Валентина Немова - Лишний вес
И что же он делает, получив деньги за служение социалистическому Отечеству? Пишет другой роман, в котором высказывает прямо противоположное мнение о тех, кто его наградил, и получает еще одну премию от наших бывших врагов. Гибкость проявляет завидную. И какая ему разница, что о нем на родине скажут. Всего важнее ведь возвыситься над всеми и разбогатеть. Поразить мир, как он думает.
Жил писатель, приспособившись к трудным условиям, писал душещипательные произведения о любви, о природе, о сильных духом соотечественниках, как будто на самом деле восхищался всем этим. Их хвалили, покупали даже за рубежом. Но обманывать, прикидываться патриотом даже ради денег, в конце концов ему надоело. И он устами одного из героев этих произведений, назвал эти книги свои "широм", "ширпотребом" и открыл наконец свое истинное лицо. Но читатели, как видно, по-настоящему это не поняли. Не поняли, как называется такая откровенность и критика. За то, что он постарался угодить Германии, в России стали его считать великим. После его смерти в той деревне, где он когда-то жил, памятник ему поставили. Сидит он на скамеечке под деревом рядом со своей Дарьей Дмитриевной, которая все-все ему прощала и разделяла его мнение. В городах, где доводилось бывать, открываются музеи его имени. Странно это? Наверное, нет. Ведь и я сама с большим трудом освободилась от обаяния, которое он мне внушил. Мне было приятно, что была лично знакома с человеком, чье имя приобрело мировую известность. Я показывала приятелям снимки, сделанные моими учениками, на встречу с которыми он приехал в Зареченск. Одну из этих фотографий в редакции главной городской газеты в Магнитогорске внесли в компьютерную память. Когда у меня попросили фото для этой цели, я сказала:
— А зачем вам это надо? Ведь Ненашев не имеет никакого отношения к Магнитке. — Мне ответили:
— Зато Вы имеете к Магнитогорску самое непосредственное отношение. — Не поняв смысла сказанного, я лишь пожала плечами.
Взглянув на этот снимок, один из журналистов воскликнул: — Так вот какой вы были в молодости! Неудивительно, что Ненашев, любивший женщин, устремил на вас свой взгляд. Поражает другое: как он могустоять? Я бы не устоял. Вас надо было хватать и тащить.
— Куда? Он ведь был женат, а я замужем. К тому же у меня был маленький ребенок…
Я рассказала этому журналисту о наших с Иваном Семеновичем отношениях.
Выслушав меня, собеседник мой сказал:
— Было бы здорово, если бы вы записали этот свой рассказ для нашей газеты.
— О личных отношениях в газету? Вы, наверное, шутите.
— Ничуть! Знаете, как читатели интересуются подробностями личной жизни знаменитостей?! Тем более в ваших отношениях с этим человеком не было ничего позорящего вас.
Мы долго спорили с журналистом. Наконец я согласилась. Я стала писать, он — редактировать. Он не только журналист, но и писатель, член союза писателей СССР (или российских писателей, не знаю точно). Ненашева в это время в живых уже не было. Но я помнила, как выступающие на всесоюзных межвузовских чтениях ораторы восхищались его произведениями, и старалась этим его читателям угодить: рассказывала о нем только все хорошее, словом, слегка приукрашивала его. И вдруг в глаза мне бросилась одна поправка, сделанная редактором в моей рукописи. У меня было написано: Ненашев улыбнулся. А журналист между двумя этими словами вставил свое: лукаво. Получилось: Ненашев лукаво улыбнулся. О том, что Иван Семенович действительно был лукавым, двуличным человеком, я в то время, до прочтения его Автобиографии, еще не догадывалась и страшно возмутилась тем, что мой редактор искажает смысл сказанного мною. Так делать ведь не имеет он никакого права. Я спросила у него, как он сам относится к этому человеку, какое у него мнение о нем. Журналист признавался: не очень высокое.
— Тогда зачем вы агитировали меня рассказать о нем его читателям? — потребовала я объяснения.
