Исаак Зингер - Враги, История любви
"Что они говорят?"
"О, они говорят всю ночь, но когда я просыпаюсь, я ничего не могу вспомнить. А если я и запоминаю несколько слов, то тут же забываю их. Но ощущение остается - ощущение, что они где-то существуют и ищут со мной контакта. Иногда я иду с ними или лечу с ними - я точно не знаю, что это. Еще я слышу музыку, но это музыка без звуков. Мы доходим до границы, и дальше я не могу - идти с ними. Они отрываются от меня и летят на другую сторону. Я не могу вспомнить, что это - гора, какой-то барьер. Иногда я думаю, что вижу лестницы, и кто-то идет им навстречу - святой или дух. Все что я говорю, Герман, все это неправда, потому что нет слов, чтобы описать это. Конечно, если я сошла с ума, все это - часть моего безумия".
"Ты не сумасшедшая, Тамара".
"Ну что же, приятно слышать. Но разве кто-нибудь правда знает, что такое сумасшествие? Уж коли ты тут, почему ты не подвинешься немножко поближе? Вот так, хорошо. Я годами была уверена в том, что тебя нет в живых, а для мертвых другой счет. Когда я узнала, что ты жив, было поздно менять внутреннюю установку".
"Дети никогда не говорят обо мне?"
"Я думаю, говорят, но я не уверена".
На мгновенье тишина стала всеобъемлющей. Даже кузнечики стихли. Потом Герман услышал шум воды; казалось, это плещет ручей; или это была водопроводная труба? В животе забурчало, но он не знал, у него это или у Тамары? Он чувствовал зуд, и ему хотелось расцарапать кожу, но он взял себя в руки. Он ни о чем не думал, но в его мозгу сам собой шел какой-то мыслительный процесс. Внезапно он сказал: "Тамара, я хочу тебя о чем-то спросить. Даже произнося это, он не знал, о чем будет спрашивать.
"Что?"
"Почему ты осталась одна?"
Тамара не ответила. Он решил, что она, наверное, задремала, но тут она заговорила - отчетливо и ясно."Я же тебе уже говорила, что не рассматриваю любовь как спорт".
"Что это значит?"
"Я не могу иметь что-то с мужчиной, которого не люблю. Все очень просто".
"Значит ли это, что ты все еще любишь меня?"
"Я этого не сказала".
"За все эти годы у тебя не было ни одного мужчины?" Герман спросил это с дрожью в голосе и тут же устыдился своих слов и волненья, которое они в нем вызвали.
"Предположим, у меня кто-то был - ты сейчас выпрыгнешь из кровати и помчишься назад в Нью-Йорк?"
"Нет, Тамара, мне и в голову не придет осуждать тебя. Ты можешь быть со мной совершенно откровенна".
"А потом ты обольешь меня такими прекрасными словами!"
"Нет. Ты же не знала, что я жив, как я могу чего-нибудь требовать? Самые верные жены выходят замуж, когда умирают их мужья".
"Да, тут ты прав".
"Итак, твой ответ?"
"Почему ты так дрожишь? Ты ни капельки не изменился".
"Отвечай мне!"
"Да, у меня кто-то был".
Тамара говорила почти рассерженно. Она повернулась на бок, лицом к нему, и была теперь совсем близко. Он видел, как в темноте блестят его глаза. Поворачиваясь, она коснулась его колена.
"Когда?"
"В России. Там это все было".
"Кто это был?"
"Мужчина, не женщина".
В Тамарином ответе таился подавленный смех, смешанный с раздражением. Горло Германа сжалось: "Один? Много?"
Тамара нетерпеливо вздохнула. "Тебе ни к чему знать все подробности".
"Уж если ты рассказала мне так много, то могла бы рассказать и все до конца".
"Тогда - много".
"Сколько?"
"Правда, Герман, это ни к чему".
"Скажи мне, сколько!"
Стало тихо. Казалось, Тамара считает про себя. Германа охватили грусть и сладострастие, и он подивился капризам тела. Одна часть его души горевала о чем-то невозвратимо-потерянном: это предательстве, вне зависимости от того, насколько незначительным оно было по сравнению с общей порочностью мира - замарывало его пятном позора. Другая часть его души жаждала обрушиться в эту измену, вываляться в этом унижении. Он услышал Тамарин голос: "Три".
"Три мужчины?"
"Я не знала, что ты жив. Ты был так жесток со мной. Все эти годы ты мучил меня. Я знала, что если ты жив, то все будет также, как раньше. И ты действительно женился на служанке твоей матери".
"Ты знаешь, почему".
"У меня тоже были мои "почему".
"Значит, ты шлюха!"
Из Тамары вырвалось нечто, похожее на смех. "Я этого не говорила!"
И она обняла его.
3.
Герман погрузился в глубокий сон, но кто-то будил его. В темноте он открыл глаза и не мог понять, кто это: Ядвига? Маша? "Или я сбежал с еще одной женщиной?", - спросил он себя. Но его смятение длилось всего несколько секунд. Конечно, это была Тамара.
