Марк Арен - Реквием по Иуде
В конце концов, нет худа без добра. Дыра — это плохо, но зато теперь в доме появился подвал. Оставалось только приделать лестницу и крышку. Мустафа поделился своими соображениями с учителем, и оба воздали должное мудрости Всевышнего, который вместе с бедами всегда посылает нам и спасение от них.
Мустафа принялся размышлять о том, что бы такое можно было хранить в погребе. Сказать по правде, у него и в комнатах было слишком много свободного места — ни запасов, ни излишков, ни сокровищ. Но старый учитель, осмотрев найденные папирусы, сказал Мустафе, что скоро у него будет чем набить погреб. Недалеко от поселка живут ученые англичане, раскапывают пещеры древних отшельников. Они платят неплохие деньги за никчемные черепки, которые приносят им феллахи, если на этих черепках сохранились хоть несколько букв. Несомненно, за папирусы, испещренные строчками, ученые заплатят гораздо больше.
А наутро начались чудеса. Мустафа уже выводил осла, чтобы ехать на нем к ученым, но его остановил неожиданный гость.
Местный богач Кафар-бей, владелец бензоколонки, ни свет ни заря лично явился в дом Мустафы. Обсудив за чашкой кофе состояние здоровья всех родственников, небывалую жару и рост дороговизны, мужчины перешли к делу. Разговор получился до неприличия коротким.
— Говорят, ты вчера нашел какие-то папирусы?
— Да, целую пачку.
— Толстую? Не толще, чем вот эта? — посмеиваясь, спросил Кафар-бей и помахал пачкой банкнот. — Давай поменяемся.
Мустафа в жизни не видел столько денег сразу. Он даже забыл поторговаться, и тут же вручил нефтяному магнату ларец с никчемными папирусами. А богатый сосед, схватив ящик, чуть не бегом направился обратно к заправке.
Придя в себя, ошеломленный Мустафа долго пересчитывал невесть откуда свалившееся на него богатство. Во дворе сердито прокричал осел, которому надоело торчать под солнцем. Мустафа рассмеялся. Теперь он станет ездить не на осле, а на верблюде.
Он прикидывал, какую часть этих денег придется затратить на обустройство нового подвала, сколько выделить на женитьбу старшего сына, а сколько — оставить на черный день. Старик и не подозревал, что черный день не за горами…
Послышались голоса сыновей, и Мустафа быстро спрятал деньги за пазуху.
— Зачем приходил Кафар-бей? — спросил старший. — Наверно, опять уговаривал переселиться?
Старик кивнул. Их дом давно уже мешал Кафар-бею, который хотел расширить заправку, но Мустафа не собирался покидать место, где родился и вырос и где провели жизнь все его предки.
Сыновья ушли на работу. Они были красильщиками. Вымачивали ткани в каменных ямах, залитых зловонными растворами, затем высушивали их на плоских валунах, вдыхая ядовитые испарения, — работа не самая приятная, но многие и такой не могли найти. Глядя вслед сыновьям, Мустафа заметил, что младший все еще хромает после вчерашнего ушиба.
Хромал он и на следующее утро, а через неделю нога распухла так, что сын не мог на нее наступать. Так и пошел на работу, подпрыгивая на одной ноге и опираясь на палку. Хозяин красильной мастерской сказал, что калека ему не нужен, и если парень останется без ноги, то останется и без работы. Визит доктора закончился тем, что Мустафа вытянул первую банкноту из заветной пачки. Вторую банкноту он потратил в аптеке туристического центра, куда приехал все еще не на верблюде, а на ишаке. Его крайне опечалило, что лекарства стоят так дорого, намного дороже, чем хлеб и вода. Но хуже всего оказалось то, что от лекарств было мало проку…
Затем была больница, была операция, которая оказалась неудачной, и надо было снова класть сына на операционный стол и снова вытягивать банкноты из тающей пачки, а потом от нее ничего не осталось, и на похороны сына Мустафе пришлось потратить все, что было отложено на черный день, и даже влезть в долги.
— Если бы ты сразу позвал меня… — только и сказал доктор, придя в дом Мустафы в один из поминальных дней. — Если бы сразу.
«Если бы не та проклятая монетка! — подумал Мустафа, не зная, что сказать доктору. — Если бы не тот иностранец!»
Вифания, Иудея, апрель, 33
Если вам когда-либо доведется идти из Иерусалима в Иерихон, то, поднимаясь на Масличную гору, на заднем ее склоне вы увидите арабский городок, занимающий всю территорию между Иерусалимом и еврейским городом Маале Адумим. Его сегодня населяют мусульмане, и называется он по-арабски. Эль-Азария, но в памяти христиан это место навсегда останется Вифанией, ибо так оно называлось в те времена, когда здесь любил бывать Господь наш Иисус Христос.
