Джон Пассос - 42-я параллель
- У вас такой, если позволите сказать, вид, приятель, словно вы хотите сразу проглотить весь бочонок и не оставить ни капли никому из нас. А не хватить ли нам для разнообразия по кружке пива?
- Ладно, - сказал Мак. - Пиво так пиво.
- Меня зовут Мак-Крири, - сказал рослый детина, - только что, знаете, продал весь свой урожай фруктов. Я, знаете, из-под Сан-Джесинто.
- А ведь меня тоже зовут Мак-Крири, - сказал Мак.
Они горячо пожали друг другу руки.
- Вот, клянусь богом, совпадение... Мы, должно быть, в родстве или вроде того... Вы, приятель, откуда?
- Я сам из Чикаго, но родственники мои - ирландцы,
- Мы с Востока, из штата Делавэр... Но они из старой шотландско-ирландской семьи.
Выпили и за родство. Потом пошли в другой бар, где уселись в уголке за столом и разговорились. Рослый детина рассказывал о своем ранчо, об урожае абрикосов и что жена его болеет - так и не встает, бедняжка, с кровати с самых родов.
- Я к ней очень привязан, к своей старухе, но что же тут поделать здоровому парню? Нельзя же, в самом деле, оскопиться, только чтоб быть верным жене.
- Я свою очень люблю, - сказал Мак, - у нас чудесные детишки. Розе четыре, и она уже пробует читать, а Эд - тот еще только начинает ходить... Но, черт, раньше, пока я не был женат, я думал, что чего-нибудь стою. Не то чтобы я считал себя чем-нибудь особенным... Ну да вы понимаете.
- Знаю, приятель, я и сам то же чувствовал, когда был молод.
- Мейси - славная женка, и я с каждым днем ее все больше люблю, сказал Мак, чувствуя, как теплая неодолимая волна нежности захлестывает его, как это бывало иногда субботними вечерами, когда он помогал Мейси купать и укладывать ребят, и комната бывала полна пару от детской ванночки, и глаза его ненароком встречались с ее глазами, и никуда им не надо было идти, и только и было на свете что их двое.
Фермер из-под Сан-Джесинто начал петь:
Жена к родным уехала
Ур-ра! Ур-ра!
Люблю жену, но без нее
Как с плеч гора (*55).
- А ну его к черту! - сказал Мак. - Чтоб совесть была спокойна, надо работать не только на себя да на жену с ребятами.
- Вот совершенно с вами согласен, приятель, до точки, каждый за себя, а кому не везет - тех к чертовой матери.
- А, черт, - сказал Мак. - Я бы хотел снова стать бродягой или быть с ребятами в Голдфилде.
Они все пили и пили, и закусывали, и снова пили - все время виски вперемежку с пивом, и фермер из-под Сан-Джесинто отыскал номер телефона, по которому он вызвал девочек, и они купили бутылку виски и отправились к ним на квартиру, и фермер из-под Сан-Джесинто посадил по девице на каждое колено и распевал: "Жена к родным уехала".
Мак сидел в углу, рыгая, и голова у него бессильно моталась; потом вдруг его охватила жгучая злоба - он вскочил, опрокинув столик со стеклянной вазой.
- Мак-Крири, - сказал он. - Не место здесь рабочему и революционеру... Я - уоббли, черт побери. Я пойду и вместе с ними буду драться за свободу слова.
Его тезка распевал, не обращая на него внимания. Мак вышел, хлопнув дверью. Одна из девиц побежала за ним, тараторя о разбитой вазе, но он двинул ее по лицу и вышел на пустую и тихую улицу. Светила луна. Он пропустил последний поезд, и ему пришлось возвращаться пешком.
Придя домой, он нашел Мейси на крылечке. Она сидела и плакала.
- А я тебе приготовила такой вкусный ужин, - твердила она, и глаза ее смотрели едко и холодно, совсем как в тот раз перед женитьбой, когда он вернулся из Голдфилда.
На следующий день его несло, и голову разламывало от боли. Он подсчитал, что израсходовал пятнадцать долларов, чего он никак не мог себе позволить. Мейси с ним не разговаривала. Он не вставал с постели, ворочался с боку на бок, чувствуя себя несчастным и желая одного - спать и не просыпаться больше.
Вечером к ужину пришел Билл, брат Мейси. Как только он вошел в дом, Мейси стала разговаривать с Маком как ни в чем не бывало. Ему было неприятно, он чувствовал, что это она делает только для того, чтобы Билл не догадался, что они поссорились.
Брат Мейси был крепко скроенный светловолосый мужчина с налитой кровью шеей, уже слегка оплывавшей жирком. Он сидел за столом, поглощал тушеное мясо и маисовые лепешки, приготовленные Мейси, и разглагольствовал о строительной горячке в Лос-Анджелесе. Он раньше был машинистом, пострадал при крушении, и ему посчастливилось несколько раз сорвать знатные куши за участки, которые он купил на свое пособие по инвалидности. Он старался убедить Мака бросить службу в Сан-Диего и переехать к нему.
