Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Бедное дитя! Учитывая, что никто не желает ему долгих лет жизни, его смерть стала бы благом для всех.
– Мама! Что вы имеете в виду? – ужаснулась Молли, потрясенная до глубины души. – Да все готовы с него пылинки сдувать! Вы ведь даже ни разу не видели его! Это самый очаровательный и здоровенький малыш, какого только можно себе представить! И все-таки, что вы имеете в виду?
– Я бы подумала, что сквайр желает в качестве наследника иметь отпрыска с более приличной родословной, чем сына служанки, – учитывая все его представления о происхождении, родственных узах и семье. А еще я бы подумала, что подобная ситуация должна казаться унизительной Роджеру, который наверняка полагал себя наследником брата и вдруг обнаружил, что его место занял маленький узурпатор, наполовину француз, наполовину англичанин!
– Вы даже не представляете себе, как они все привязаны к малышу! Сквайр бережет его как зеницу ока.
– Молли! Молли! Прошу тебя, избавь меня от столь вульгарных выражений. И когда я уже научу тебя подлинной утонченности, той самой, которая исключает даже возможность помыслить об обыденных, вульгарных вещах? Образованные люди никогда не используют в своей речи пословицы и идиомы. «Зеница ока»! Нет, ты меня поражаешь.
– Что ж, мама, мне очень жаль, но, в конце концов, я всего лишь хотела сказать, что сквайр любит малыша, как собственного сына. А то, что Роджер… Ох! Как можно полагать, будто Роджер… – Она оборвала себя на полуслове, словно поперхнувшись.
– Твое негодование меня ничуть не удивляет, милочка! – заявила миссис Гибсон. – В твоем возрасте я бы испытывала те же самые чувства. Но со временем начинаешь понимать всю низость человеческой натуры. Возможно, я поступила дурно, развеяв твои иллюзии в столь юном возрасте, но можешь не сомневаться, что мысль, о которой я упомянула, наверняка приходила в голову Роджеру Хэмли!
– В голову могут приходить всякие мысли, все зависит от того, остаются ли они там и претворяются в жизнь или нет, – заметила Молли.
– Моя дорогая, если уж тебе так хочется оставить за собой последнее слово, то пусть это будет не избитая банальность. Но давай лучше поговорим о чем-нибудь более интересном. Я просила Синтию приобрести мне атласное платье в Париже и пообещала сообщить ей, на каком цвете остановилась. Полагаю, мне лучше всего подойдет темно-синий, а ты что скажешь?
Молли согласилась; так было легче, чем ломать себе голову еще и над этим. Она мысленно перебирала те качества Роджера, которые привлекли ее внимание в последнее время и которые полностью опровергали дикие предположения мачехи. И в это самое время снизу донеслись шаги мистера Гибсона. Впрочем, прошло еще немало времени, прежде чем он вошел в комнату, в которой они сидели.
– Как себя чувствует маленький Роджер? – нетерпеливо обратилась к нему Молли.
– Боюсь, у него начинается скарлатина. Ты очень вовремя уехала оттуда, Молли. В детстве ты ею не болела. На некоторое время нам придется прервать все общение с Холлом. Если я и опасаюсь какой-либо болезни, так именно скарлатины.
– Но ведь ты съездил туда и вернулся к нам, папа.
– Да. Просто я привык принимать массу предосторожностей. Однако же нет смысла говорить об опасностях, которые подстерегают человека при исполнении им собственного долга. Нужно стараться избегать лишь ненужного риска.
– У него тяжелая форма? – спросила Молли.
– Пока ничего не могу сказать. Но я постараюсь сделать для мальчугана все, что в моих силах.
Если мистер Гибсон переходил на язык своего детства, это означало, что он глубоко тронут чем-то. И Молли поняла, что это дело его заинтересовало.
Несколько дней малышу грозила смертельная опасность, а в последующие недели болезнь могла перейти в хроническую форму. Но, когда непосредственная угроза его жизни миновала и горячий ежедневный интерес несколько поутих, Молли вдруг сообразила, что из-за строгого карантина, который ее отец счел необходимым установить между двумя домами, она едва ли увидит Роджера до его отъезда в Африку. Ах, если бы можно было вернуть те дни, так бездарно растраченные, которые она провела в Холле! Нет, не просто бездарно и глупо растраченные, если учесть, что она сознательно избегала Роджера, отказывалась свободно и откровенно разговаривать с ним, причиняла ему боль, изменив свое отношение к нему, хотя читала в его глазах и слышала в его голосе, что он озадачен, растерян и уязвлен. И теперь в своем воображении Молли рисовала облик молодого человека, преувеличивая интонации его голоса и выражения лица.
