ ЧАСТО ШЛИ ЛИВНИ
Летом часто шли ливни. Какие-то совершенно сумасшедшие… На Украине таких не бывает. Столько воды выливалось с неба, что рядом с нашим домом образовывалось настоящее озеро!…
Здесь в одном месте асфальтовая дорога шла под уклон и резко упиралась в бетонную плиту, стоящую вертикально. Бетонная плита служила дамбой, которая сдерживала несущиеся с нашего двора ливневые потоки… Получалась отличная запруда.
Зачем взрослым понадобилась такая странная наклонная дорога, по которой невозможно было никуда уехать, совершенно непонятно. Но нам, детям, она годилась и зимой, и летом. Зимой мы катались здесь на санках и на коньках. А летом!…
…Воды в самом низком месте набиралось столько, что мне было по пояс. Даже выше! Всё детское население двора купалось в этом озере. А кто-то даже нырял!… Да и я тоже. Хотя бабушка каждый раз говорила: «Только не ныряй в этом болоте!» Действительно, прозрачной эту воду назвать было нельзя. Но сколько было радости, брызг, визга!…
Думаю, что был (должен был быть) в этом месте водосток, но при сильных ливнях он, видимо, быстро засорялся. Отчего и получался бассейн тёплой, мутной воды на радость мальчишкам и девчонкам…
Потом, когда я приходила домой, бабушка меня тут же засовывала в ванну и долго, тщательно отмывала. Хотя я уверяла её, что я «и так чистая!»
– Чистая!… – смеялась бабушка. – Вы только поглядите на неё! Чистая! Да ты вся рыжего цвета. А в волосах-то сколько мусора, батюшки!…
…Но приходил очередной ливень с небес, и бабушка, махнув рукой, говорила:
– Да ладно! Беги, купайся! Только не глотай эту воду! Закрывай рот, когда в тебя брызгают!
* * *Так мы, детишки большого города, стоящего на двух реках: Урале и Сакмаре, наслаждались купанием в асфальтированной яме. Но река Урал была далеко – в центре города. А Сакмара – совсем близко, до неё можно было дойти пешком. (Так говорили ребята во дворе). Но на реку нас родители не водили. Они только пугали нас этой рекой.