- Ради Мейси я тебя, так и быть, поставлю на ноги, - без устали твердил он. - И через десять лет ты будешь богатым человеком, каким и я собираюсь стать, только в гораздо меньший срок... Теперь как раз самая пора для вас с Мейси пробиваться в люди, пока вы еще молоды, а то будет поздно и Мак так и останется рабочим на всю жизнь.
Глаза у Мейси разгорелись. Она принесла слоеный шоколадный торт и бутылку сладкого вина. Щеки у нее пылали, и она все время смеялась, показывая мелкие жемчужные зубы. Никогда еще со времени первых родов не была она так привлекательна. Рассказы Билла о деньгах, видимо, опьяняли ее.
- Ну а если я не хочу богатеть... Ты знаешь, что говорил Джин Дебс: "Хочу подыматься в рядах, а не из рядов", - сказал Мак.
Мейси и Билл захохотали.
- Тому, кто такую чушь мелет, одна дорога - в сумасшедший дом, уж поверь ты мне, - сказал Билл.
Мак вспыхнул и промолчал.
Брат Билл отодвинул кресло, прочистил глотку и начал важным тоном:
- Слушай, Мак... Я еще побуду у вас, чтобы приглядеться к положению дел в городе, но только кажется мне, что место у вас гиблое... Вот что я предлагаю... Ты знаешь мое мнение о Мейси... По-моему, она самая очаровательная женушка на свете. Моя жена ей в подметки не годится... Так вот... предложение мое такое. На Приморской авеню я купил несколько чудеснейших домиков в колониальном стиле: на самой шикарной улице, двадцать пять футов по фасаду и футах в ста от тротуара. Я их еще не пристроил, а выложил я за них пять тысчонок чистоганом. Через год или два туда никто из нас и носу не покажет. Это будет улица миллионеров... Ну так вот, если ты хочешь такой дом для Мейси, слушай, что я могу сделать... Я с тобой обменяюсь участками, взяв на себя все расходы по оформлению сделки и по закладным, которые я придержу у себя, чтобы они не уходили из семьи, так что тебе вряд ли придется делать взносы значительно больше теперешних, но зато ты будешь на дороге к успеху.
- О Билл, голубчик, - вскрикнула Мейси, обежала стол и поцеловала его в макушку, потом уселась на ручку кресла и принялась болтать ногами.
- Ну, это дело надо обмозговать, - сказал Мак. - Чертовски мило с твоей стороны.
- Фейни, я не ожидала от тебя такой неблагодарности к Биллу, огрызнулась Мейси. - Ну конечно, мы согласны.
- Нет, он совершенно прав, - возразил Билл, - такое предложение надо обдумать. Но только не забывайте при этом всех выгод: хорошая школа для детишек, более утонченная среда и растущий, как на опаре, живой город вместо этой дыры и, главное, перспектива выйти в люди, вместо того чтоб оставаться ничтожным поденщиком.
И месяц спустя Мак переехал в Лос-Анджелес. На издержки по переезду и меблировке Маку пришлось занять пятьсот долларов. К довершению всего Роза подхватила корь, и счета докторов все росли. Мак не мог найти работы ни в одной из газет. В местном комитете, куда он перевелся, и без него было десять безработных печатников.
Озабоченный, он целыми днями бродил по городу. Ему больше не хотелось сидеть дома. С Мейси они теперь никак не могли поладить. Мейси только и думала о том, как все хорошо у брата Билла, какие платья шьет себе его жена Мэри-Вирджиния, как они воспитывают детей, какую чудесную пианолу они купили. А Мак сидел где-нибудь на скамейке в городском парке и читал "Эппил ту ризн", "Индастриал уоркер" и местные газеты.
Однажды он заметил, что из кармана у соседа торчит тоже "Индастриал уоркер". Они долго сидели на скамейке рядом, потом вдруг его осенило.
- Послушай, да ты не Бен Эванс?
- Он самый, Мак, будь я проклят... Что с тобой, парень, ты мне что-то не нравишься.
- Пустяки, попал в переделку.
- Ну и меня сейчас тоже, как говорится, поприжало.
Они долго разговаривали. Потом пошли выпить кофе в мексиканский ресторанчик, где бывали свои ребята. К ним подсел белокурый юноша с голубыми глазами, который говорил по-английски с акцентом. Мак с изумлением узнал, что он мексиканец. Вокруг только и говорили о Мексике. Мадеро поднял восстание. Со дня на день ожидалось падение Диаса (*56). Повсюду пеоны уходили в горы, сгоняя богатых помещиков с их земель. Среди городских рабочих ширилась анархистская пропаганда. В ресторане стоял теплый запах чили (*57) и пережженного кофе. На каждом столе были ярко-красные и ярко-розовые бумажные цветы, и из-за них то и дело сверкали белые зубы перешептывающихся бронзовых и коричневых лиц. Кое-кто из мексиканцев входил в ИРМ, но большинство были анархисты. Толки о революции, странно звучащие названия - все пробуждало в нем радость и жажду приключений, возвращало цель жизни, как во время скитаний с Айком.