Как-то вечером после ужина отец сказал:
– Как говорят у нас в деревне, сегодня я сделал большое дело. Мы с Роджером Хэмли изрядно поломали головы, но все-таки придумали, как миссис Осборн с мальчиком смогут уехать из Холла.
– Ну, что я тебе говорила давеча, Молли? – прервала его миссис Гибсон и метнула на девушку торжествующий взгляд.
– И переселиться на ферму Дженнигса, расположенную не далее чем в четырехстах ярдах от ворот Парк-филд, – продолжал мистер Гибсон. – Долгие часы, проведенные над кроваткой больного малыша, должны неизбежно сдружить сквайра и его невестку. Думаю, что он и сам видит, что мать не сможет бросить своего ребенка, уехать во Францию и зажить там беззаботно и счастливо, хотя все это время упорно вынашивал подобную идею. Собственно говоря, он рассчитывал откупиться от нее. Но однажды вечером, когда я вовсе не был уверен в том, что мне удастся вытащить малыша, они расплакались и бросились друг другу в объятия. Стена, разделявшая их, рухнула, и, пожалуй, можно смело сказать, что с той поры они стали друзьями. Тем не менее мы с Роджером, – при упоминании имени Роджера щеки Молли заалели, а в глазах появился радостный блеск, – согласны друг с другом в том, что мать знает, как воспитывать своего сына, намного лучше деда. Полагаю, это единственный полезный навык, который она обрела во время работы на свою жестокосердную хозяйку. Уж чему-чему, а управляться с детьми ее научили прекрасно. И потому она теряет терпение, раздражается и переживает, когда видит, как сквайр дает ребенку орехи и эль, потакает ему во всем и безбожно балует. При этом она изрядная трусиха и не решается высказать то, что у нее на уме. Но теперь, переселившись на ферму, где у нее будут собственные слуги, она будет сама следить за питанием и поведением мальчика. К слову, комнаты там чистые и опрятные – мы ходили взглянуть на них, – да и миссис Дженнигс обещает добросовестно ухаживать за миссис Осборн Хэмли. Она заявила, что польщена и все такое прочее. К тому же ферма в каких-нибудь десяти минутах ходьбы от Холла, так что они с парнишкой смогут бывать в поместье так часто, как им только захочется. Короче говоря, я думаю, что мы славно потрудились, – заключил он и удовлетворенно потянулся, но тут же встряхнулся и принялся готовиться к очередному обходу, чтобы повидать пациента, который присылал за ним, когда его не было дома.
«Сделали большое дело! – повторил он про себя, спускаясь вниз. – Уже и не припомню, когда я в последний раз был так счастлив!» На самом деле добрый доктор рассказал Молли далеко не обо всем, что произошло между ним и Роджером. Тот перевел разговор на другую тему, когда мистер Гибсон быстро шагал прочь от Холла после того, как вопрос с новым жильем для Эйми и малыша был улажен окончательно.
– Вы знаете, что в будущий вторник я уезжаю, мистер Гибсон, не так ли? – несколько неожиданно начал Роджер.
– Да, разумеется. Надеюсь, что в своих теперешних изысканиях ты добьешься такого же успеха, как и в прошлых, и по возвращении тебя не будут ждать новые беды и несчастья.
– Благодарю вас. Да. Я тоже на это надеюсь. Вы полагаете, что опасность инфекции миновала?
– Да! Если бы болезнь начала распространяться по всему поместью, думаю, к этому моменту мы бы уже заметили соответствующие симптомы. Хотя со скарлатиной нельзя быть слишком самоуверенным.
Минуту или две Роджер хранил молчание.
– Вы не побоитесь, – сказал он наконец, – вновь принять меня в своем доме?
– Благодарю покорно. Пожалуй, сейчас я предпочту отказаться от удовольствия видеть тебя у нас. Сколько времени прошло с момента начала болезни у малыша – три недели, месяц? Кроме того, я еще непременно загляну к вам до твоего отъезда. Следует остерегаться отека. Мне случалось видеть, как он развивался совершенно неожиданно.
– Значит, я больше не увижу Молли! – разочарованно протянул Роджер.
Мистер Гибсон бросил на молодого человека свой острый, проницательный взгляд, словно искал у того признаки неведомой доселе болезни. Затем доктор и отец поджал губы и с задумчивым видом присвистнул.
– Вот те раз! – только и сказал он.
Загорелые щеки Роджера приобрели еще более глубокий оттенок.
– Вы ведь передадите ей весточку от меня, не правда ли? На прощание? – взмолился он.
– Только не я. Я не собираюсь играть роль посланца между молодым человеком и юной девушкой. Я скажу своим женщинам, что запретил тебе появляться поблизости от нашего дома и что ты очень расстроился из-за того, что уезжаешь, не попрощавшись. Больше я им ничего не сообщу.