"Что такое?", - спросил он.
"Я хочу, чтобы ты звал правду". Тамара говорила дрожащим голосом женщины, которая с трудом сдерживает слезы.
"Какую правду?"
"Такую, что у меня никого не было - ни трех мужчин, ни одного, ни даже половины. Ни один мужчина не дотронулся до меня даже мизинцем. Как перед Богом - это правда".
Тамара села, и в темноте он почувствовал ее волю и решимость не дать ему заснуть, пока он ее не выслушает.
"Ты лжешь", - сказал он.
"Я не лгу. Я сказала тебе правду сразу, как только ты спросил меня. Но ты был разочарован. Что-то у тебя не в порядке. Ты извращенец?"
"Я не извращенец".
"Мне очень жаль, Герман, но я чиста, как в тот день, когда ты женился на мне. Я говорю, мне жаль, потому что если бы я знала, что ты будешь чувствовать себя таким обманутым, я бы, наверное, попробовала угодить тебе. В мужчинах. которые хотели меня, недостатка не было".
"Если тебе ничего не стоит сказать сначала одно, потом другое, я тебе больше не верю".
"Ладно, не верь. Я сказала тебе правду, в тот день, когда мы встре
тились в доме моего дяди. Ты бы, наверное, хотел, чтобы я изобразила тебе парочку воображаемых любовников, просто для того, чтобы доставить тебе удовольствие. К сожалению, моей фантазии на это не хватает. Герман, ты знаешь, насколько свята для меня память о наших детях. Скорее я дам отрезать себе язык, чем замараю память о них. Я клянусь Иошевед и Давидом, что ни один мужчина меня не касался. Не думай, что это было просто. Мы спали на полах в сараях. Женщины отдавались мужчинам, которых едва знали. Но я отталкивала всех, кто пробовал приблизиться ко мне. Я все время видела перед собой лица наших детей. Я клянусь Богом, нашими детьми. моими покойными родителями, что за все эти годы ни один мужчина даже не поцеловал меня! Если ты и теперь мне не веришь - то прошу тебя, оставь меня. Сам Бог не смог бы вынудить у меня такой клятвы".
"Я верю тебе".
"Я говорила тебе - это могло бы случиться, но какая-то сила не допустила этого. Что за сила. я не знаю. Рассудок говорил мне, что от твоих останков не осталось и следа, не я чувствовала, что ты где-то существуешь. Как это понять?"
"Не обязательно понимать".
"Герман, есть еще одна вещь, которую я хотела бы сказать тебе".
"Что?"
"Я прошу тебя - не перебивай меня. Прежде чем я поехала сюда, американский врач из консульства обследовал меня и сказал, что я совершенно здорова. Я все выдержала без вреда для себя - голод, эпидемии. Я была на тяжелых работах в России. Я пилила дрова, рыла канавы, возила камни в тачке. Ночью, вместо того чтобы спать, я часто ухаживала за больными, лежавшими рядом со мной на дощатом полу. Я никогда не думала, что я такая сильная. Скоро я найду здесь работу, и какой бы трудной она ни была, она будет легче, чем в России. Я не хочу долго быть на содержании "Джойнта", а те несколько долларов,
которые так хочет давать мне мой дядя - я возвращу их ему. Я говорю
тебе это, чтобы ты знал, что я, слава Богу, не потребую от тебя никаких затрат. Я поняла твое положение, когда ты сказал мне, что зарабатываешь на пропитание тем, что пишешь книги для какого-то рабби, который публикует их под своим именем. Так нельзя жить, Герман! Ты сам себя убиваешь!"
"Я не убиваю себя, Тамара. Я уже давно конченный человек".
"Что со мной будет? Я не должна это говорить, но я не могу быть с кем-то, кроме тебя. Это так же точно, как то, что сейчас ночь".
Герман не ответил. Он закрыл глаза. как будто хотел урвать еще мгновенье сна.
"Герман, у меня нет ничего, ради чего я могла бы жить. Я растранжирила две недели - на еду, прогулки, купание и разговоры со всевозможными людьми. И все это время я говорила себе: "3ачем я это делаю?" Я пытаюсь читать, но книги больше не привлекают меня. Женщины уже давно твердят мне, что я должна сделать, но я отшучиваюсь и ухожу от этой темы. Герман, никакого другого выхода у меня нет - я должна умереть".
Герман сел."Что ты хочешь сделать? Повеситься?"
"Если кусок веревки способен положить конец, то тогда благословение Богу, создавшему веревку. Там у меня всегда было немного надежды. Я действительно думала переселиться в Израиль. Но когда я узнала, что ты жив, все изменилось. Теперь мне не на что надеяться, а от этого умирают вернее. чем от рака. Я часто такое видела. Я видела и противоположное. В Джамбуле умирала одна женщина. Тут она получает из-за границы письмо и продуктовую посылку. Она садится на нарах и сразу же выздоравливает. Врач описал этот случай и отослал сообщение в Москву"
