Роже Вайян - Бомаск
- Мадам Эмполи приехали вчера утром, - доложил Филиппу лакей.
По распоряжению Валерио Эмполи первый завтрак ему подавали в десять часов утра. Каждое утро он два часа проводил в своей ванной комнате; душился он крепкими английскими духами "специально для мужчин" и, сидя в ванне, подолгу мечтал - это стало известно через прислугу. Валерио весьма "заботился о своей особе", и этого тоже было вполне достаточно, чтобы внушать недоверие лионцам 195... года.
Филипп провел Нобле в свою комнату, где они решили дождаться десяти часов. Все стулья были завалены книгами, гантелями, гирями. Филипп сдвинул к спинке кровати груду холстов без рам и освободил место для Нобле. Он раз и навсегда запретил прислуге прибирать комнату в его отсутствие. Взяв книгу, он сделал вид, что углубился в чтение. Неожиданное возвращение матери смутило его. Нобле окончательно расстроился при мысли, что позволил увлечь себя в такую опасную авантюру.
- Разве вы не пойдете поздороваться с матушкой? - спросил он Филиппа.
- Если я нужен матери, она пришлет за мной, - холодно отчеканил Филипп.
Вошла горничная, молоденькая, сильно намазанная, с красиво уложенными волосами. Даже в центре Лиона, на улице Республики, она легко могла сойти за парижанку, посетившую проездом провинциальный город. Она спросила Филиппа, нужно ли приготовить ему постель.
- Не нужно, - ответил Филипп, - я пробуду здесь только несколько часов. Сестра встала?
- Мадемуазель Натали вчера вернулись очень поздно. Но мадам уже заходили к ней...
Горничная оглянулась на Нобле и замолчала. Опытным взглядом она сразу определила: лицо подчиненное, а при служащих в откровенности не пускаются.
Филипп пожал плечами.
- Натали еще не протрезвилась?
- В спальне такой крик подняли!.. Мадам сразу же ушли. И хлопнули дверью.
- Кто хлопнул? Натали или мадам?
- Мадемуазель Натали, - ответила горничная.
Она снова искоса посмотрела на Нобле. Филипп знаком велел ей продолжать.
- Еще вчера вечером начался спор, - сказала горничная.
- А из-за чего спор?
- Не знаю. Кажется, мадемуазель Натали не захотели согласиться, хотя ваша мамаша очень добивались.
- Чего?
- Кажется, о какой-то подписи шла речь. Но о какой, я толком не знаю... Ваша мамаша сказали, что для этого нарочно приехали из Нью-Йорка.
- А почему сестра отказалась?
- Да они не то чтобы совсем отказали. Они сердились, зачем их беспокоят, когда они развлекаются, им, мол, нет охоты сейчас говорить о делах. У них вчера были друзья мадемуазель Бернарды. Очень много выпили, потом ушли...
- Значит, речь шла только о делах?
Раздался звонок.
- Мне звонят, - сказала горничная и бесшумно исчезла за дверью.
В десять часов лакей доложил, что господин Эмполи ждет в летней столовой.
- Идите, - сказал Нобле, - а меня велите позвать, когда господин Эмполи пожелает меня видеть.
- Нет, нет, - возразил Филипп, беря его под руку, - вы позавтракаете с нами.
Нобле уже перестал возражать. Он знал, что рано или поздно придется сдаться. С той минуты как он переступил порог этого дома, обычаи и нравы которого он никак не мог уловить, он уже действовал не по своей воле. Ничего не поделаешь: дал себя увлечь юнцу - теперь пришло время расплачиваться.
Летняя столовая, огромная комната с тремя застекленными стенами, как нос корабля, выдавалась над садом во французском стиле, спускавшимся к Соне. Отсюда открывался восхитительный вид на гряду Мон д'Ор.
Валерио Эмполи, грызя поджаренный ломтик хлеба, ходил взад и вперед по столовой. Трудно было определить его возраст, хотя чувствовалось, что моложавость его какая-то не совсем естественная. В отличие от лионских буржуа, больших любителей виноградного вина, ни малейшей красноты в лице. Почти полное отсутствие морщин и очень белая кожа без намека на румянец, поэтому возраст самый неопределенный. Стройная фигура, костюм из твида, мягкая фланелевая рубашка, галстук из тонкой шотландки. Волосы аккуратно зачесаны назад, в них ни седины, ни ее предвестника - подозрительного сероватого оттенка. Нет, не таким воображал себе Нобле таинственного властелина АПТО.
Валерио подошел к пасынку и, протянув ему руку, сказал:
- Здравствуй, Филипп.
Уловив теплую нотку в голосе Валерио Эмполи и его благожелательный взгляд, Нобле приободрился. Но Филипп ничего не заметил. Уже долгие годы он просто "не видел" своего отчима.
- Здравствуйте, мсье, - ответил он.
