Валери Уиндзор - Лгунья
- Река, - сказал дядя Ксавьер. - Вон там.
Внизу, в сотнях футов от нас между высокими берегами извивалась зеленая змейка воды.
- Un grand spectacle, uh?49 - спросил дядя Ксавьер. - Этого ты тоже, небось, не помнишь?
- Ровным счетом ничего не помню, - призналась я.
Он заложил крутой вираж - слишком скоростной и опасный. На другой стороне дороги высилась каменная стена утеса. Я про себя молилась, чтобы нам не попался встречный транспорт. В паре сотен ярдов после очередного линялого знака "Site Historique50" дядя Ксавьер свернул влево, на узкую каменистую тропу, ведущую, казалось, прямо к обрыву. Кусты и хилые побеги черной смородины торчали из трещин в камне. Прыснули во все стороны ящерицы. Небо лило на наши головы темную, тяжелую синеву. Тропа резко свернула, и глазам внезапно открылся огромный природный амфитеатр, в центре которого, словно высеченный в скале, возвышался натуральный замок, топорща серые башенки в виде солонок.
- Alors. Nous sommes la51, - сказал дядя Ксавьер.
- Это оно? - ошалело спросила я.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
- Конечно, оно самое. А чего ты ожидала?
- Только не этого, - я была поражена. Высокие, изящные башни поднимались из скал, и над ними нависали великолепные естественные колонны и ниши, вырезанные в камне временем и ветрами.
- Я забыла, - сказала я: попытка срочно восстановить нанесенный моральный ущерб, - совсем забыла, насколько он великолепен.
Он скромно пожал плечами, будто я говорила не о замке, а о нем самом.
Чем ближе мы подъезжали, тем огромней и прекрасней становился замок.
- Здесь новая автостоянка, - сказал дядя Ксавьер, явно для того, чтобы я пришла в восхищение, что я и сделала, хотя кроме широченной, усыпанной гравием площадки, залитой жгучим солнцем, ничего примечательного не увидела. - В прошлом году построили. Здесь будет намного лучше, когда подрастут деревья. - Я разглядела несколько сомнительных, чахлых, изнывающих от жажды побегов. - Мы можем принять от пяти до шести десятков машин, - добавил он с гордостью.
- У вас бывает столько посетителей? - спросила я.
- Пока не бывало, - сказал он. - Не все сразу. Но в этот году, кто знает, может статься...
Перед нами была стена с бойницами, сильно смахивающая на театральный занавес. Дядя Ксавьер въехал в готическую арку, миновал маленькую будку у ворот, на стене которой были вывешены правила посещения замка: "Visities Guidees, tous les apres-midis52". Дорожка, покрытая гравием, бежала между высохшими, запущенными клумбами и сворачивала, так что главный средневековый замок немного переместился вправо, а впереди показалось сооружение поменьше - gentilhommerie53, скрытое стеной от глаз посетителей, - осыпающееся, но пышное и элегантное крыло в стиле Ренессанса. Кто-то совершил вялую попытку посадить под окнами цветы. У крыльца валялся трехколесный велосипед и потрепанные пластмассовые игрушки.
Машина резко затормозила, взвихрив гравий и едва не врезавшись в велосипед.
- Дома, - сказал дядя Ксавьер. Я спросила себя: ну как, нервничаешь? Стало ясно, что я собираюсь продолжать в том же духе, позволить себе плыть по течению. Во рту у меня пересохло, а ладони и белье были влажными от пота, но возможно, это просто из-за жары. Я стояла на гравии у крыльца, глядя вверх на круглые башенки-солонки, сверкающие на солнце чеканным серебром, и вдруг рассмеялась.
- Что смеешься? - спросил дядя Ксавьер.
Он выгружал из багажника чемоданы.
Я смеялась над собственной шуткой, не предназначенной для чужих ушей. Если бы меня попросили описать "дом", я была бы вынуждена набросать словесный рисунок нашего дома на две семьи на Бирчвуд-роуд в Хенли; но это... Это было именно то, что я понимала под словом "дом", материализовавшийся плод моего воображения. Кульминация целой серии преследовавших меня, начиная с искусственных цветов на улице Франсуа Премьер, забавных знаков, которые, будучи сами по себе незначительными и случайными, безошибочно привели меня - или мне это только казалось, пока я стояла под серебристыми башнями - к этой самой точке. Все это, разумеется, полная чушь, я понимала. И не просто чушь. Хуже. Это была часть некоего сложного оправдания, которое я сварганила, чтобы простить себя за то, что так далеко зашла. Но мысль все равно меня насмешила.
Из открытой двери вышла женщина и остановилась на верхней ступеньке.
- Матильда, - сказал дядя Ксавьер. - Voila. Иди, познакомься с Мари-Кристин.
Не знаю почему, но вероятность присутствия ещё одного лица, с которым придется уживаться и строить отношения, даже не приходила мне в голову. Я была совершенно сбита с толку. Она была в черном, эта женщина. Она долго смотрела на меня без всякого выражения на лице. Я стояла перед ней в парусиновых туфлях со стоптанными пятками, в джинсах, с волосами, забранными резинкой, и чувствовала себя глупее некуда.
- Elle a perdu tout son francais54, - сказал дядя Ксавьер, хихикая над моей беспомощностью. Он подтолкнул меня к ступеням. - Входи, входи, сказал он.
- Мы вам очень рады, - сказала женщина. И внезапно нагнула голову, как ястреб, заметивший движение в траве. До чего глупо было с моей стороны не учесть, что у него может быть жена. - Вы, должно быть, устали, - сказала она по-английски с изящным акцентом и официально поцеловала меня в обе щеки.
- Да, - сказала я. - Устала.
- Тогда позвольте, я провожу вас наверх. Я отвела вам комнату, где когда-то спали ваши родители. Помните?
- Ничего она не помнит, - сказал дядя Ксавьер.
Холл был просторный и скромный, и прохладный, как приветствие этой женщины. Она повела меня вверх по низкой, не покрытой ковром лестнице.
- А где все? - спросил дядя Ксавьер. - Почему не встречают?
Все? Тут ещё кто-то? И сколько же их?
- Я подумала, что Мари-Кристин приедет уставшая, и ей будет трудно сразу со всеми перезнакомиться, - сказала женщина, которую Крис, видимо, называла бы Tante55 Матильда. По-французски она добавила: - Франсуазу я послала в Фижеак, в банк. А Селеста повела детей купаться.
Она открыла тяжелую резную дверь.
- Voila, - сказала она. Комната была громадной, на обоях голубели гигантские, как кочаны капусты, розы.
- Красиво, - сказала я. Действительно красиво. Два высоких окна с эркером смотрели в небольшой сад. На траве стояли два шезлонга. Под одним из них растянулась сонная серая кошка. - Какая красивая комната.
- Чаю? - спросила Tante Матильда.
- Лучше чего-нибудь холодного.
Она кивнула.
- Ванная комната - следующая дверь по коридору. - Она критически оглядела меня. - Отдохнешь перед обедом или предпочитаешь выпить в саду?
- Она должна отдыхать, - сказал дядя Ксавьер. - Ты должна отдыхать. Каждый день. И есть. И толстеть. Мы тебя вылечим.
- В таком случае, - сказала Tante Матильда, - принесу минералки. Или чего-нибудь другого?
- Минералка будет в самый раз.
Она не сводила с меня неподвижных, холодных, тревожных глаз.
Дядя Ксавьер положил чемоданы на маленький обитый сундук в конце кровати.
- Нет, нет и нет, - сказал он. - Побудь здесь, поговори с Мари-Кристин. Я принесу минералку, - он улыбнулся мне. - Только погляди на её глаза, - сказал он Tante Матильде. - Совсем как у матери.
Tante Матильда бросила на него острый взгляд, словно он мышь-полевка, которую она заметила далеко в поле. - Au contraire56, - сказала она. - Я как раз думала о том, насколько она не похожа на родителей.
- Разве ты не замечаешь её сходства с матерью? - Дядя Ксавьер взглянул на неё с удивлением.
- Ни малейшего, - сказала Tante Матильда. - Цвет глаз, волос, черты лица - все другое. - По-французски она сказала жестче: - Ее мать была красивая женщина. И очень глупая.
Я подумала о своей маме, о её мышиного цвета, мелко завитых волосах и беспокойном, вечно усталом лице, и мне стало обидно. Как смеет эта женщина называть её глупой.
- Il faut que je vous dis que je n'ai pas completement oublie mon francais57, - сказала я с негодованием и, скорее всего, с ошибками. А потом вспомнила, что возмущение мое совершенно не обосновано. Они не мою мать обсуждали.
Tante Матильда туманно улыбнулась, словно давая понять, что не стоит и пытаться вникать в то, что я там бубню. Она пробормотала что-то о делах на кухне и вышла.
Дядя Ксавьер откашлялся.
- Не обращай внимания, - сказал он. - Моя сестрица очень чувствительная особа.
Его сестрица?
- Она злится за то, что я не взял её, когда за тобой поехал. - Он протянул ко мне руки. Я заметила в его глазах слезы. Он крепко обнял меня и поцеловал. - Добро пожаловать домой, Мари-Кристин, - сказал он.
СЕРЕДИНА
Когда дядя Ксавьер ушел, я легла поперек кровати, свесив ноги, и долго пялилась на голубые кочаны роз. Меня слишком вымотало путешествие, чтобы думать о вещах более существенных, чем частота повторения рисунка на обоях, и точно ли он подогнан в углах. В голове было пусто. Перед глазами проплывали странные слова и фрагменты бессмысленных картин. Веки защипало, и вскоре бессмыслица начала подчиняться собственной скользкой логике, и я поддалась ей, и позволила глазам закрыться. Бездумие - такой простой, такой соблазнительно легкий путь! Мне это замечательно удается.
