Малыш пропал - Марганита Ласки
Она ушла, и Хилари опять остался один в приемной; он замер в ожидании, без мыслей и чувств, уставился на лист миллиметровки на окне и воображал всякие шестиугольники, уродливые, нелепые, никчемные.
Он сидел и ждал — время для него остановилось.
Но вот повернулась ручка двери, выскользнула было из чьих-то неуверенных рук и снова повернулась. Он встал лицом к двери. Вошел мальчуган. И тотчас, прежде, чем Хилари толком его разглядел, вера в то, что это его сын, покинула все его существо, само его сознание.
Часть третья
Суровое испытание
Глава седьмая
Понедельник
Теперь, наконец, Хилари посмотрел на малыша.
И подумал чуть ли не с ужасом: да как же я мог вообразить, будто этот малыш — мой!
Оказывается, у него в душе сам собой сложился портрет сына. Он этого не знал, а когда сознательно пытался представить мальчика, который мог бы им быть, ничего не получалось. Но в подсознании образ его заместился изображением на моментальном снимке, который он отказался послать Пьеру, — пятилетний английский мальчик в неизменных серых фланелевых шортах и блейзере, в коротких серых носках, добротных коричневых уличных башмаках, а под серой фетровой шапочкой широко распахнутые смеющиеся глаза и веселая уверенная улыбка. Память хранила эту фотографию, оттого в самой глубине души он и надеялся узнать своего сына.
Но перед ним стоял тощий малыш в черном сатиновом комбинезоне. Из слишком коротких рукавов торчали красные распухшие кисти рук, слишком крупные для его хрупких запястий. Хилари переводил взгляд с этих воспаленных рук на длинные, худые, неопрятные ноги — грубые носки спадали на поношенные черные бутсы, которые явно были ему сильно велики.
Это чужой ребенок, ошеломленно подумал он и наконец позволил себе посмотреть на обращенную к нему бледную худую рожицу — прямо ему в глаза с мольбой глядели огромные темные глаза, на которые с подобия пробора спадал черный локон.
Хилари понимал, надо подойти к малышу, просто и дружелюбно поздороваться с ним. Но только и мог, что глядеть на него с ужасом и неприязнью и исступленно спрашивать себя: почему он так на меня смотрит? Он же не знает, зачем я здесь. Почему он так на меня смотрит?
И вдруг Хилари вспомнил, как тетушка Джесси рассказывала ему, что, когда он был маленький и она приезжала к ним домой, он, бывало, стоял у ее кресла в гостиной, смотрел на нее своими большими глазами, и она читала в них мольбу: «Забери меня, пожалуйста, с собой обратно на ферму. Забери меня обратно на ферму». Но ведь он не знает, кто я, повторял про себя Хилари, и тут дверь за спиной малыша отворилась и вошла мать-настоятельница с перекинутым через руку детским пальто.
Она мигом перевела взгляд с одного на другого и сказала оживленно:
— Ну как, вы уже познакомились? Жан, это английский джентльмен, о котором я тебе говорила — мсье Уэйнрайт. Тотчас пойди и протяни мсье руку. Ты совсем забыл, как надо себя вести.
Малыш медленно двинулся с места, по-прежнему не сводя глаз с лица Хилари. Протянул ему руку, и, едва Хилари коснулся этой ледышки, обоих отпустило. Мальчик отвел взгляд от Хилари, а тот, полумертвый от усталости, глубоко вздохнул.
Мать-настоятельница, казалось, ничего не заметила.
— Мсье собирается провести здесь несколько дней, — все тем же бодрым голосом продолжала она. — А потом вернется в Париж и все про тебя расскажет мадам Кийбёф. Ты ведь помнишь мадам Кийбёф, Жан, да? — обеспокоенно прибавила она.
Мальчик был явно напуган. Он боится вопросов, подумал Хилари и ощутил острую потребность оберечь малыша.
— Конечно же, ты помнишь бабушку, — поспешил он сказать, уверенно и отнюдь не вопросительно.
Выражение лица мальчика чудесным образом изменилось. Теперь он снова смотрел на Хилари, только на сей раз в его глазах было глубокое облегченье и благодарность, словно он уже получил то, о чем просил.
— У нее часы были. Из них птичка скок, скок, «ку-ку» говорила, — сказал он.
От возбужденья он запинался, слова спотыкались друг о друга.
Как странно, что он говорит по-французски, подумал Хилари, и еще подумал: наверное, те самые часы, которые старая мадам продала.
— У меня тоже были такие часы, когда я была маленькая и жила в Эльзасе, — сказала настоятельница; мальчик мигом обернулся к ней преображенный, то было лицо совсем другого ребенка — оживленного, заинтересованного, неординарного.
— Мне не следует задерживать вас обоих разговорами, — теперь уже спокойно продолжала мать-настоятельница. — Вам, конечно же, хочется выйти прогуляться. Поди сюда, Жан, — сказала она, помогла ему надеть и хорошенько застегнуть тяжелое черное пальто, натянула на голову капюшон.
Потом растворила дверь, молча подождала, пока они прошли в холл, и, затворив ее за ними, предоставила их друг другу.
Хилари повернул ручку парадного, но дверь не открылась. Мальчик рванулся к двери.
— Можно я? Я умею.
Он приподнялся на цыпочки, сдвинул высоко расположенную задвижку, дернул дверь и гордо растворил ее, пропуская Хилари вперед.
Пока Хилари находился в приюте, на улице похолодало, похолодало и стемнело. Деревья и стены поблекли, с земли поднялся едва различимый сырой туман. Чем же мы, черт возьми, займемся, в растерянности подумал он и повернулся к ожидающему его мальчику.
— Куда бы тебе хотелось пойти? Я ведь совсем не знаю ваш город.
У Жана перехватило дыхание.
— Вы поезда любите, мсье? — тотчас отозвался он.
— Очень люблю, — с надеждой ответил Хилари.
— На железной дороге есть переезд… вот куда бы пойти… по-моему… правда, мсье?
— Что может быть лучше, — сказал Хилари. — Идем, будешь показывать дорогу. — Они вместе сошли по ступенькам крыльца.
За воротами Жан остановился, в сомнении поднял глаза на Хилари.
— Да-да, — сказал Хилари так, словно хотел успокоить свою собаку. — Мне в самом деле интересно посмотреть на поезда.
И вдруг мальчик, кажется, поверил ему — впервые заулыбался радостно, истинно по-детски.
— Роберт говорил, вон туда надо, — сказал он, и они стали спускаться с холма.
Поначалу Жан степенно вышагивал рядом с Хилари и то и дело сбоку заглядывал ему в лицо. Хилари понимал, ему ничего не остается, как улыбнуться мальчику, без слов давая ему понять, что все хорошо и дальше тоже будет хорошо, и наконец мальчик, кажется, успокоился. Принялся бегать — несколько шажков в одну сторону, потом в другую, иной раз даже чуть забежит вперед, но тотчас возвращался, заглядывал Хилари в лицо и, наконец, опережая его улыбку, стал
