Болеслав Прус - Кукла
Со здоровьем у меня плоховато. Я так быстро устаю, что уже не могу ходить по улице без палки. Вообще ничего особенного, только иногда вдруг странно разбаливается плечо и одолевает одышка. Но это пройдет; а не пройдет - тоже не беда. Мир как-то так меняется к худшему, что скоро мне уже не с кем будет перекинуться словом и не во что будет верить.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В конце июля Генрик Шлангбаум отпраздновал день своего рождения как владелец магазина и глава нашего Общества. И вполовину не было того блеска, как у Стаха в прошлом году, тем не менее на торжество сбежались все друзья и недруги Вокульского и пили за здоровье Шлангбаума... так что стекла дрожали!
Ох, люди, люди!.. Помани вас полной тарелкой и бутылочкой - вы в воду броситесь, а за рублем - так и сам черт не знает, куда вы только не полезете!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Фу ты!.. Сегодня мне показали номер "Курьера", в котором баронессу Кшешовскую называют одной из самых достойных и добросердечных дам - за то, что она пожертвовала двести рублей на какой-то приют. Видно, забыли уже, как она судилась с пани Ставской и скандалила с жильцами.
Неужели муж укротил-таки эту бабу?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нападки на евреев все усиливаются. Уже дошло до брехни, будто евреи похищают христианских детей и режут их на мацу.
Когда я слышу подобные истории, я, ей-богу, протираю глаза и спрашиваю себя: жар у меня, что ли, или, может быть, вся моя молодость была только сном?
Но пуще всего меня возмущает дурацкое злорадство доктора Шумана.
- Так им и надо, паршивцам! - говорит он. - Пусть, пусть протрут их с песочком, пусть поучат уму-разуму. Евреи - гениальная раса, но такие шельмецы, что без кнута и шпоры, их не объездить.
- Доктор, - сказал я ему как-то (он кого хочешь выведет из терпения), раз уж, по-вашему, евреи такие прохвосты, так им и шпоры не помогут.
- Унять их, может быть, и не уймут, - отвечал он, - но ума прибавят и заставят крепче держаться друг за дружку. А если бы евреям да настоящую солидарность... о!..
Странный человек этот доктор. Честен он безусловно, а уж умен - нечего и говорить; только честность его не от сердца, а так - по привычке, что ли? Что касается ума, то он у него из тех, что скорей позволит человеку сто вещей высмеять и испакостить, чем одну создать.
Когда я с ним разговариваю, мне иногда приходит в голову, что душа у него словно ледяная глыба, в ней может отразиться даже огонь, но сама она никогда не согреется.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Стах уехал в Москву, кажется для того, чтобы урегулировать денежные расчеты с Сузиным. Тот должен ему чуть ли не полмиллиона (кто мог предполагать что-либо подобное два года назад!), но что собирается сделать Стах с такой уймой денег, понятия не имею.
Он всегда был оригинал и всегда устраивал нам неожиданности. Не готовит ли он и сейчас какой-нибудь сюрпризец? Просто боюсь!
Между тем Мрачевский сделал предложение пани Ставской, и она, немного поколебавшись, дала согласие. Если, как надеется Мрачевский, они откроют магазин в Варшаве, я, пожалуй, войду с ними в компанию и поселюсь у них. И, боже ты мой, буду нянчить детей Мрачевского, хотя всегда думал, что такие обязанности мне придется исполнять при детях Стаха...
Как жестока жизнь...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вчера я дал пять рублей и заказал молебен за принца Луи-Наполеона. Не панихиду, а именно молебен, потому что он, может быть, и не погиб, хотя все об этом болтают. Я же... Я не разбираюсь в богословии, но все-таки лучше обеспечить ему на том свете хороший прием. А вдруг?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я в самом деле нездоров, хотя Шуман уверяет, что все идет хорошо. Он запретил мне пить пиво, кофе и вино, быстро ходить и раздражаться... Умник тоже! Такой рецепт и я могу прописать, а попробуй-ка сам его соблюсти!..
Он разговаривает со мной так, словно подозревает меня в беспокойстве о Стахе. Смешной человек! Разве Стах несовершеннолетний, разве я уже не расставался с ним на целых семь лет! Прошли годы, Стах вернулся и опять пустился во все тяжкие.
И теперь будет, как бывало: вдруг пропал, вдруг и вернется...
А все-таки тяжело жить на свете. И не раз я задумываюсь: верно ли, что существует некий план, по которому все человечество идет к лучшему будущему, или же все зависит от случая, а человечество устремляется в ту сторону, куда его толкает перевес сил? Если одерживают верх хорошие люди, то и мир идет по хорошему пути, а если одолевают прохвосты - то по плохому. А в конце концов - и от хороших и от плохих останется горсточка пепла.