Тогда это была притаившаяся в ущелье деревушка, где жила семья его дальних родственников Марии, Марфы и Симона. Как-то раз, а если быть точнее, то в среду 2 апреля 33 года, все ее жители, а вместе с ними и жители соседней Виффагии, собрались в доме старосты Симона, дабы вместе с пришедшим туда накануне Иисусом отпраздновать чудесное воскрешение своего односельчанина — Лазаря.
В те времена такие застолья — вечери — были обычным явлением, ибо не только в провинции, но и в столице они служили людям едва ли не единственным способом совместного времяпрепровождения.
Однако та вечеря была какой-то другой, особенной. Невысказанная торжественность витала над столом, словно собравшиеся отмечали великую и неожиданную победу.
Каждый чувствовал, что празднует не рядовое, а поворотное событие, делящее Историю на «до» и «после». Они праздновали победу Жизни над доселе неотвратимой Смертью. А сотворивший это величайшее из чудес сидел с ними за одним столом, и его можно было слушать и видеть! До него можно было дотронуться рукой, прикасаясь тем самым к величайшему из таинств обоих миров — путешествию из Страны живых в Страну мертвых и благополучному возвращению обратно.
Многие из сидящих в этот день за столом хорошо знали Иисуса. Знали еще со времен, когда Он вместе со своим отцом, отходничая по плотницкому делу, приходил в Вифанию, чтобы помочь ее жителям то подправить дверь или окно, а то и смастерить что-нибудь из незатейливой домашней мебели. Тогда никто из них не мог подумать, что этот скромный юноша перевернет их представления о невозможном и будет вершить чудеса, доступные лишь Богу.
А Иисус в тот день был менее всего похож на Бога. Он был весел и непринужден. Он с таким удовольствием возился и играл с детьми, что, когда всех пригласили за стол, малыши остались толпиться у входа, лелея надежду, что Он оставит скучных взрослых и вернется к ним, дабы продолжить веселые игры.
Но их надеждам не суждено было сбыться. Ибо, не успел Иисус сесть за стол, как Симон полностью завладел Его вниманием. Сидя рядом с Ним на правах хозяина дома, он буквально засыпал Его вопросами. Где, мол, был, с кем встречался, куда Он держит путь.
Иисус поведал ему о днях, проведенных в лагере у Пеллы; о путешествии в Хешбон и встрече там с Абнером; о странствиях по городам Переи; о встрече в Ливиансе с фарисеем, который сообщил о планах Ирода Его убить; о Закхее, с которым повстречался в Иерихоне, и о его решении больше не грешить…
— Ты спрашивал еще, куда Я иду, — пригубив вино, продолжил Иисус, обращаясь к Симону. — Я направляюсь в город, где издревле погибают пророки. О Иерусалим, Иерусалим! Город, камнями побивающий учителей истины! Сколько раз хотел Я собрать детей его, словно наседка птенцов своих под крыло, но он не позволил Мне этого! Увы ему, вскоре дом его будет покинут. Не раз будет желать он увидеть Меня, и не увидит. И будет искать Меня, но не найдет!
Так же как сейчас и Я, шел в свое время на Иерусалим вместе с израильтянами Мой древний тезка, Иешуа. И, проходя, как и Я, через Иерихон, он не оставил там камня на камне. Я же сокрушу стены Иерусалима. Но не о стенах из кирпича и камня думаю Я. Хочу, чтобы рухнули стены из предрассудков, лицемерия и ненависти перед проповедью любви Отца Моего Небесного к людям.
У стола тем временем хлопотала одна из сестер Лазаря — деловитая и расторопная Марфа. Вторая, Мария, была девушкой застенчивой. Завидев Иисуса, она поначалу зарделась и убежала, но сейчас стояла в стороне вместе с другими женщинами и не сводила с Него глаз.
И когда вечер подходил к концу, а гости, прощаясь, стали расходиться, Мария вдруг скрылась ненадолго в дверях, и вернулась, держа в руках сосуд с благовониями. Смочив ладони его содержимым, она подошла к Иисусу и помазала Ему голову. Затем, разбив сосуд, она вылила остатки Ему на ноги и стала растирать их своими волосами.
Все, кто видел это, на миг потеряли дар речи. Благовония стоили очень дорого и расходовали их буквально по каплям. Но не только расточительство Марии смутило гостей. По древнему обычаю, сосуд из-под благовоний разбивали лишь тогда, когда умащали покойника, дабы и черепки положить с ним в усыпальницу…
Придя в себя после минутного замешательства, некоторые из гостей стали роптать вполголоса, а один из апостолов обратился к возлежащему рядом товарищу:
