Мюриэл Спарк - Пир

Мы идем на ужин к этому интересному художнику Харли Риду. Помнишь? Еще он тебе так понравился, и его жена — или, наверное, надо говорить подруга? — Крис. Ну, а потом — в Венецию, прелесть, жду не дождусь.

Вкладываю чек. Я заставила его выписать, когда он отчаливал в палату лордов и был в настроении. Обналичь поскорей, пока он не положил деньги в сейф.

Элла с Эрнстом в отделении для автомобилистов на пароме через Ла-Манш возвращались домой из Брюсселя. Он только позавчера обрился и то и дело ощупывал непривычно голый подбородок.

— Хорошо бы, — сказала она, — Люк не забыл включить отопление.

— Ну подумаешь, включим и пойдем поесть.

— Легко сказать — пойдем поесть, после Брюсселя, — сказала Элла: она была неравнодушна к еде.

Эрнст перебирал бумаги в портфеле у себя на коленях.

— Люк, — сказал он.

— Что — Люк?

— А он ведь, наверно, будет дома, нас ждать. — Он улыбался, откровенно преподнося ей приятный сюрприз.

— Ты что — ему звонил?

— Ну, звонил.

— Что ж, и его возьмем с собой пообедать.

Эрнст тронул несуществующую бородку.

— Конечно. Именно это я и имел в виду.

Элла пошла поразмять ноги на пыхтящем к Дувру захудалом пароме. Окна затянуло серой пленкой, облупилась краска на рамах. Элла прошла вдоль всего парома, среди пассажиров, одетых не по сезону броско и ярко, как всегда они одеваются в странной уверенности, что на другом берегу Ла-Манша их подстерегает лето. Элла обрыскала беспошлинную лавку подарков, вернулась.

— Чуть не купила ему «паркер», — сказала она.

Эрнст улыбнулся.

— С такой внешностью его таким подарком не удивишь, — сказал он.

Люк стал у них излюбленной темой. Их это заметно сближало, и никогда еще за все годы их брака они не были так далеки от развода.

— Да, эти часы... — сказала Элла. — Но, ты знаешь, ведь бывают подделки. Теперь в большом ходу подделка престижных товаров.

— Подделки бывают, — сказал Эрнст, — но, зная Люка, я сильно сомневаюсь, что это подделка.

— Я надеюсь, он здоров, — сказала Элла. — Это главное. Здоров и способен себя поберечь.

— Вот и я надеюсь. И как трогательно, что он готов прислуживать за столом, не брезгует быть на побегушках. Очень хорошо его характеризует.

— Он мне звонил, — сказала Элла, — насчет двух квартир, которые могут нам подойти. В Блумсбери. Как ты насчет Блумсбери?

— Неплохое местечко. Какая цена смотря. Он сказал, какая цена?

Элла откинула с лица длинные светлые волосы.

— Цена как цена, наверно.

— Как бы тебе не пожалеть о нашей конторе обслуживания, — сказал Эрнст. — Так удобно — снял трубку и позвонил.

— Еда отвратная, — сказала Элла. — И сколько у нас вылетает на эту ренту — так сто раз можно квартиру купить.

— Хорошо, поглядим, что нам подобрал Люк.

— Если уже не отхватили. Люк говорит, Харли Рид советовал поторопиться.

— А Люк будет помогать у Харли за ужином?

— Угу. Хочу к этому ужину новое платье.

— Ах, да там же, по-моему, все будет попросту, ничего сверхъестественного.

— Все равно хочется хорошо выглядеть.

— Ты всегда хорошо выглядишь.

— По-моему, мне нужно новое платье для ужина у Харли Рида, — сказала Маргарет.

— Там не предполагается ничего сверхъестественного. Обыкновенный дружеский ужин.

— Ну, а мне хочется хорошо выглядеть.

Она только что застелила их большую двуспальную кровать. Было воскресное утро. Очень бережно она рассадила по покрывалу потертых плюшевых мишек, прочих зверей и трех заслуженных кукол. Уильям в своей холостой жизни сохранял верность старым игрушкам, и Маргарет, обнаружив это, добавила к его коллекции кое-что от себя.

Предыдущая подруга Уильяма терпеть не могла его плюшевых зверей. Приходилось держать их в шкафу все время, пока длилась связь. Она пришла в ужас, когда вдруг их там обнаружила; думала, он их выбросил. Когда она порвала с Уильямом, он первым делом освободил своих мишек, собак, кошек и зайчиков и снова пристроил на одеяле. И он безумно был тронут, что Маргарет не только не осудила его игрушек, но даже к ним прибавила своих потрепанных кукол. Так трогательно, какая же она добрая, нежная. В ванной у него была пластиковая утка, она плавала, шлепала, крякала.

— Черпать вдохновение от сил природы, — говорила Маргарет, — ведь на этом, как я тебя поняла, основано изучение искусственного интеллекта.

— Я как-то не думал, — сказал Уильям. — Ну да, конечно, все это завязано на бионике.

Кажется, ему полегчало от того, что неизбывная любовь к плюшевым зверюшкам может иметь столь основательное и глубокое объяснение.

— Я всегда чувствовал, — признался он Маргарет, — что они обладают какими-то ощущениями. Звучит дико, знаю, но, когда я держал их в шкафу, я чувствовал, что они обижаются.

— Но это же так естественно. От них мускусом пахнет, все их запахи как бы свидетельствуют об их сути.

— Не хотел бы я, чтоб мои коллеги это услышали, — сказал Уильям. — Но определенно, в том, что ты говоришь, что-то есть. Не научное, разумеется.

— А занятие искусственным интеллектом — научно?

— Не вполне. Правда, требуется масса научных сведений, чтобы изучать природу, ей подражать, ее усваивать, применять способ существования живых существ даже для устройства компьютеров. Змеи, бабочки, птицы, растения, скажем, — все преподают нам урок. Речь идет о нервных проводниках, сигналах, нервных системах.

— И твои плюшевые звери?

— Символически, честно говоря, чисто символически.

— Интересно, — задумалась Маргарет, — откуда это пошло, зачем люди втыкают в кукол булавки?

— Это недостаточно изучено, — сказал Уильям.

Она расчесывала длинные рыжие волосы перед зеркалом на туалетном столике, а он сидел на свежезастланной постели и на нее смотрел.

— Я ни за что бы не стала, — сказала Маргарет. — Зачем пытать бедненьких кукол булавками?

Он вышел за воскресной газетой. С одной стороны, разговор с Маргарет получился приятный, с другой стороны, что-то скребло. В общем, он еще так мало ее знает. Но, он рассудил, она ведь пока тоже очень мало знает его.

Маргарет расчесала волосы, глянула на постель со строем кукол и мишек. И промурлыкала про себя куплет из старинной шотландской баллады:

Что скажешь, одеялко, что скажешь, простыня,Укрой меня, баюкай, утешь меня.

11

Вскоре после того, как закрылся монастырь, Маргарет вернулась домой, чтобы восстановить душевное равновесие, как она выразилась. Она горько сетовала на сестер, которые опять на нее ополчились.

— Сестру Роз убили, ну, и при чем тут я? — говорила она. — Меня же там не было. Даже близко. Я была у Юнис. И что Юнис говорит? «Все это дурно попахивает, Маргарет. Ты была замешана в бабушкином убийстве и вот замешана в убийстве монашки». Обидно ведь.

— Не придавай значения, — посоветовал Дэн.

— Да? Как это, интересно, — не придавай значения? Она говорит, чтоб я больше к ней носу не смела показывать, она, видите ли, боится за свое визгливое отродье. Конечно, она не сказала — визгливое отродье, сказала — за дорогого Марка. И потом, только я вернулась в монастырь Доброй Надежды, — ну, кто мне позвонил, как не Флора и этот ее муж, бюрократ занюханный. И знаешь, что она мне сказала? Слишком, говорит, много несчастных случаев, начиная с самых твоих школьных дней.

— Что было, то было, — признал Дэн. — Тебя ведь никто не винит.

— Ах, не винит? Не винит? Интересно, я Флоре сказала, как ты это себе представляешь, зачем мне нужно было это убийство сестры Роз, полного и безобидного нуля, притом подмастерья сестры Рук, водопроводчика, по крайней мере, и тем самым уже не нуля.

— Никто не винит...

— Да-а?! А ты лучше меня послушай. Флору снова допрашивала полиция. Она в бешенстве. Ей сказали, что это только ради порядка. Кажется, ей такое должно бы прийтись по вкусу, не говоря уж про этого ее кошмарного Берта, они оба рабы порядка. Так нет же, к ним заявилась полиция — и пошло-поехало. Во всем я виновата. А ведь каких-то месяца два назад, ну чуть побольше, они уверяли, что им, ах, так меня жалко. А теперь, ты только подумай, как быстро меняются люди...

— Маргарет, — вставил Дэн, в смятении и тоске разглядывая ее чудную кожу и подобранные темно-рыжие волосы. — Маргарет, не обращай внимания на сестер. Мы с мамой...

— Вот уж нет, вот уж нет, — сказала Маргарет. — Мама струхнула. Мама готова переметнуться на их сторону. Она абсолютно терроризирована. И ты это знаешь.

— Но что же я могу сделать? Против тебя нет никаких доказательств, Маргарет. Никогда не было никаких доказательств. — Ох ты, господи, выходило так, будто всегда было все, за исключением доказательств. Он был в красном шелковом шейном платке, в кремовой рубашке.

Но Маргарет отчеканила в ответ:

— Мать игуменья совершенно ясно призналась.