Если так, то нечего удивляться Стаху, который частенько говорил мне, что хотел бы поскорее погибнуть сам и уничтожить всякий след после себя. Но у меня предчуствие, что это не так.
Хотя... Разве не было у меня предчуствия, что принц Луи-Наполеон станет императором Франции? Нет, подождем-ка еще, что-то мне эта смерть в битве с голыми неграми кажется очень сомнительной..."
Глава семнадцатая
...?...
Жецкому сильно нездоровилось: по его собственному мнению - от безделья, а по мнению Шумана - по причине болезни сердца, внезапно обнаружившейся и быстро развивавшейся под влиянием каких-то огорчений.
Работы у него было немного. Утром он приходил в магазин, бывший Вокульского, а ныне Шлангбаума, но оставался там только до тех пор, пока не приходили приказчики, а главное - покупатели. Объяснялось это тем, что покупатели почему-то с удивлением посматривали на него, а приказчики (за исключением Зембы, все евреи) не только не оказывали ему почтения, к которому он привык, но даже, несмотря на замечания Шлангбаума, обращались с ним довольно пренебрежительно.
Такое положение вещей заставляло пана Игнация все чаще обращаться мыслью к Вокульскому. Не потому, что он опасался чего-нибудь худого, а просто так.
Утром, около шести часов, он думал: встал Вокульский или еще спит и где он сейчас? В Москве или, может быть, уже выехал оттуда и подъезжает к Варшаве? В полдень он вспоминал те далекие времена, когда почти не проходило дня, чтобы Стах не обедал с ним, вечером же, особенно перед сном, он говорил:
- Наверное, Стах сейчас у Сузина... Ну и кутят же они, должно быть... А может быть, он уже в вагоне, возвращается в Варшаву и в эту минуту ложится спать?
Бывая в магазине, - а заходил он туда по нескольку раз в день, несмотря на грубость приказчиков и раздражающую любезность Шлангбаума, - он всегда думал: что ни говори, а при Вокульском тут было иначе.
Его немного огорчало, что Вокульский не дает знать о себе, но приписывал это его обычным чудачествам.
"Стах и здоровый-то не особенно любил писать, чего же ждать теперь, когда он так разбит, - думал он. - Ох, женщины, женщины..."
В тот день, когда Шлангбаум купил мебель и экипаж Вокульского, пан Игнаций слег в постель. Не то что ему было жалко - все равно, к чему этот экипаж и роскошная мебель, но ведь обычно такие распродажи устраиваются после смерти человека.
- Ну, а Стах, слава богу, жив и здоров! - повторял он себе.
Однажды вечером пан Игнаций, сидя в халате, обдумывал, какой он устроит магазин Мрачевскому, чтобы заткнуть за пояс Шлангбаума, как вдруг услышал резкие звонки в передней и какую-то возню на лестнице.
Слуга, уже собиравшийся спать, открыл дверь.
- Барин дома? - спросил знакомый Жецкому голос.
- Барин болен.
- Вот еще болен!.. От людей прячется.
- Постойте, господин советник, может быть, мы обеспокоим? - заметил второй голос.
- Вот еще, обеспокоим! Не хочет, чтобы его беспокоили дома, так пусть приходит в трактир...
Жецкий привстал с кресла, и в ту же минуту на пороге спальни показались советник Венгрович и торговый агент Шпрот... Из-за спины их выглядывали чьи-то всклокоченные вихры и не слишком чистая физиономия.
- Если гора не идет к Магометам, Магометы идут к горе! - зычно возвестил советник. - Пан Жецкий... пан Игнаций! Что это за фокусы, уважаемый? С того дня, как вы изволили пожаловать в последний раз, мы открыли новый сорт пива... Поставь-ка сюда, любезный, и приходи завтра, прибавил он, обращаясь к черномазому растрепе.
По этой команде растрепанный субъект в огромном фартуке поставил на умывальник корзину, полную стройных бутылок, и три пивных кружки, после чего улетучился, словно был существом, состоящим из тумана и воздуха, а не из пяти пудов мяса.
При виде бутылок пан Игнаций удивился, однако это чуство нельзя было назвать неприятным.
- Ради бога, что с вами делается? - спросил советник и развел руками, словно собираясь заключить весь мир в свои объятия. - Вас так давно не видно, что Шпрот даже забыл, как вы выглядите, а я было подумал - не заразились ли вы от своего приятеля и не свихнулись ли...
Жецкий нахмурился.
- А я как раз сегодня, - продолжал советник, - выиграл у Деклевского пари по поводу вашего приятеля - корзину пива новой марки, ну и говорю Шпроту: а не захватить ли нам пива да не нагрянуть ли к старику, может, он встряхнется... Что ж, вы даже не приглашаете нас садиться?