— Мне это поручили. — Кто? — Мой редактор. — А ему кто? — Не знаю…
Я не стала больше показывать писателю этому то, что сама сочиняла. Но писать не перестала — увлеклась. Кроме того, рассказывая о Ненашеве все только хорошее, сама поверила, что он хороший. Перестала обижаться на него за то, что он настроил против меня писателей областного центра. Мне захотелось убедиться, что и он со временем перестал на меня злиться. Выяснить захотелось, как все-таки относился он ко мне. Я стала перечитывать его книги. Что из этого получилось, читатель уже знает. Мне захотелось снова привлечь к работе над этим текстом своего редактора. Я намерена была, когда предоставится возможность, показать ему то, что успела написать. И заранее знала, какую наложит он резолюцию на эту мою вещь: напечатать этот ваш труд вам не удастся, даже за свой счет. Если из текста выбросить все то, что компрометирует героя, тогда другое дело. "Это не дипломатично, — скажет он, — критиковать автора книги, которую другое государство удостоило премии".
Я ему отвечу вопросом:
— А что получится, если я, последовав вашему совету, вычеркну все компрометирующее эту выдающуюся личность и оставлю только то, что заслуживает похвалы?
— Халтура, — не станет кривить душой литератор, который лучше меня знает, что представляет собой человек, которого я боготворила когда-то…
Мне кажется, журналисты Магнитогорска недолюбливали Ненашева. За что? За то, что он ни строчки не написал об этом легендарном городе, хотя одно время тоже жил на Урале, чуть ли не в соседнем с Магниткой городе.
— Но зачем, — противореча сам себе, продолжит редактор, — брать под сомнение авторитет писателя, коим может гордиться нация?
— Ради престижа нации не следует грязью свой народ поливать и поощрять тех, кто этим занимается ради собственной популярности.
Мы опять долго будем спорить с редактором, наконец он приведет свой самый веский аргумент в доказательство того, что я должна писать об этой знаменитости, но с уважением к ней:
— Вы не учитываете, что рассказав об известном человеке, вы сами станете известной. А если без уважения, вас просто не напечатают…
На это я скажу ему вот что:
— Известной быть, наверное, приятно. Но лучше я останусь честной.
Когда мы встретились с редактором, он, прочитав мою рукопись, изрек: — Этот человек очень хорошо к вам относился, судя по вашим же словам, а вы его так браните.
— Хорошо ко мне относился? Я сначала тоже так думала. Я готова простить ему нападки на меня. Не прощу ему его нападок на Россию и на русский народ в книге, которую он назвал своей главной. Это его произведение напоминает мне "Выборные места из переписки с друзьями" Гоголя, в которых писатель, ранее сочувствовавший крестьянам, измученным крепостным правом, позднее стал называть их "неумытыми рылами". Книгу эту заклеймил великий критик В.Г. Белинский, назвав ее не только плохой, но и зловредной (смотри письмо Белинского к Гоголю). И убеждал Гоголя в том, что он должен отречься от этого своего произведения. Ненашеву тоже следовало не защищать в комментариях свой последний роман от уничтожающей критики читателей, а отречься от него…
— Гоголь долго жил за границей, — добавил к сказанному мною мой собеседник. И смотрел на Россию из "прекрасного далека". Ненашев тоже так на нее смотрел, побывав за рубежом.
— Возможно, писать так стал он после своей поездки за границу, но думать так — гораздо раньше.
Думал так, но, делая карьеру, свои истинные чувства и мысли скрывал. Сделав карьеру, выплеснул все, что таил, в адрес страны советов и коммунистов, надеясь, что теперь это ему сойдет с рук. Один из героев последнего романа Ненашева мечтает встретить того большевика, который конкретно был повинен в том, что предки писателя сильно пострадали во время раскулачивания его деда, и всадить ему в самое сердце нож. Прочитав автобиографию Ивана Семеновича и сопоставив факты из его биографии с тем, что он пишет о прошлом того самого героя, я пришла к выводу, что этот "мечтатель" не кто иной, как сам автор. Всю жизнь он лелеял мечту отомстить коммунистам за все, в чем их винил. За то, что в революцию "втянули" крестьянство, за то, что перед Богом провинились, проливая кровь, за то, что к войне с немцами, как следовало, не подготовились и т. д. Хотел он, наверное, физически с ними расправиться, но руки были коротки у него. Может быть, хотел взбунтовать народ, — есть же у него в романе такое высказывание: "О, моя земля, о мой народ", когда, мол, ты воспрянешь? Но никто не откликнулся на этот его призыв. Используя писательскую популярность, возможно, хотел бы в то время, когда стали у нас в стране выбирать президентов, тоже быть избранным. Не зря же он якшался и с Горбачевым, и с Ельциным. Но и это его желание не исполнилось. Власти ему не хватило.
Мы все глядим в Наполеоны,
Двуногих тварей миллионы.
Для нас орудие одно, — пишет Пушкин.
