Ахмаду Курума - Аллах не обязан
Надо было кончать эту дурацкую возню с фетишами и разработать новую стратегию. Но Оника, вместо того чтобы пошевелить мозгами, опять обратилась за помощью к этим придуркам-заклинателям. Заклинатели собрали нескольких взрослых солдат и нескольких маленьких солдат, в числе которых был Сорвиголова, и стали совещаться с ними насчет того, какую стратегию выбрать. Совещание продлилось до вечера.
Внезапно откуда-то возник Сорвиголова, обвешанный гроздьями амулетов, с "калашом" в руках, и двинулся к первым домам города. Он шел вперед и жарил очередями как ненормальный, беспрестанно, словно у него был десяток автоматов (беспрестанно - значит без остановки). Да, беспрестанно и не обращая внимания на солдат противника, которые на каждую его автоматную очередь отвечали своей. Кто этого не видел - Валахе! - тот не поверил бы, что такое бывает. Он шел вперед под шквальным огнем так спокойно, так смело, что автоматчики противника дрогнули и стали отступать. Они смывались в такой панике, что побросали оружие.
Наши только этого ждали. Они издали победный рев и пошли в атаку, обстреливая первые дома. И к полному изумлению наших, из домов стали выходить перепуганные жители с поднятыми руками и белыми флагами. По всему городу открывались двери, жители выходили с поднятыми руками и выбрасывали белые флаги (выбросить белый флаг - значит заявить, что сдаешься).
Так Сорвиголова, благодаря собственной отваге в бою и амулетам, взял штурмом город Ньянгбо. Когда противники увидели, как храбро он шагает под огнем, то подумали, что у Сорвиголовы амулеты сильнее, чем у них. Они запаниковали и бежали, побросав оружие.
И тогда я совсем перестал что-либо понимать в этом окаянном мире. Что-либо смыслить в этом большом бардаке. Хоть сколько-то соображать в этом поганом человеческом обществе. Сорвиголова только что захватил Ньянгбо с помощью фетишей! Выходит, вся эта чушь про григри - на самом деле правда; или все-таки нет? Кто мне может ответить? Где мне искать ответ? Нигде. Возможно, это правда - насчет григри... а возможно, это вранье, надувательство, выдумка шарлатанов, обманувших всю Африку, вдоль и поперек. Фафоро (клянусь отцовским срамом)!
Оказалось, что весь город Ньянгбо был захвачен четырьмя бандитами с большой дороги. Теми четырьмя, которые похитили представителей компании в Санникели. Здесь, в Ньянгбо, они взяли в плен мэра и всех влиятельных жителей. Четыре бандита заняли оборону на северной, южной, восточной и западной окраинах города. Это они убили маленьких солдат. И как только они исчезли в лесу, все жители вышли из своих домов.
Они устроили праздник в нашу честь. Ведь мы были их освободителями. На городской площади начались танцы.
Надо было видеть, как эта шлюха Оника изображает из себя освободительницу. На это стоило посмотреть! Сама она заняла место посредине, по правую руку усадила сына, по левую трех невесток и восседала, словно первый богач, словно золотопромышленник. Барабанщик с тамтамом подошел к ней, поклонился до самой земли и сыграл в ее честь. Тут Оника издала дикарские вопли и бросилась в круг танцующих. Во всем своем прикиде: в военной форме с нашивками, с "калашом", амулетами и прочим. Ее сын и невестки сделали как она, тоже вошли в круг танцующих. Женщины Ньянгбо подняли ее руки. Каждую руку поддерживали две женщины. И все стали аплодировать как ненормальные, петь и смеяться, как беззаботные дурачки. Невестки и сын Оники вышли из круга танцующих. Она осталась там одна и начала танец обезьяны. Надо было видеть, как эта полоумная Оника в своей генеральской форме скачет по-обезьяньи, кувыркается, точно уличный мальчишка: она была пьяна, совсем, совсем пьяна. Она была довольна и горда одержанной победой. И выпила много пальмового вина.
После танца она села на место, невестки и сын уселись вокруг нее. Они поцеловали ее в губы. Шум и смех затихли. И Оника произнесла речь.
Она вызвала на середину круга двух своих григрименов: Якубу и Согу. И поздравила их перед всеми. Это благодаря их мудрости и умению Ньянгбо удалось взять без больших потерь. Григримены были довольны и горды собой. Они прошлись по кругу, выделывая всякие дурацкие штуки с фетишами.
Потом она вызвала на середину круга двух представителей компании, которые были в плену у бандитов. Оника объяснила, почему бандиты не смогли их убить. Потому что их спасли фетиши и жертвоприношения! Еще она сказала, что четверо бандитов, захвативших город Ньянгбо, будут найдены и арестованы. Их разрежут на куски, и эти куски выставят на обозрение повсюду, где они совершали свои злодейства: чтобы задобрить фетишей, которых они разгневали. За ними в погоню уже послали солдат. Рано или поздно их поймают. Разумеется, если на то будет воля Божья: если на то будет воля Божья... Аминь!
