Габриэль Маркес - Недобрый час
Владельца кинотеатра, когда тот проходил мимо, алькальд узнал по запаху одеколона.
- Разбойник, - прошептал алькальд, хватая его за руку, - придется тебе платить специальный налог.
Смеясь сквозь зубы, владелец кинотеатра сел рядом.
- Картина вполне подходящая, - сказал он.
- По мне, так лучше бы все картины были неподходящие, - сказал алькальд. - Высокоморальные фильмы - самые скучные.
Несколько лет назад к колокольной цензуре относились не особенно серьезно, но каждое воскресенье во время большой мессы падре Анхель называл
- Выручала задняя дверь, - сказал владелец кино.
Алькальд, глаза которого уже следили за кадрами старого киножурнала, заговорил, делая паузы каждый раз, когда на экране появлялось что-нибудь интересное.
- В общем, разницы пет, - сказал он. - Священник не дает причастия женщинам в платьях с короткими рукавами, а они все равно продолжают ходить без рукавов и только надевают фальшивые длинные, когда идут к мессе.
После журнала дали анонс фильма следующей педели. Они молча досмотрели его до конца, и тогда владелец кинотеатра наклонился к алькальду.
- Лейтенант, - прошептал он ему на ухо, - купите у меня это хозяйство.
Алькальд не отрываясь смотрел на экран.
- Нет смысла.
- Для меня, - сказал владелец кинотеатра. - А для вас будет золотое дно. Разве не понимаете? К вам священник со своим трезвоном не сунется.
Подумав, алькальд ответил:
- Заманчиво.
Однако никакими обещаниями связывать себя не стал, положив ноги на скамью впереди, он углубился в перипетии запутанной драмы, которая, решил он в конечном счете, не заслуживает и четырех ударов колокола.
Выйдя из кино, он зашел в бильярдную, где в это время разыгрывалась лотерея. Было жарко, из приемника лилась нестройная музыка. Алькальд выпил бутылку минеральной воды и пошел спать.
Он шел, ни о чем не думая, по берегу. Слушая глухое урчанье поднявшейся реки, он ощущал в темноте исходивший от нее запах большого зверя. Уже у себя дома, перед дверью спальни, он вдруг остановился, отпрянул назад и выдернул из кобуры револьвер.
- Выходи на свет, - приказал он, - или я тебя выкурю.
Из темноты прозвучал нежный голосок:
- Лейтенант, нельзя быть таким нервным.
Он стоял не двигаясь, готовый выстрелить, пока та, которая скрывалась внутри, не вышла на свет и он не узнал ее. Это оказалась Кассандра.
- Ты была на волосок от смерти, - сказал алькальд.
Он велел ей вернуться с ним в спальню. Довольно долго Кассандра говорила о разном, перескакивая с одной темы на другую. Она уже сидела в гамаке, сбросила, разговаривая, туфли и теперь с веселой развязностью рассматривала у себя на ногах покрытые огненно-красным лаком ногти.
Сидя напротив и обмахиваясь фуражкой, алькальд корректно поддерживал разговор. Он снова курил. Когда пробило двенадцать, она откинулась в гамаке на спину, протянула к нему руку в позвякивающих браслетах и легонько ущипнула за нос.
- Уже поздно, малыш, - сказала она. - Погаси свет.
Алькальд улыбнулся.
- Я звал тебя не для этого, - сказал он.
Она не поняла.
- На картах гадаешь? - спросил алькальд.
Кассандра села.
- Конечно, - сказала она.
И потом, уже сообразив, надела туфли.
- Только у меня нет с собой колоды, - сказала она.
- Бог помогает тому, кто сам себе помогает, - улыбнулся алькальд.
Он вытащил из глубины сундука захватанную колоду карт. Она серьезно и внимательно оглядела каждую карту с обеих сторон.
- Мои лучше, - сказала она. - Но все равно, самое важное - это как они лягут.
Алькальд пододвинул столик и сел напротив; Кассандра начала раскладывать карты.
- Любовь или дела? - спросила она.
Алькальд вытер вспотевшие ладони.
- Дела, - сказал он.
VI
Под карнизом флигеля, где жил священник, укрылся от дождя бездомный осел и всю ночь бил копытами в стену спальни. Ночь была беспокойная. Только на рассвете падре Анхелю удалось наконец заснуть по-настоящему, а когда он проснулся, у него было такое чувство, будто он весь покрыт пылью. Уснувшие под дождем туберозы, вонь отхожего места, а потом, когда отзвучали пять ударов колокола, также и мрачные своды церкви казались измышленными специально для того, чтобы сделать это утро тяжелым и трудным.
Из ризницы, где он переодевался к мессе, падре Анхель слышал, как Тринидад собирает свой урожай мертвых мышей, а в церковь между тем тихо проходят женщины, которых он там видел каждое утро. Во время мессы он со все усиливающимся раздражением замечал ошибки служки, его отвратительную латынь и в момент окончания службы испытал беспросветную тоску, терзавшую его в худшие минуты жизни.
