Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)
Бландини взяла ожерелье и долго-долго смотрела на него; он невольно подумал: "В прежних спектаклях у нее этого нюанса не было", - и спросил себя: "Почему?" Вдруг она сказала:
- Не обращайте внимания.
Теперь он заметил, что опять заиграл оркестр; кончились вступительные такты арии; Бландини надо было начинать, она запела. Ария была бесконечно длинная. Роланд стоял у двери и слушал хорошо знакомую мелодию, а Бландини все пела и пела; казалось, она поет уже целую вечность. Роланд не чувствовал ничего, кроме плавного покачивания сцены и бессмысленного жужжания тысячи тонких голосов; но ария Бландини лилась звонко, словно хотела вырваться за эти стены - туда, на волю, и Роланду казалось, что ее можно услышать сейчас во всем мире, надо только прислушаться. Как хорошо, что она поет так долго... Он боялся окончания арии; он помнил гром аплодисментов и этот хохот тогда, до начала арии. Это, наверное, опять повторится... Он чувствовал, что должен быть сильным, чтобы еще раз вынести это... Какой ужас! Ария окончилась. Бландини возвратила ему украшение. И Роланд спросил:
- Что я должен передать своему господину?
- Ничего, - ответила Бландини.
Голос ее дрожал, чего раньше никогда не было. Она смотрела на него умоляющим взглядом, как бы желая удержать его на сцене, а ему ведь нужно было идти. Он поклонился, дверь раскрылась, он сделал шаг назад - и опять, как в первый раз, началось:
- Браво!
- Роланд!
- Роланд!
- Браво!
Он стоял уже за сценой, около него теснились помощник режиссера и хористы. Молодой комик тоже был здесь.
- Верх искусства! - сказал он Роланду.
Подошел директор.
- Что это такое? Они, что, с ума сошли? Роланд, вы-то хоть понимаете, что это значит?
Роланд отрицательно покачал головой.
- Как же нам быть? - волновался директор. - Они всё хлопают. Ничего не поделаешь, придется вам выйти поклониться.
- Да, - сказал Роланд.
Он заметил, что все еще держит в руке венок, и хотел бросить его.
- Нет, возьмите, это производит эффект, - сказал директор. - На выход!
Двери распахнулись, и Роланд вышел на сцену. Крики "браво" усилились; к ним примешивался звонкий смех. Комик сказал директору:
- По-моему, это какое-то пари.
- Возможно, - ответил директор. - Так или иначе, у каждого когда-нибудь бывает бенефис.
Роланд вернулся за кулисы, двери закрылись. Он уронил венок и медленно направился в уборную. Несколько девиц из хора хотели шутки ради пожать ему руку, но он не заметил их и шел, бессильно опустив плечи. Вдруг кто-то остановил его сзади.
- Вам придется еще раз выйти, публика никак не успокаивается.
Роланд повернул обратно, вышел на сцену и низко поклонился. Казалось, он с таким юмором выдерживал роль, которую ему навязали, что смех в публике звучал все веселее и искреннее; в эту минуту он многим нравился. Вдруг в его сознании ожил тот сон, и он спросил себя, не пора ли наконец упасть на колени и воскликнуть: "О благородные люди, пощады! Пощады!" Но он знал: там, внизу, не знают пощады. И среди ликования и смеха, которые бушевали вокруг, он почувствовал себя в таком страшном одиночестве, что сердце у него замерло. Уходя, он бросил взгляд на Бландини. У нее стояли слезы в глазах, она смотрела куда-то мимо него. Наконец зал успокоился; директор похлопал Роланда по плечу и смеясь сказал:
- Бенефис.
За кулисами стояли наготове актеры, хористы, рабочие; им не терпелось продолжить здесь шутку, начатую зрительным залом; но Роланд прошел мимо, опустив голову, не видя и не слыша ничего. Медленно поднявшись по ступенькам, он прокрался по коридору, вошел в свою уборную и запер дверь. Щелкнул замок; внизу продолжался спектакль.
III
Молодые люди уже час сидели в Cabinet particulier 1 и ждали. Бландини все не было.
1 Отдельный кабинет (франц. ).
- Не придет она, - сказал Фред.
- Это исключено, - ответил Август, - мы вчера условились встретиться, а сегодня после обеда я написал ей еще раз.
- Знаешь, что я думаю? - заметил Эмерих.
- Ну? - спросил Август.
- Нам следовало бы Роланду...
- Перестань об этом говорить; шутка кончилась, зрители посмеялись, получили что-то новое, а теперь... все, хватит.
- Ладно, - сказал Эмерих. - Но мне кажется, нам не мешало бы завтра послать что-нибудь Роланду.
- Денег? - спросил Фред.
- Конечно, денег, так даже полагается. Ты не находишь, Густль?
- Это можно, - коротко ответил Август.
