Маэстро - Юлия Александровна Волкодав
Бабушка принесла чай, и Марик вцепился в стакан. Не потому, что хотел пить. Просто чай был поводом не отвечать на мамины причитания. А мама тем временем решила сменить пластинку.
— Сынок, я понимаю, ты уже совсем взрослый. Ты стал проявлять характер. Ты очень похож на отца, знаешь?
Марат кивнул. Что она от него хочет?
— Ты поёшь?
Марик вздрогнул. Откуда она знает?
— Я слышала сегодня, как ты пел неаполитанский романс. У тебя очень хороший голос, Марат. И очень громкий!
А он-то думал, что закрытые окна и двери его спасают. И долго она так стояла и слушала, интересно?
Марат снова кивнул, шумно отхлебывая горячий чай.
— Тебе надо учиться, заниматься с педагогом по вокалу. Я знаю очень хороших специалистов. Приезжай к нам в Москву на каникулы, я покажу тебя профессионалам.
— К вам — это к кому?
Мама смутилась. Кажется, даже покраснела.
— Я хотела тебе рассказать, Марат. Я встретила одного очень хорошего человека…
— Ясно.
— Что тебе ясно? Я еще ничего не успела сказать!
Марик дернул плечом. Да давно уже все ясно. Маленький он, что ли. А потом она скажет: «Знаешь, у тебя будет братик. Или сестренка». Все это уже Костя Габриэлян проходил, кларнетист из их класса. Такое на переменах рассказывал! И как отчим его не замечает, и как мама вдруг стала придираться к каждой мелочи. А когда братик родился, так Косте пришлось репетировать в школе после уроков, потому что кларнет ребенку мешает. Словом, плевать всем дома стало на Костю.
Но мама ничего больше не говорила. Сидела, смотрела на Марата грустными глазами и молчала. Он тоже молчал. Наконец она встала, пошла к дверям. И уже в дверях обернувшись, сказала:
— Все-таки надо было тебя забрать тогда. Ты стал совсем чужим. Не знаю, сынок, кто из тебя получится, певец или музыкант. Но человек искусства не должен быть таким жестоким.
И вышла, всхлипнув напоследок. Марик проводил ее взглядом, встал, подошел к двери, плотно ее притворил, задвинул щеколду. Вернулся в постель, натянув одеяло до самого носа. И только тогда заплакал.
* * *
С Алисой Максимовной я встречалась всего один раз в жизни. Мы с Маратом ездили по Украине с гастрольным туром. График у него был сумасшедший: каждый день новый город, к тому же зачастую петь приходилось на стадионах. Он ненавидел стадионы за плохую акустику и за слабый контакт с залом, но, чтобы вместить всех желающих послушать Агдавлетова в концертные залы, пришлось бы давать по три концерта в день, что было для него неприемлемо. В Николаев, пятый по счету город, он приехал совершенно измотанный. Мы сидели в гостинице: Марик распевался, а я возилась с кипятильником, который никак не хотел нагревать воду — то ли напряжения в розетке ему не хватало, то ли еще что-то. Бытовые условия часто оказывались ужасными, хотя Марик уже считался артистом номер один и ему старались обеспечить максимальный комфорт. Но в тот раз Мопс, его администратор, не подсуетился. А может быть, в городе не оказалось гостиницы получше.
И вдруг телефонный звонок. Я снимаю трубку, и девушка со стойки регистрации сообщает, что к товарищу Агдавлетову хочет пройти… его мама! Я в растерянности передаю трубку Марату, он слушает, хмурится и резко говорит: «Пусть проходит». Кидает трубку на рычаг и отходит к окну. Закуривает. Я ничего не понимаю.
Открывается дверь, и на пороге появляется женщина. Маленькая, пухленькая, курносая. Типичная русская красавица, косы не хватает — у женщины модная короткая стрижка и идеально тонкие брови. И глаза у нее круглые и синие-синие. А Марик черноглазый, высокий, с азиатской перчинкой в правильных чертах лица.
— Марик! Сынок! — мелодраматично всплеснула она руками. — Я видела афиши. Разузнала, где ты остановился.
Марат улыбался. Только улыбка у него была какая-то странная. Даже не сценическая — он как раз не любил ничего изображать на сцене, если улыбался зрителям, то абсолютно искренне. Но в тот раз я видела, что уголки рта у него подрагивают. А забытая сигарета тлеет, зажатая между пальцев.
Конечно, я кинулась накрывать на стол. Кое-как заварила чай, нарезала подаренную Марату в предыдущем городе домашнюю кровяную колбасу, открыла пачку печенья. Марик очень любил застолья и выдрессировал меня в условиях самого жесткого дефицита подавать гостям все самое лучшее. Но кто мог предположить, что в небольшом украинском городе к нам нагрянет его мама?!
Марат меня представил как любимую девушку, и я тут же получила массу комплиментов от Алисы Максимовны. Мол, и красивая я, и хозяйственная, сразу видно, и обаятельная. Мне тоже нравилась улыбчивая женщина, подарившая миру и мне лично моего Марика. А вот лицо Марата мне не нравилось. И его напряженная поза, и то, как он курил одну сигарету за другой, распахнув настежь окно.
Разговор у них как-то не клеился. Чувствовалось, что не виделись они очень давно, и Алиса Максимовна об успехах сына знает только из телевизора — Марика тогда уже показывали во всех правительственных концертах, а «Четвертая студия» уже сняла про него получасовой фильм, который тоже транслировался время от времени. Марат рассказывал что-то про гастроли и новые песни, которые недавно включил в репертуар, про поездку в Италию. Алиса Максимовна ахала, охала, дула на давно остывший чай и повторяла, как сильно Марик вырос. Марику на тот момент было лет тридцать пять, и у меня возникал резонный вопрос.
Разумеется, он пригласил ее на концерт. Вызвал Мопса и велел выдать контрамарки. Мопс взвыл, потому что в зале не осталось ни одного свободного места. Но когда Марика волновали его проблемы? Для Алисы Максимовны поставили дополнительный стул в проходе, и она насладилась выступлением сына, как всегда великолепным. Больше мы не виделись.
В тот вечер я боялась к Марику подступиться. Обычно после концерта он становился веселым, шумным, его тянуло гулять по городу, в ресторан, если находился работающий допоздна, на романтические приключения в конце концов. Но тогда мы сразу вернулись в номер, Марик даже переодеться забыл. Сел у окна в концертной, насквозь мокрой рубашке, открыл коньяк — мы