Он уже шел завтракать, когда путь ему преградила сияющая Тринидад.
- Сегодня еще шесть попались! - воскликнула она, показывая коробку с дохлыми мышами.
Падре Анхель попытался стряхнуть с себя уныние.
- Великолепно, - сказал он. - Теперь нам надо только найти норки, и тогда мы избавимся от них окончательно.
Тринидад уже нашла норки. Она рассказала, как в разных местах храма, особенно в звоннице и у купели, отыскала их и залила асфальтом. Этим утром она видела, как о стену билась обезумевшая мышь, тщетно проискавшая всю ночь вход к себе в дом.
Они вышли на замощенный камнем дворик, где уже распрямлялись первые туберозы. Тринидад остановилась выбросить дохлых мышей в отхожее место. Войдя в свою комнату, падре Анхель снял салфетку, под которой каждое утро, словно по волшебству, появлялся завтрак, присылавшийся ему из дома вдовы Асис, и приготовился есть.
- Да, чуть не забыла: я так и не смогла купить мышьяк, - сказала, входя к нему в комнату, Тринидад. - Дон Лало Москоте говорит, что продаст его только по рецепту врача.
- Мышьяк уже не понадобится, - сказал падре Анхель. - Они теперь задохнутся в своих норах.
Пододвинув кресло к столу, он достал чашку, блюдо тонкими ломтиками кукурузного хлеба и кофейник с выгравированным японским драконом. Тринидад открыла окно.
- Всегда надо быть наготове - вдруг они появятся снова, - сказала она.
Падре Анхель начал было наливать себе кофе, но остановился и посмотрел на Тринидад: в бесформенном балахоне и ортопедических ботинках она подходила к его столу.
- Ты слишком много об этом думаешь, - сказал он.
Ни в этот момент, ни позднее падре Анхель так и не обнаружил в густых бровях Тринидад хоть какого-нибудь намека на беспокойство. Не сумев унять легкое дрожание пальцев, он долил в чашку кофе, бросил в него две чайные ложки сахарного песка и, не отрывая взгляда от висевшего на стене распятия, стал размешивать.
- Когда ты исповедовалась в последний раз?
- В пятницу, - ответила Тринидад.
- Скажи мне одну вещь: было ли хоть раз, чтобы ты скрыла от меня какой-нибудь грех?
Тринидад отрицательно покачала головой.
Падре Анхель закрыл глаза и вдруг, перестав мешать кофе, положил ложечку на тарелку и схватил Тринидад за руку.
- Стань на колени, - сказал он ей.
Ошеломленная Тринидад поставила картонную коробку на пол и стала перед ним на колени.
- Читай покаянную молитву, - приказал падре Анхель отеческим тоном исповедника.
Скрестив на груди руки, Тринидад неразборчиво забормотала молитву и остановилась только, когда падре положил ей руку на плечо и сказал:
- Достаточно.
- Я лгала, - сказала Тринидад.
- Что еще?
- У меня были дурные мысли.
Так она исповедовалась всегда - перечисляла общими словами одни и те же грехи и всегда в одном и том же порядке. На этот раз, однако, падре Анхель не мог противостоять желанию заглянуть немного поглубже.
- Например? - спросил он.
- Я не знаю, - промямлила Тринидад. - Просто бывают иногда дурные мысли.
Падре Анхель выпрямился.
- А не приходила тебе в голову мысль лишить себя жизни?
- Пресвятая дева Мария! - воскликнула, не поднимая головы, Тринидад и постучала костяшками пальцев по ножке стола. - Нет, никогда, падре!
Падре Анхель рукой поднял ее голову и, к своему отчаянию, обнаружил, что глаза девушки наполняются слезами.
- Ты хочешь сказать, что мышьяк тебе и вправду нужен был только для мышей?
- Да, падре.
- Тогда почему ты плачешь?
Тринидад попыталась снова опустить голову, но он твердо держал ее за подбородок. Из ее глаз брызнули слезы, и падре Анхелю показалось, будто по его пальцам потек теплый уксус.
- Постарайся успокоиться, - сказал он ей. - Ты еще не закончила исповедь.
Он дал ей выплакаться и, когда почувствовал, что она уже не плачет, сказал мягко:
- Ну хорошо, а теперь расскажи мне.
Тринидад высморкалась в подол, проглотила вязкую, соленую от слез слюну, а потом заговорила снова своим низким, на редкость красивым голосом.
- Меня преследует мой дядя Амбросио, - сказала она.
- Как это?
- Он хочет, чтобы я позволила ему провести ночь в моей постели.
- Рассказывай дальше.
- Больше ничего не было, - сказала Тринидад. - Ничего, клянусь богом.