Фред смотрел в пространство. Все молчали. Вдруг Август встал.
- Я поеду.
- В театр? - спросил Эмерих.
- Нет, к ней. В театре ее сейчас, конечно, уже нет.
- Значит, по-твоему, все же не исключено, что она забыла о твоем приглашении?
- И что ты вечно пристаешь, - с досадой сказал Август, надевая зимнее пальто.
- Ты обязательно вернешься? - спросил Эмерих.
- Обязательно, и с нею. До свиданья.
Он быстро удалился. Ему пришлось идти мимо двери, которая вела к другим кабинетам; оттуда вслед ему несся вальс, скверно исполняемый на глухом фортепьяно каким-то совершенно немузыкальным человеком. Август вышел из ресторана. Было тихо, но не темно. От снега, покрывавшего улицу, исходило ровное матовое свечение. И снег продолжал падать - крупными, редкими хлопьями. Август Витте решил пройтись пешком; он чувствовал, что нервничает, и надеялся, что мягкая, светлая ночь успокоит его. За свое плохое настроение он склонен был возложить вину на Фреда, который своим неодобрительным, почти насмешливым видом с самого начала испортил ему вечер.
Но при всем желании он не мог, конечно, поставить Фреду в упрек то, что не приехала Бландини, - для этого должна была существовать какая-то другая причина. Она, видимо, рассердилась на него; ну и ладно. Впрочем, разве не этого он хотел? Ему бы никогда не пришло в голову выкинуть сегодняшнюю шутку, если бы на это не вызвала его сама Бландини, которая с некоторого времени принялась уверять, что у этого жалкого статиста самое интересное лицо, какое она видела на своем веку, и что у него, несомненно, больше таланта, чем у всех остальных актеров. Сначала она говорила это, вероятно, только в шутку; но когда Август неосторожно начал ей противоречить, она стала упрямо настаивать на своем, пока в конце концов не заявила, что в Августе просто говорит ревность. Это привело его в ярость. Он ревнует к господину Роланду! О, он отлично знал, к кому ее ревновать. С самого начала ему приходилось терпеть в качестве соперника молодого комика; тут уж ничего нельзя было поделать... но из-за этого Роланда он, право же, не собирался портить себе кровь. Август каждый раз давал себе слово больше не говорить о нем с Бландини - но стоило им встретиться, как через пять минут опять начиналась ссора. Он чувствовал, что это не умно; он сам толкал Бландини на то, чего давно боялся. Торопливо шагая теперь по улицам, он понял, чего боялся. Он знал, что придумал сегодняшнюю шалость не ради смеха и не ради того, чтобы доставить какую-то особую радость господину Роланду, хотя был твердо убежден, что тот обрадуется; нет, он втайне надеялся, что сделает этого актеришку смешным и уничтожит его в глазах Бландини, что она посмеется над забавной выдумкой Августа и они станут еще лучшими друзьями, чем раньше; он думал, что после этой шутки Роланд в глазах Бландини займет наконец подобающее ему место. До начала спектакля он воображал, что она в присутствии его друзей бросится ему на шею и, как в былые, счастливые времена, скажет: "Какая у меня все-таки милая, умная обезьянка!" Но уже в театре он заметил, что дело, кажется, начинает принимать совсем другой оборот, чем он предполагал. Когда после выхода Роланда раздался взрыв аплодисментов, Бландини метнула сердитый взгляд в ложу, где он сидел со своими друзьями; а когда Роланд ушел последний раз, она так растерянно посмотрела на дверь, через которую он вышел, что Август почувствовал, как в сердце его закипает гнев. И чем ближе он подходил теперь к дому, где жила Бландини, тем меньше скрывал от себя, что трепещет от страха... застать их вместе. Он ускорил шаг, - еще свернуть за угол - и вот он у ее подъезда. Это была одна из широких улиц за Рингом; кругом не было ни души. Он прислушался и услыхал приглушенный снегом шум приближавшегося экипажа; рука, собиравшаяся нажать звонок, замерла, и он стал ждать.
Экипаж завернул за угол и остановился у подъезда. Август хорошо знал эту карету: он сам нанимал ее для Бландини. Он быстро отошел в сторону; все его возбуждение, казалось ему, улеглось. Он был твердо убежден, что она сейчас выйдет из кареты вместе с Роландом - и это решит все, это будет конец. Карета открылась, вышла дама и захлопнула за собою дверцу. Это была Бландини. Август подбежал и быстро заглянул в окно. Карета была пуста. Август облегченно вздохнул. Потом крикнул:
- Альбина!
Она быстро обернулась и, узнав его, сделала шаг вперед:
- Ты смеешь сюда являться?
- Ах, вот это мило! - воскликнул Август, который вдруг снова вспомнил о своих правах. - Смею ли я? Где ты пропадаешь? Что ты делаешь? Я жду тебя уже два часа! Что это значит?