Филипп привык обращаться к отчиму с официальным "мсье", и вовсе не потому, что ревновал к нему мать. Это обращение должно было лечь лишним камнем в ту стену, которую он воздвиг между собой и своим окружением. Нобле не мог разобраться в таких тонкостях: решив, что молодой Летурно отдалился от своих родных не по доброй воле, он снова упал духом.
Филипп представил Нобле хозяину:
- Бессменный начальник личного стола фабрики Клюзо.
В эту самую минуту дворецкий подал завтрак. Нобле пригласили откушать, и он присел к столу. Эмполи, не прерывая своей прогулки по столовой, брал на ходу то сухарик, то яблоко. Филипп уселся на угол стола и начал:
- Мы с Нобле хотим сделать вам одно очень важное сообщение по поводу фабрики.
Нобле меньше всего предвидел такой оборот событий. О делах он привык говорить в конторе или на худой конец, как с предшественником Нортмера, в ресторане за столиком.
- Сначала Нобле изложит вам факты, - продолжал Филипп.
Эмполи повернулся к Нобле.
- Слушаю вас...
Нобле растерялся, забыл о том, что условился с женой взвалить все на Филиппа, пробормотал несколько слов о значении предполагаемой реорганизации и тут же, отступив на заранее подготовленные позиции, выдвинул в качестве извинения за свою смелость следующий довод: реорганизация создает для дирекции трудности в отношении профсоюза "Форс увриер" и для профсоюза "Форс увриер" в отношении рабочих.
- Ты тоже так сильно интересуешься "Форс увриер"? - спросил Эмполи своего пасынка.
- Ничуть не интересуюсь, - ответил Филипп. - Совсем не в этом дело...
- Так я и думал, - сказал Эмполи.
И он тотчас же засыпал Нобле вопросами: принялся расспрашивать об условиях работы в Клюзо, о заработной плате в соответствии с возрастом и полом, о сроках службы станков, о теперешних темпах работы, о ценах на продукты, на квартиры и прочее. Нобле только дивился, что великий владыка АПТО, как выражался Филипп, может интересоваться такими вопросами или быть в курсе их, но особенно его поражало, что хозяин задает вопрос за вопросом. Нобле не знал и не мог знать, что Эмполи отчасти был обязан своим успехом и в больших и малых делах тому, что умел расспрашивать, и, когда собеседник считал, что наконец-то припер его к стене, что теперь настал черед отвечать Эмполи, Эмполи отвечал градом новых вопросов. Впрочем, он действительно не знал большинства вещей, о которых осведомлялся у Нобле, и был восхищен точностью ответов старика. Эмполи всегда интересовался теми проблемами, с которыми в силу обстоятельств ему приходилось сталкиваться.
Вопросы следовали один за другим с такой быстротой, так естественно, просто, логично и так очевидно не таили в себе никакой ловушки, что Нобле отвечал не задумываясь. Как ни был искушен Филипп, прекрасно знавший за своим отчимом эту черту, которую он называл про себя "однобокой диалектикой", и тот по обыкновению попался на удочку: время от времени он бурно вмешивался в разговор, желая подчеркнуть ту или иную мысль, когда ответы Нобле казались ему недостаточно исчерпывающими. Через четверть часа Эмполи уже точно знал, какой ему линии держаться: Филипп сообщил ему даже об "исключительном достоинстве" молодой делегатки рабочих и о почтовом инспекторе, "главе местных коммунистов, совестливом, как Гамлет".
При этих словах в столовую вошла мать Филиппа.
- А я думала, ты в Клюзо, - обратилась она к сыну.
- Ваш сын приехал по делам фабрики, - пояснил Эмполи.
Эмили подняла на мужа глаза, и взгляд ее ясно говорил: "Не верю ни слову".
- Очень рада, что ты интересуешься своей работой, - снова обратилась она к сыну. И тут же, повернувшись к почтительно поднявшемуся Нобле, добавила: - Кажется, мы знакомы...
- Имел честь неоднократно встречать вас еще в вашу бытность мадемуазель Прива-Любас, потом в бытность супругой господина Летурно...
Тут Нобле побелел как полотно - совершить такую бестактность: упомянуть о покойном Жорже Летурно в присутствии нового мужа. Раздосадованный неожиданным поворотом разговора ("настоящего допроса", как думал он про себя), Нобле решил привлечь на свою сторону хозяйку, напомнив ей то время, когда она, еще невеста Жоржа Летурно, в первый раз посетила фабрику: он сам тогда водил гостей по всем цехам.
- Ах да, - рассеянно бросила Эмили. - Мой свекор всегда относился к вам с большим уважением.
С тех пор как Эмили оттягала у старика Летурно его фабрику в Клюзо, она говорила о нем не иначе как в прошедшем времени. И она тут же забыла о Нобле.