Вдруг из толпы вышли два мандинго в грязных бубу, подошли к Якубе и завопили так громко, что было слышно всем вокруг:
- А я тебя знать. Ты раньше жить в Абиджане, ты экспортер орехов, множитель денег, ты целитель... Валахе! Я тебя узнал, ты есть Якуба...
- Болван! Болван! - зашипел Якуба, не давая ему договорить. - Вы так орете, что даже глухой услышит. - Потом отвел его в сторону и сказал: - Ну допустим, ты меня знаешь... Но незачем кричать об этом на весь мир. Если Оника услышит, мне туго придется.
Якуба не хотел, чтобы Оника узнала обо всем, чем он занимался в этой поганой жизни.
В одном из двух мандинго Якуба узнал своего друга Секу, того самого, который когда-то приехал на "мерседесе" в абиджанскую больницу навестить его. Секу так исхудал, что Якуба не мог узнать его сразу. Якуба и Секу обнялись. А потом стали произносить нескончаемые приветствия, какими обычно обмениваются мусульмане в наших краях: "Как поживает кузен невестки твоего брата?" и так далее и тому подобное.
После этого они ненадолго умолкли, а потом Секу и его спутник заговорили о жителях нашей деревни, которые оказались в этой проклятой Либерии. И приятель Секу сказал, что здесь, в Ньянгбо, живут Маан и ее муж.
- Но ведь Маан - это моя тетя! - закричал я.
И тут мы оба запрыгали, как гиены, которых поймали, когда они хотели утащить козу.
- Маан! Маан! - завопил Якуба, показывая на меня пальцем. - Маан - тетя этого мальчика, я ее ищу. Где она живет? Где ее дом?
И мы помчались, как будто у нас была диарея (диарея - значит понос). Надо было видеть, как мчался Якуба, этот хромой бандит. Мы осмотрели, обшарили участок за участком, хижину за хижиной. Перед некоторыми хижинами валялись трупы, трупы мужчин, женщин, детей, иногда с открытыми глазами, как неумело забитые свиньи. Мы обшаривали участки в северной части города, в южной части города, пока... пока не устали... И мы уже были деморализованы (деморализованный - значит упавший духом, потерявший способность к действию). Стояли молча и смотрели, как мухи летают. Но вдруг приятель Секу остановился, вгляделся, завернул на ближний участок, подошел к хижине и заревел, как буйвол: "Валахе! Валахе! Хижина Маан - вот она. Маан живет тут".
Дверь была неплотно прикрыта. Якуба толкнул ее, и мы вошли. Но в хижине никого не оказалось, мы продолжили поиски в огороде, и там, ньямокоде (пусть мать моя будет шлюха!), увидели тучи мух, здоровенных, как пчелы, тучи мух, облепивших труп. Мухи улетели, гудя, как истребитель на бреющем полете, и теперь мы могли разглядеть труп, валявшийся в луже крови. Над ним здорово поработали: размозжили голову, вырвали язык, аккуратно отрезали член. Это был, фафоро (клянусь отцовским срамом), муж тети Маан. Мы застыли на месте и заплакали, как плачут сопливые детишки, которые еще писают в постель. Стояли там и плакали, как дураки, но тут к нам боязливо подошел какой-то человек. Это был коренной житель Либерии, африканский туземец. Он все еще дрожал, стовно лист в бурю.
- Это сделали краны, - объяснил он. - Они не любят мандинго. Не хотят видеть мандинго в Либерии. Краны пришли сюда. Они размозжили ему голову, потом вырвали язык, отрезали член и забрали их, чтобы придать силы своим фетишам. Его жена, добрая Маан, видела это, она успела убежать и спряталась у меня. Когда краны ушли, ушли насовсем, я отвел ее на опушку леса. И она убежала в лес. Она направлялась на юг... Она такая добрая, Маан, она очень, очень добрая.
И этот парень тоже заплакал.
- Куда, куда она ушла? - закричал Якуба, готовый броситься вдогонку.
- Она ушла два дня назад. Вам ее не догнать, вам ее больше не найти.
Мы застыли на месте, ошеломленно раскрыв рты (ошеломленно - значит в удивлении и крайней растерянности). Мы были деморализованы. Тетя попала в беду, оказалась на грани гибели (на грани гибели - значит в смертельной опасности, так написано в "Ларуссе").
Мы вернулись на площадь, где Оника еще совсем недавно кувыркалась, изображая обезьяну. Какая неожиданность! Праздник прекратился. Кругом была паника, суета, кутерьма. Люди вопили, ругались, бегали туда-сюда.
Онике только что сообщили, что люди из НПФЛ, воспользовавшись ее отсутствием и отсутствием ее штаба, атаковали Санникели. Они беспрепятственно завладели укрепленным городом и всеми его богатствами (беспрепятственно, как написано в "Малом Робере", означает без труда). Без труда, не встречая никакого сопротивления, они вошли в Санникели. Город и окружающая местность перешли под их контроль. Оника прямо обезумела. Эта коротышка с генеральскими нашивками и автоматом, увешанная амулетами, бегала с места на место, орала, ругалась и отдавала приказы.
